Исправленному верить (сборник)

Мама не сомневалась, что дочь сейчас на занятиях, но Саша прогуливала. Как обычно, выйдя из дома в восемь, она отправилась в противоположную от университета сторону, чтобы забрать пару дисков – двойной пропуск: на перрон и в надежду.

Заиграла музыка – Петербург приветствовал модный поезд, но девушке казалось, что встречают его, и только его. Дениса Анатольевича Овалова, не так давно ставшего для Саши смыслом жизни. Героя своего романа девушка про себя называла «Дени» и отдала бы мир, вечность и коньки, на которых ей не позволяли кататься, за счастье называть его так в глаза. Сегодня она делала к этому первый шаг.

Мимо спешили люди с табличками, катили свои тележки носильщики, пробежал молодой человек с цветами. Проходя через вокзал, Саша чудом не купила такую же розу на длиннющем стебле, но это выдало бы ее с головой. Она просто выручает однокашника, который приболел и не может приехать, а у нее как раз были неподалеку дела, ей совсем не трудно… Совсем!

Из первого вагона вывалилась разухабистая, несмотря на сравнительно ранний час, компания, следом деловитые молодые люди принялись выгружать какое-то оборудование, судя по всему, спортивное. Навстречу Саше попался низенький худосочный попик в сопровождении белокурых бестий, которым для полной гармонии не хватало то ли шлема с рогами, то ли черной формы. Торопливо прошел пожилой человек с гитарным футляром. Радостно закричал карапуз в шапочке с ушками, его подхватил на руки полный дядечка с чеховской бородкой. Людей было много, и Саша испугалась, что сейчас они разминутся. Не разминулись. Из-за двух расфуфыренных дам показалась мушкетерская шевелюра – несмотря на перетекающую в зиму осень, Дени ходил с непокрытой головой, и девушка после секундного раздумья решительно откинула дурацкий капюшон.

– Денис Анатольевич, доброе утро.

– Доброе утро. – Он остановился и чуть удивленно посмотрел на Сашу: – Это вы мне звонили?

– Я! – Зеленые в пушистых ресницах глаза не имели ничего общего со змеиными, но девушка замерла не хуже злосчастного кролика, а заготовленная небрежно-любезная фраза застряла в горле. – Я…

– Мы ведь встречались… У Некцев, если я не ошибаюсь?

– Да… Я учусь с Пашей, он заболел.

– Не уверен. Боюсь, ему просто лень. Странно, что он вообще озаботился кого-то прислать.

– Я все равно была в Автово. – Она облизнула-таки губы. – По делам…

– В любом случае передайте этому бездельнику мое «фе». Гонять девушку по такой погоде из-за пары дисков… Давайте их и бегите, вы и так потеряли уйму времени.

Саша кивнула и принялась расстегивать сумку. Все летело в тартарары, но выручил носорогом прущий навстречу вокзальный драндулет с багажом. Пришлось спешно подхватывать вещи и отступать. Девушка изловчилась и завладела набитым под завязку серебристым пакетом. К счастью, за драндулетом двигалась небольшая иностранная стайка, по виду японская, и Саша дрогнувшим голосом предложила:

– Давайте пойдем к метро, здесь неудобно…

Дени улыбнулся:

– Пожалуй. Вам не тяжело?

– Нет, – совершенно искренне заверила девушка. В этот миг она могла бы унести бабунин шкаф с семью бронзовыми слонами в придачу.

* * *

Ученый совет начался с опозданием – четверо не снисходящих до метро коллег застряли в пробках, – однако директор где-то пришпорил, где-то свернул, где-то не дал свернуть, и к трем повестка дня была исчерпана. Уважаемые коллеги с чувством выполненного долга задвигали стульями, и тут любимый шеф с позаимствованным у старины Мюллера выражением попросил Шульцова остаться. В этом не было ничего удивительного: Олег Евгеньевич разбирал бумаги скончавшегося во время летней жары академика Спадникова, кроме того, надвигалась собственная защита, с которой Шульцов и так безбожно затянул.

Доктора и кандидаты прощались и один за другим выходили, пророча гололедицу и простуду. Олег Евгеньевич ждал, рассеянно скользя взглядом по знакомым гравюрам. «Тезей у Прокруста», «Колосс Родосский», «Герострат у храма Артемиды», «Лабиринт»… Преемник Спадникова их не тронул, как не тронул массивных дореволюционных шкафов и стульев с грустными львиными мордами на спинках. Вот отслужившие свое оконные рамы новый директор заменил, заодно озаботившись мощным кондиционером. В этом был весь Николай Иванович Егоров, горой стоявший за преемственность и сохранение традиций. Пока те не вступали в противоречие с комфортом или выгодой. Требовать по нынешним временам от начальства большего было бы абсурдно.

Начальство закурило и доброжелательно посмотрело на подчиненного.

– Отвратительная погода, – изрекло оно, – к тому же способствующая простуде.

Красноречиво скрипнула дверца могучего спадниковского стола, предвещая явление бутылки чего-то очень дорогого. Егоров крепкие напитки, мягко говоря, ценил, но судил о них исключительно по цене и чужим отзывам. Конечно, виски от коньяка и коньяк от водки он отличал, но и только.

– Благодарю вас, – не стал отнекиваться Шульцов. Совместное распитие, на сей раз хересного шерри, обещало доверительный разговор, и Олег Евгеньевич даже подозревал какой. Наследие Спадникова было столь велико и обильно, что мысль отщипнуть малую толику просто не могла не возникнуть. От покойного титана всяко не убудет, а на докторскую кому-то «нужному» хватит. Или на две докторские.

– «Я скажу тебе с последней прямотой, все лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой…»

– Любите вы цитировать, – ласково попенял директор, но Мандельштама не опознал: с поэзией у него обстояло примерно так же, как с алкоголем.

– Каюсь, грешен, – поддержал предложенный тон Шульцов. Шерри-бренди оказался вполне приличным, а вот с поводом доцент не угадал.

– Олег Евгеньевич, я вынужден вас огорчить, – с грустью начал Егоров. – Ваша оппонент…

Оппонентом Шульцова была дама. Очень компетентная, очень услужливая и очень-очень-очень элегантная, она едва не обзавелась сразу и мужем, и званием членкора, припасенным для невесты пылким нареченным. Увы, боги судили иначе, отправив академика Сущенко – куда? Мнения коллег на сей счет расходились радикально, но в одном почтенные античники соглашались: если на брегах Стикса Сущенко настигнет ушедшего месяцем раньше Спадникова, Тартар содрогнется. Пока же содрогался ученый мир, в один год лишившийся двух столпов, однако так и не ставшая вдовой академика прелестница не пропала.

Безупречности туалетов скромной жрицы Клио позавидовала бы Маргарет Тэтчер, а умению оптимизировать текущие взгляды – хамелеон, как пресмыкающийся, так и чеховский. Не далее как позавчера высокоученая леди уверяла Шульцова, что его диссертация среди современных научных трудов кажется переплетенным в кожу с золотым тиснением фолиантом, затесавшимся меж покетбуков.

«Если», – говорили древние спартанцы. «Позавчера», – пробормотал Олег Евгеньевич, узнав, что отныне его работа не соответствует профилю института, а посему не может быть рекомендована к защите.

Сказав главное, Егоров освежил рюмки и принялся рассуждать, как всегда убежденно и аргументированно. Он ужасно расстроен, но вынужден напомнить, что предвидел определенные осложнения, потому что тема и в самом деле ближе к археологии и к тому же, хотя, разумеется, это не главное, задевает ряд коллег. Да, их теория не выдерживает никакой критики, но юная государственность так ранима и так нуждается в великом прошлом, а изыскания уважаемого Олега Евгеньевича…

Уважаемый Олег Евгеньевич прихлебывал шерри и слушал, потому что это следовало выслушать до конца. Хотя бы для того, чтобы оценить масштабы бедствия. От директорского сочувствия мутило, словно в пузатой, пережившей две революции и Блокаду рюмке оказался керосин. То, что оппонент с кем-то «посоветовалась», было очевидно, как и то, что Егоров этому «кому-то» возражать не станет, ибо гипотетическое недовольство теперь уже зарубежных коллег является жупелом страшным и ужасным. И не важно, что за культ Диониса в его причерноморском виде Шульцов взялся девятнадцатилетним юнцом, когда нынешние границы и нынешние теории не пришли бы в голову даже ветеранам пресловутой Пряжки. Двадцать три года раскопок, возни с источниками, сопоставлений, споров, разочарований и удач, главной из которых Шульцов считал статью «Спор Диониса и Гекаты», легшую в основу кандидатской и, что куда важней, заслужившую похвалу Спадникова.

Менять на переправе Буцефала на мертворожденного мула Олег Евгеньевич не счел нужным, мул обиделся и лягнул. Не смертельно, но чувствительно.

– …найти достойный выход. – По сменившемуся тону Шульцов понял, что мягкий укор готов обернуться предложением, от которого нельзя отказаться. – Конечно, можно оставить все как есть и защищаться по археологической части, но вам придется самостоятельно искать оппонентов и собирать диссертационный совет по вашему профилю. Это потребует времени и, как вы понимаете, ваших личных средств. Организовать защиту за собственный счет дело не дешевое, но почему бы вам не убить одним выстрелом трех вальдшнепов? Дионис бессмертен, он подождет, а вы можете развить одну из идей, над которыми работал Спадников. Я восхищен вашими совместными трудами – это готовые монографии. Кроме того, можно устроить защиту по двум смежным темам. Вы же в курсе, что Федонюк…