Исправленному верить (сборник)
Шрифт:
– Продвинулся, Дани?
– По крайней мере, мы выяснили, что у нее есть некий кавалер?
– И что тебе?
– Да сам не знаю пока.
Назавтра
Последний праздничный день. Доктора Чамианги не дежурят, Линг не работает, вся семья в сборе. Самое время устроить совет.
Разместились в нижней гостиной – она просторнее и стол там больше. Длинный, прямоугольный – сейчас он выставлен в самый центр залы. Во главе его восседает бабушка, напротив
Десять дней поисков и расспросов ни к чему не привели. Коллеги Рангаи, подруги Бони и воздыхатели Ани даму не опознали. Среди недавно умерших похожая особа тоже не числится.
– Линг, а ты уверена, что она была жива, когда приходила в мастерскую? У вас же есть прибор, чтобы чары определять?
– Есть, конечно. Но, Бони…
– А давно он звенел в последний раз?
– При мне – ни разу.
– Так, может, он и не работает?
Бабушка разводит ладони в стороны – будто бы ждала, что в нее кинут подушкой. Или еще чем-то большим.
– Господи, Ани, но зачем мертвому духу – снимок?
– Ну как же – зачем?
Похожим взмахом руки торговцы откидывают на счетах костяшки.
– Вот представьте: если она умерла пятьдесят лет назад. Когда еще не было светописи. А теперь захотела иметь на памятнике надгробный портрет. Чтобы не хуже, чем у других. И пришла, а?
Рангаи подхватывает полотенцем творожок, выпавший изо рта у Райи:
– Дани, но тогда она должна была бы его забрать?
Должна. Ибо мертвые благозаконны.
– Ну, мало ли… Допустим, постигла суетность своих желаний?
– Или… Сколько в городе подвижников Смерти, – добавляет Римбо, набирая в ложку творог. – Почуяли неупокоенный дух – и упокоили.
Линг не подымает глаз. Вот, из-за нее все эти разговоры. Да еще за едой. Да при маленьких.
Бони примирительно сплетает пальцы замочком:
– Или все проще. Такого лица больше нет. Вообще нет.
– Как это – нет?
– Приходил кто-то вполне живой. Но под личиной. Незаконный наважденец какой-нибудь. Принял обличье и решил проверить, выйдет ли оно на снимке.
– Или просто у человека открылись дары к чародейству. Сами собой, не нарочно. И тоже к перемене внешности. Смотрит в зеркало: вроде бы я – или не я? Пошел сняться.
– Да. Но во всех этих случаях ему важно было бы видеть, что получилось. А он за портретом так и не явился. Она то есть.
– Так ведь не может! Не может опять ту же личину себе навести. Неопытный он кудесник!
– Сказался бы братом той дамы.
– Да долго ли в Ларбаре проходит на свободе неучтенный чародей? И опять же, счетчик звенел бы.
– Ага, брату? А ты, Линг, ему отдала бы карточку?
– Теперь, пожалуй, отдала бы…
Другие доброхоты подговорили бы какого-нибудь знакомого, чтобы зашел, наконец, в мастерскую, назвался родичем и забрал пресловутый портрет. Но не таковы Чамианги.
– Не обязательно – чары. Что, если это лицедей упражнялся? И тоже: во второй раз нанести точно такой же грим у него не получается. Или роль
уже кому-то другому передали, он и обиделся…– Давайте еще по балаганам пройдемся.
– И по настоящим, и по самодеятельным, их тоже много.
– Или по заведениям, где собираются… Ну, те дядьки, кто в женскую одежду рядится.
Бабушка воздевает руки к потолку:
– Бони!
– А что? – откликается доктор Дани. – Можно и их проведать. То-то у Чабира возникли сомнения…
– Дядюшка, ты… бывал в таких местах?
– Заходил. Только давно.
– И… рядился?
– Нет. Я решил: пусть меня считают девицей, переодетой в мужское платье. Между прочим, все восхищались – так естественно я держалась… Держался.
– Но зачем?
– Любопытно было. Да и мало ли, как жизнь повернется. Вдруг – пригодится.
– Теперь я знаю, что тебе подарить на день рожденья, Дани.
– Ага. И шляпку с кружевами.
Три дня спустя
Доктор Дани осторожно пристраивает зонт в углу ординаторской. Переодевается. С надеждой оглядывается на кофейник – горячий ли? И приступает к поискам чистой чашки.
В шкафу таковой не оказывается, на подоконнике – тоже, хотя в прошлый раз он оставлял ее именно там. Может быть, в ящике стола? На столе высится замысловатое сооружение, свернутое из праздничной газеты.
– О! Что это?
– Боюсь, что это – вам. От благодарных недужных.
Глава отделения – противник гостинцев вообще и подобного неряшества в частности. Разве что ему поднесли бы восточные стихи на раззолоченной бумаге. Дани стихов тоже не отверг бы, но внутри свертка – бутылка и ранние овощи: редиска, петрушка.
– Мне надо потолстеть. Иначе так и буду получать в дар съестное.
Дани комкает газетные листы.
– Мила и богачу, и работяге расхожая народная газета. Особенно же ценится за это: за ширину и качество бумаги. Потому что другого толку от нее нет. Представьте: пять дней уже, как дали объявление – а никто так и не откликнулся. «А нас читают пятьсот тысяч граждан!»
– Разыскать заказчицу действительно необходимо?
– А мне-то казалось, я знаю всех женщин нашего города… Как вы думаете: она не могла быть приезжей? Вполне могла. И что, планы изменились? Срочно уехала?
Начальству положено быть осведомленным о тревогах подчиненных. Глава отделения рассеянно кивает. Молчит.
– Линг уже додумалась до совершенной глупости. Будто та дама снималась в нескольких мастерских, чтобы сравнить – где лучше. И в итоге выбрала не нашу.
– Это очень обидно?
– А вы бы не расстроились, если бы ваш больной пошел лечиться к другому доктору?
– Главное, чтобы больному была оказана надлежащая помощь. Но с трудом могу вообразить такой случай, что я стал бы гоняться за ним по городу. Вы говорите «сравнить». Кажется, для этого следовало хотя бы взглянуть на все снимки?
– О! Золотые речи. Непременно передам Линг.
– Должно быть, эти поиски сами по себе увлекательны.
Сказано то ли с сочувствием, то ли язвительно. Вот, дескать, нашли забаву…