Исповедь травы
Шрифт:
– Давай ее сюда.
Я достаю серьгу Утугэля. При виде ее у мадам перехватывает дыхание:
– Волчья вещь! Скажешь, и это к тебе попало честным путем?
– Вира за оскорбление, - небрежно отвечаю я.
– Ну, сколько дашь?
– Погоди-погоди! За какое такое оскорбление? Ты хочешь сказать, что Волк обошелся с тобой, горожанкой, по своим законам? Вот в это я никогда не поверю!
– А во что же ты поверишь?
– меня начал раздражать этот торг. Гурд на улице небось уже замерз, в одной-то безрукавке, да и Лугхад дома заждался...
– В то, что краденое?
– Да нет, и это на правду
Трать-тарарать, дался им всем этот шелк! Достали! Между прочим, как раз крадут. Одних только колец на моем счету три штуки, правда, с прилавков, а не у ближних своих, и не в Кармэле...
– Да и попробуй укради у Волка! Скорее всего, сам подарил, в благодарность за славную ночь...
– Думай, что хочешь, - перебиваю я мадам.
– Моя цена, с учетом того, что Роэд все равно ее переплавит - сто двадцать рун. Назови свою цену.
– А звездочку-алмазочку с неба не хочешь?
– взвивается мадам.
– Сто двадцать! Если ты такая удачливая, что даже в Волчьих постелях валяешься, не обеднеешь и на семидесяти пяти.
– Слушай, почтенная пожилая леди, ты и так уже сунула в карман верных пятьдесят рун за перстень! Последняя цена - сто десять, ну ладно, сто пять. Не буди во мне желание крикнуть "хаййя!" и на деле показать, в каких я отношениях с Волками! Дороже ведь обойдется.
– Да кто ты вообще такая?!
Шальная мысль закрадывается в мою голову. Я мало что поняла из объяснений Утугэля, но вроде бы та штучка, которая качается на моем лбу, есть какой-то священный символ для живущих в Кармэле... А я не из тех, кто получает удовольствие от торга, не было, видать, купцов среди моих предков.
Я аккуратно откидываю покрывало.
– Кто я такая?
– переспрашиваю я.
– Смотри, ты должна меня узнать.
Эффект превосходит все мыслимое: мадам становится абсолютно бесцветной даже под слоем краски, с губ ее невольно срывается: "Нет... Не может быть..."
– Ну что, будем и дальше торговаться?
– тороплю я.
– Или сойдемся на моей цене?
Трясущимися руками мадам вынимает кошелек.
– Сто... сто десять... Ваши сто двадцать, госпожа. И... еще сорок за перстень.
Я уже не пересчитываю, не веря удаче. Сложив и это в пояс, поворачиваюсь к зеркалу, желая поправить покрывало...
...и вижу в нем то лицо, что когда-то отражалось в зеркальном водовороте Круга Света. Те же точеные черты с налетом вечности, изумрудные глаза... и бледное зеленое пламя, окружающее черный агат.
Ай да Утугэль! Это значит, носящая эту подвеску любому видна в истинном облике? Ну, Волчара, не понимаю, почему ты до сих пор не шаман! Или... каковы же ваши шаманы, если простые Волки умеют ТАК смотреть!
– Мы в расчете, - говорю я как можно холодней и тороплюсь покинуть сцену. Уже по дороге, под поспешно наброшенным покрывалом, отцепляю подвеску и зажимаю в кулаке. Хватит с меня на сегодня локальных чудес...
...- Что так долго?
Лугхад сидит на крыльце и любуется звездами. Гитара, как всегда, рядом.
– Сам знаешь - у меня ничего не делается просто. На этот раз вышли... э-э... танцы с Волками.
– Сколько дали?
– Не вдаваясь в подробности - двести семьдесят новыми.
– Не бывает, - Он откидывает голову назад, волосы волной стекают с плеч.
–
Совершенно не удивился. Ничего, это поправимо...
– Смотри, - я осторожно кладу Ему на ладонь Утугэлеву подвеску.
– Подарили. Без объяснений. Сказали, ты все знаешь.
– Кто подарил?!
– Его равнодушия как не бывало, даже, кажется, глаза начали светиться в темноте.
– Опять же если без подробностей - один Волк постмолодого возраста.
– Тогда еще ничего, - Он переводит дух.
– Это знак Черной Луны. Очень сильная вещь... и небезопасная. Тебе лучше никогда его не носить.
Даже так?
– А можно подробнее, Лугхад?
– Не сейчас. Если честно, у меня уже слипаются глаза. Завтра утром, идет?
– Завтра так завтра, - соглашаюсь я.
– Я тоже ужасно хочу уткнуться в подушку...
Терцет III. УТЕШЕНИЕ ДУХА
Двадцать шестое августа.
День святой Элеонор Гинтаринской.
День Благодарения.
И мой день рождения.
В этот день я просыпаюсь рано утром. Тишина. Лугхад разметался волосами по подушке и улыбается во сне. Чтобы не ранить эту хрупкость утра, я двигаюсь почти бесшумно, и ведро не гремит в моих руках, когда я беру его и отправляюсь за водой.
Утренний холодок осторожно трогает мои обнаженные плечи, тонкой струйкой втекает под одежду. Небо затянуто жемчужным покровом, солнца нет, но и дождя, судя по всему, не предвидится... Тихо в мире. Бодрствую я одна. Кармэль еще не скоро проснется - сегодня можно, сегодня праздник. Никто не увидит, как я беру воду из колодца, который пересох не один десяток лет назад.
Вокруг колодца разрослась пышная крапива выше человеческого роста. Когда я только-только появилась здесь, она была маленькая, чахлая и пребольно жглась - станешь тут злобной, когда тебя то и дело подчистую обдирают на щи! Спасибо ей - ведь у меня нет власти над водой, и оживить колодец не в моих силах, однако... достаточно было моего появления, чтобы крапива буквально обрела вторую жизнь. Родню почуяла... А уж как ей удалось воду притянуть, я и по сей день не знаю. Знаю только, что днем колодец по-прежнему сух, да и ночью вода вроде как для одной меня (Лугхад не в счет, он к колодцу не ходит).
Им виднее, здесь решаю не я. Неизвестно ведь, отчего из колодца ушла вода - обиделась на здешних или действительно здесь ее так мало, что дай-то боги нам с Безумцем напиться...
Ныряю в крапиву с головой - она тут же радостно стряхивает на меня всю накопленную за ночь росу... (С этим я родилась еще в раннем детстве спокойно рвала зеленую злюку, как травку-лебеду, даже жевала, а на потрясенные возгласы отвечала с хитринкой в глазах: "А она меня знает, вот и не кусается..." Я - это она, и она - это я, недаром я зовусь Аргиноль. И обе мы - Зеленое Пламя.) Налегая на ворот, с усилием вытягиваю из колодца ведро, полное на две трети - больше мне просто не удержать. И, не умея терпеть, пью прямо из ведра, поставленного на край, и пригоршнями бросаю в лицо чистую холодную воду. Видели бы меня сейчас матушка Маллен или Китт - без сомнения, приняли бы за колдунью. И были бы абсолютно правы...