Исправляя ошибки

— То есть вы продолжали шпионить за членами сената? Ведь Викрамм наверняка не был единственным, за кем вы следили?

— Разумеется, не был. Однако он привлек мое внимание еще в то время, когда меня не успели изгнать.

— И Тадл помогала вам?

Хевурионец отвечал загадочной улыбкой.

— Скажем так, я помогал ей той информацией, которой располагаю. А она помогала мне.

— И вы полагаете, что я смогу доверять вам после всего, что мы с вами сделали друг другу?

— Нет, конечно, я так не думаю. Хотя мне все же хотелось бы просить вас замолвить за меня словечко перед вашей экстравагантной родственницей. Иначе подозреваю, что губернатор сочтет меня опасным и отправит в тюрьму.

— Вам бы это не помешало, — горько ответствовала генерал, уже снимая, однако, с пояса комлинк.

Когда в переговорном устройстве зазвучал благозвучный голос Райлы, Лея наигранно милым тоном проговорила:

— Дорогая кузина, я побеседовала с твоим гостем и готова подтвердить, что тебе стоит позволить ему остаться на Эспирионе, — она бросила мимолетный, полный раздражения взгляд на бывшего сенатора. — Более того, я бы посоветовала уделить ему достаточно внимания, уж кто-кто, а он этого заслуживает.

Госпожа Беонель игриво хихикнула.

— Я не сомневалась, кузина, что ты рассудишь именно так. Будь уверена, мои ребята не позволят ему скучать в одиночестве.

На этом связь прервалась.

Лея с нехорошей улыбкой припечатала:

— Можете возблагодарить свою удачу, Ро-Киинтор. Но имейте в виду, один намек на то, что вы доложили, или собираетесь доложить Первому Ордену, где я нахожусь — и я лично прострелю вам голову. Без суда и следствия. Запомните.

— А вы всегда умели угрожать, — саркастически заметил Эрудо.

— На сей раз мне стоит поверить. Уж в этом не сомневайтесь.

… Когда генерал вышла из отеля, и уже готова была сесть в свой лэндспидер, она вдруг замерла на миг, склонив голову немного вбок и как бы прислушиваясь. Ее щеки вспыхнули цветом внезапного исключительного восторга, а глаза заблестели.

В ее голове раздался вдруг голос, который она никак не чаяла услышать. Но который был для нее самым дорогим. Голос этот звучал слабо, будто бы неохотно. Его обладатель, взывая к Лее, казалось, наступал на горло собственной гордости. И все-таки он взывал к ней, и делал это всецело по собственной воле. От одной такой мысли голова у нее закружилась так что пожилая женщина едва сумела расслышать саму суть неожиданного послания.

«Генерал, — говорил голос Бена, — свяжитесь с «Тысячелетним соколом» как можно скорее…»

========== XIII ==========

Кайло встретил мать встревоженным и несчастным выражением на своем нелепо-молодом лице, с покрасневшими глазами. Он сидел на койке, широко расставив ноги и сложив на колени локти все еще скованных рук, разведя их настолько широко, насколько позволяла тонкая, довольно короткая цепь наручников.

Когда Лея вошла к нему, юноша задышал тяжело и часто. То, что он ожидал ее прихода, и ожидал с нетерпением, стало понятно тотчас. На миг в душе генерала Органы шевельнулось что-то неприятное, колючее — ей стало горько оттого, что она оставила сына взаперти, в одиночестве на такой продолжительный срок.

На долю секунды генерал застыла в растерянности. Она шла сюда, намереваясь задать пленнику без преувеличения целую кучу вопросов — причем, их важность была настолько очевидной, что сумела послужить для Леи достаточным поводом преодолеть робость и нарушить наконец уединение сына. Но сейчас она видела, что у самого Кайло вопросов к ней ничуть не меньше.

— Что ваша девица сделала со мной? — воскликнул он, рывком подаваясь навстречу посетительнице. Но остановился на краю койки, лишь свесив ноги на пол. — Отчего она не покидает моих мыслей? И вы сами… вы влезли мне в голову, пока я находился в коме, для чего? Отвечайте, ну!

Лея подняла руку, призывая его успокоиться.

— С тобой не делали ничего, что не пошло бы тебе на пользу. Рей спасла тебе жизнь, не позволила погибнуть на «Старкиллере», хотя считала, что иной участи ты не заслужил. Тебе бы поучиться у нее смирять свои чувства, Бен.

Кайло замер в испуге.

— Никогда — слышите, генерал? — никогда не обращайтесь ко мне так. Иначе я вовсе перестану говорить с вами, — в глубинах его голоса клокотало бешенство.

Мать сделала шаг в его сторону, потом еще. Ближе и ближе.

Внезапно ее сердце пронзила поразительная догадка: вот почему имя Бена было все это время под запретом в Первом Ордене! Вероятнее всего, оно казалось Сноуку опасным. Еще способное, несмотря ни на что, вызвать в душе ученика слишком сильный, не поддающийся контролю отклик.

Она решилась увеличить натиск.

— Я всего лишь назвала тебя по имени. Бен Джонаш Соло — так тебя зовут от рождения, и никакие больные фантазии не изменят этого.

На какое-то время юноша затих, низко опустив голову. В эти мгновения на его лице, скрытом за рваным занавесом из длинно отросшей кудреватой челки, отразилось то, что еще нельзя было назвать особым просветлением скорби и надежды, одновременных и равносильных, но что уже определенно являлось каким-то отдаленным подобием этого долгожданного просветления.

— Бен мертв, — глухо произнес он после небольшой паузы, — потому что ему пришлось творить страшные вещи, генерал. Ваш сын был трусом, он не выдержал тяжести вины на своих плечах. Он погиб в тот же день, что и другие ученики Скайуокера. Бен стал первой жертвой — и уже за ним все остальные.

То, что произошло дальше нельзя описать обычным языком слов, поскольку подобные процессы происходили и происходят по воле душевных порывов, и подвластны они исключительно языку чувств — таинственному настолько, что любое описание, даже самое искусное, не годится ему в подметки. Достаточно лишь упомянуть, что в дороге человеческой жизни случаются ситуации, когда разум и воля совершенно перестают управлять сознанием, уступая приоритет чему-то иному, чему-то более желанному — тому, что обычно принято удерживать за пологом самообладания, но иногда оно все же вырывается наружу.

Таким образом, произошедшее оказалось целиком за гранью восприятия Леи. Лишь мгновение спустя она осознала, что вопреки всему ее руки обхватили лохматую голову Бена, прижимая к груди со всей целеустремленностью истосковавшейся души, и слезы — непременные спутники истинного, безусловного прощения — окропили бездну его темных кудрей.

От неожиданной, обезоруживающей крепости материнских объятий юноша застыл, не смея шелохнуться, и никто не решился бы утверждать, какого чувства в его сердце было больше — горечи, или внезапного восторга. Не исключено, впрочем, что как раз эти чувства в его случае были тождественны.

Его тонкие пальцы собрались в кулаки.

Мать и сын молчали. То, что случилось между ними, случилось как бы помимо них самих, и от этого оба чувствовали себя не счастливыми, а смущенными, растерянными и испуганными.

В конце концов, Бен опомнился первым. Он отстранился с обычной для себя резкостью. А затем, взглянув в глаза Лее, с усмешкой вымолвил:

— Будем вам, генерал Органа. Помнится, в прошлый раз именно вы выступили инициатором нашей разлуки, и даже настаивали на ней. Так каких сыновних чувств вы теперь от меня ждете?