Исправляя ошибки

Иногда в состоянии особого раздражения Лея вовсе думала: «Пропади все пропадом! Восстановит силы — и пусть убирается прочь. Назад в Первый Орден, если там ему лучше. Пусть и дальше служит своему учителю, драгоценному Сноуку личным его пугалом, эмблемой страха для пленников и тупоголовых штурмовиков». Но тут же вспоминала о том, какие последствия может возыметь его возвращение к Сноуку в таком виде, как сейчас — сломленным, ослабевшим. Что, если нынешний наставник сочтет, что Бену уже не достичь прежних высот? Не решит ли он милосердно убить потерявшего ценность ученика? Да и она не должна, даже при всем своем на то желании, забывать о долге. Одно дело — пытаться защитить свое несчастное, запутавшееся дитя от козней высокопоставленных змеев, вроде Викрамма, и совсем другое — позволить выйти на свободу палачу и убийце.

Но больше всего генерал опасалась того, о чем однажды поразительно смекнул майор Иматт, и тотчас озвучил ее страх, который в чужих устах, приправленный остротой неожиданной догадки, прозвучал еще большим откровением.

— Ты боишься, — сказал Калуан, — что твой мальчишка может наложить на себя руки.

И это было чистейшей правдой. Подобный исход для Бена, к несчастью, виделся Лее вполне вероятным. Ведь она успела сполна прочесть его мысли, увидеть его чувства. И знала, что его душа напоминает сейчас весы, где на одной чаше лежат упрямство, честолюбие и стремление достичь большего, а на другой — боль и неуверенность, горечь сожаления и стыд оттого, что он бесповоротно упустил свою удачу.

Впрочем, генерал все же не забывала иной раз напоминать себе, что она не должна перегибать палку и относиться к Бену так, словно он все еще ребенок. Верно, когда они расстались, он в самом деле был ребенком, и потому для ее памяти и сердца сын в определенной мере навсегда останется в восьмилетнем возрасте — забавным ушастым и большеглазым мальчонкой, чуть более серьезным, чем положено в его возрасте, и бесконечно ласковым. Но сейчас ему без малого тридцать лет. Этой истины не меняло ни его взбалмошное поведение, ни лицо, которое Бен ненавидел. Лицо, все еще полное если не красоты, то волшебства молодости, мягкости и необъяснимого обаяния. Лицо, позволявшее окружающим, да и самому данному повествованию называть Бена Соло «мальчишкой» и «юношей» — обращения, мало уместные для тридцатилетнего.

Не трудно догадаться, что парадоксально юный вид имел в его случае символическое значение — значение, которое сам темный рыцарь, вероятнее всего, сознавал пусть не умом, но подсознанием. Он как бы застыл в том возрасте, в котором однажды отрекся от себя, а лицо, сохранившее невинность былого времени, скрыл в страхе за металлической маской, потому что оно служило болезненным напоминанием для зрелого мужчины, несгибаемого воина Кайло о якобы убитом им двадцатидвухлетнем юноше.

И все же, ему было почти тридцать — эти годы сын Леи прожил на свете; ни один из них, этих уже минувших лет, нельзя было отменить, или стереть из его памяти. Последние же шесть лет жизни он провел на службе у диктатора, убивая и мучая людей, разговаривая с безмолвным призраком своего наследия и все больше удаляясь от реальности, что могло бы и совершенно погасить в нем последние искры прошлого, повергнув изначальный образ маленького Бена, священный для матери, в забвение. И если этого все же не произошло, и память о детстве и о родителях по-прежнему имела для уже взрослого Бена значение даже большее, чем он надеялся, Лее следовало радоваться уже одному этому обстоятельству и не требовать большего, не надеяться на полноценное возвращение к былому.

Лучше всего для нее было бы сейчас попытаться понять его — его философию, его привычки; постичь тот мир, в котором поневоле живет ее сын. Ведь это она когда-то лишила его привычного уклада и нормального, как у большинства детей, существования. Она хотела, чтобы Бен воспитывался у Люка и стал таким, как Люк. Вернее, таким, каким Люк оставался на ее памяти — светлым, отважным юношей с открытой и чистой душой. Она так и не дала себе труда разобраться, понять. Увидеть, насколько Бен не похож на Люка, и насколько изменился сам Люк за десяток лет, которые разделяли битву при Эндоре и прибытие Бена в академию.

Мать настаивала, чтобы ее ребенок проникся искусством владения Силой? Так он проникся! Жизнь воина Силы была в течение последних двадцати лет единственной жизнью, которую он знал. И как ни крути, он сумел многого достигнуть на этом поприще, несмотря на свою неуравновешенность; он даже повел за собой других. И вот, весь мир его, все его цели обратились в пыль из-за одной чудовищной ошибки. От такого впору и впрямь сойти с ума.

Ее задача — не ломать его волю в погоне за прошлым, а помочь ему и спасти в нем то, что еще возможно спасти.

Так выходило с ее каждодневных вечерних рассуждений, но на поверку — совсем иначе. Она снова и снова боялась зайти к нему, изводя себя неизвестностью и чувствуя, что не меньше изводит неизвестностью и его тоже.

Минула неделя.

***

Как-то поутру к генералу пожаловала с визитом здешний губернатор. Райла появилась в дверях апартаментов генерала, веселая и сильно надушенная, со своей неизменной улыбкой — следом былых острот на губах — и плавностью движений; и вместе с нею к Лее, которая в то время едва успела подняться, ворвалась особая райская легкость, нежный весенний ветерок.

— Моя дорогая кузина! — госпожа Беонель расцеловала Органу. Затем отстранилась и критически оглядела лицо генерала и ее фигуру. — Как же ты ужасно изменилась за эти дни! — вынесла она вердикт. — Похудела и как будто даже постарела.

Лея кисло усмехнулась в ответ. Чем тут оправдаться? Остатки былой женственности в самом деле подсказывали ей, что в последнее время общественные дела и беспокойство о сыне выпивали из нее силы и все больше ввергали в старушечью немощь.

— Не всем же быть молодыми целую вечность, как тебе, Райла, — парировала генерал с улыбкой.

— Тебе надо расслабиться, дорогуша. Обещай, что найдешь время навестить меня в резиденции. Уж тогда мы с тобой повеселимся на славу!

Взмахнув краем своей широкой, цветастой юбки, словно крылом, губернатор уселась на лавку подле окна.

— Как поживает ваш темный принц? — с улыбкой осведомилась она, и от этих слов Лея едва не подпрыгнула на месте.

Нет, «кузина» никак не могла узнать о происхождении пленного рыцаря. Она, конечно, наверняка слышала, что прежде у Леи и Хана имелся общий ребенок, но на этом знания дома Беонель относительно Бена и заканчивались. Вероятнее всего, Райла полагала, что, коль скоро Лея до сих пор не представила ей своего сына или дочь, стало быть, ее дитя нет в живых. Подобное не являлось редкостью для Эспириона; детская смертность среди населения была здесь, к сожалению, высока. Большинство обитателей планеты привыкли относиться к этому спокойно, даже с определенной философией. Они говорили: «Природа забирает слабое, оставляя жизни только лучшее — и в этом ее мудрость».

Заботясь о чувствах Леи, Райла никогда за прошедшие годы не задавала ей вопросов на данную тему. Но как же славно совпала сейчас с действительностью ее изящная шутка! В устах Райлы слово «принц» означало всего лишь игру слов, неуклюжий намек на особую ценность этого молодого человека, во благо которого «кузина» решилась на невероятный риск. Губернатор не знала о другом, более конкретном значении — ведь Бен в самом деле являлся сыном той, перед кем знакомые до сих пор волей-неволей иногда запинались, прерывая свою речь на полуслове, чтобы только ненароком не назвать ее «принцессой».

Лея, борясь с волнением, кивнула, как бы сообщая «все хорошо», и на этом разговор о пленнике завершился, а Райла перешла к насущной теме, которая и привела ее в гости к генералу.

— Вчера ко мне прибыл один человек, бывший сенатор. Вообрази, он, можно сказать, официально запросил политического убежища на Эспирионе, а также спрашивал меня о скорейшей встрече с тобой. Он назвался Эрудо Ро-Киинтором.

Органа, услыхав имя давнего недруга, неприятно поморщилась.

Бывший представитель сектора Хевурион в галактическом сенате Эрудо принадлежал к партии центристов и одно время даже возглавлял ее — как раз тогда, когда леди Синдиана, дальняя родственница Леи, раскрыла общественности правду об ее истинных родителях. А спустя несколько лет стало известно, что сенатор Ро-Киинтор тайно информирует агентов Первого Ордена о действиях правительства Республики; предположительно, он и сообщил противнику, что сенат негласно потворствует деятельности Сопротивления. Еще он активно лоббировал снижение финансирования республиканского флота.