Исповедь травы
Шрифт:
– Это законы Волков, отец. Она же - всего лишь forass!
– Но даже жизнь простой forass больше жизни собаки - эта же женщина не forass, она много выше обычной горожанки, - он поворачивается ко мне.
– Госпожа Лигнор, прошу простить мою дочь за обиду, нанесенную тебе по неразумию.
– Лигнор?
– переспрашивает Волчица с недоверием.
– Отец, Лигнор - простая женщина, она бедна. Эта же, сам видишь, в атласном плаще и вся увешана драгоценностями. Она прятала свое лицо под покрывалом, как жены здешних вождей, и не хотела открыть его даже в нашем доме.
Сама знаю, что выгляжу вызывающе в этом черном шелке...
Но всего этого я объяснять Волкам не собираюсь.
– Ты сильно просчиталась, Хедра, - только говорю я все так же спокойно.
– За мои браслеты, ожерелье и головные подвески тебе не дали бы и одной золотой монеты - это не серебро. Впрочем, - добавляю я ядовито, - допускаю, что тебя ввела в заблуждение искусная работа мастеров Бурого Леса - такой ты наверняка прежде не видела. Что ты вообще знаешь обо мне, что так легко берешься судить?
– Хедра действительно ни разу не видела твоего танца, подтверждает ее отец.
– Но я - я был в "Багровой луне" в тот день, когда Безумец впервые играл для тебя и ты ушла с ним - и теперь уже никогда ни с кем не спутаю тебя, госпожа, - он поклонился.
– Но почему ты называешь меня госпожой?
– спрашиваю я осторожно.
– Я, как заметила твоя дочь, простая бедная женщина, ты же по положению равен здешним лордам...
– Я, Утугэль с Двуглавой горы, недаром вождь своего рода, - с достоинством отвечает Волк.
– Мудрость вождя в том, чтобы каждому воздавать то, чего он стоит. Ты сказала - "на мне нет крови" - а теперь взгляни на свою одежду!
Я покорно смотрю. В пылу разбирательства я не обращала внимания на такие мелочи. Плащ и юбка должны быть залиты кровью пса - но они чисты и сухи, словно только что из стирки, хотя ковер у моих ног щедро разукрашен красным. Я трогаю полу плаща - и забытая алая капля скатывается по нему, как ртуть, как капелька дождя по полиэтилену - и падает на ковер, и тут же впитывается...
– Ты сказала - и стало по слову твоему, - звучит надо мною голос Утугэля.
– Это ли не доказательство? Хедра, - он, словно спохватившись, оборачивается к дочери, - я слышал, Гурд уже вернулся. Иди к нему и позови его сюда.
– Да, отец, - она убегает, а Утугэль вынимает золотую серьгу из уха и протягивает мне.
– Это вира за оскорбление, нанесенное моей дочерью.
Вот это да! Да на деньги за это золото я Лугхада целиком из его линялого черного тряпья вытряхну!
– Да будут Луна и Великий Волк благосклонны к тебе за сей щедрый дар, Утугэль с Двуглавой горы...
– Рано благодаришь, - отмахивается он.
– Вира - твое по праву, но помимо нее я действительно хочу сделать тебе кое-какой подарок, - он снимает с полки маленькую яшмовую шкатулочку, открывает... Внутри, на черном бархате лежит женская налобная подвеска: маленький, идеально круглый черный агат в простой серебряной оправе, окружающей его светлым ореолом.
– Надень это, госпожа... И всегда носи. Это не та вещь, которую можно продать.
– Она в самом деле хороша, - я креплю подвеску к своей цепочке через лоб, она мягко ложится меж бровей -
и странная тень пробегает по лицу Утугэля...– Но что в ней такого особенного?
Вместо ответа Степной Волк подбирает с полу покрывало и снова закрывает мое лицо.
– Те, кого мы, Волки, зовем forass, что в переводе означает "скотина", до сих пор передают из уст в уста легенду о Королеве, некогда правившей этим городом, чьи глаза были всегда закрыты, но она видела... Якобы она покинула город и однажды снова вернется... И вот ты вернулась, и твои глаза открыты, ты зрячая - но еще не видишь. Спроси своего Безумца - он скажет тебе, что это за вещь, мне же позволь промолчать, госпожа.
В это время возвращается Хедра. Ее сопровождает юноша лет восемнадцати, очень похожий на Утугэля. Возможно, к его годам тоже станет бронешкафом, а не стройным стеблем, каков он сейчас.
– Гурд, сейчас ты пойдешь и проводишь домой госпожу Лигнор, чтобы этой ночью с ней более ничего не случилось.
– Но я сейчас еще не домой...
– осмеливаюсь вставить я. Мне надо еще заглянуть в одно место...
– Значит, проводишь до этого места, а потом домой. И если я узнаю, что с нею что-то произошло - вы ведь были в сговоре с Хедрой, да?
– Я отговаривал ее от этой затеи!
– пылко возражает Гурд.
– Так вот, если я узнаю, что с нею что-то произошло - ты мне больше не сын. Хватит с меня того пятна на моей чести, в коем виновна твоя сестра.
– Ты сказал, отец - мой долг повиноваться.
– Доброй дороги тебе, Лигнор. Удачи не желаю - таким, как ты, ее не желают, но просят ее у них.
– И этому дому счастья и света, - произношу я машинально и так же машинально вскидываю одну руку в благословении...
И снова улица, непроглядная темнота и колеблемое дыханием покрывало у лица. Но рядом с Гурдом ничего не страшно. Молодой Волк, гордый поручением, не снимает руки с рукояти меча. Мы даже не стесняемся говорить громко. Гурд в основном расспрашивает меня о жизни в Буром Лесу, приходится на ходу более-менее правдоподобно сочинять...
– А что же вы там едите? В лесу ведь нельзя пасти баранов, и ячмень там не растет...
– Мясо мы добываем охотой. А хлеб меняем у вас на наши плоды и ягоды. В лесу ведь растут плодовые деревья и кусты. Откуда, как ты думаешь, вы берете вино? Из нашего винограда.
– Я один раз видел виноград, - вспоминает Гурд.
– Это такие большие синие ягоды, как очень большая голубика, только сладкие...
– Вот-вот, - прячу я улыбку под покрывалом, - они самые... А вот и то место, куда я шла. Подожди меня здесь, я недолго. На всякий случай: если услышишь боевой клич "хаййя!" - врывайся внутрь и круши все подряд...
...Мадам недоверчиво вертит перстень в руках.
– Нет, конечно же, не стекло, - напористо говорит она.
– Я и не утверждала, что стекло. Но, может быть, другой камень, более дешевый, чем рубин.
– А как это проверить?
– Сейчас - никак. Я не побегу через пять улиц за стариной Роэдом и не стану вытаскивать его из третьего сна, или, того хуже, из объятий жены. Поэтому моя последняя цена - сто десять новым серебром, и ни руной больше.
– Ладно уж, по рукам, - по чести, цена этому рубину сто пятьдесят, я рассчитывала на сотню. Мадам придирчиво отсчитывает монеты, я быстро пересчитываю и ссыпаю в пояс.
– И еще одна золотая вещица есть, приблизительно в ту же цену. Не посмотришь?