Испытание правдой
Шрифт:
— Он повернут на горных лыжах.
— Тогда понятно… хотя мне еще не доводилось встречать горнолыжных фанатов, цитирующих Джозефа Конрада.
— Ну, вот теперь встретила.
Когда я вернулась с Джеффом после работы, Тоби уже был дома и распаковывал на кухне многочисленные пакеты с итальянскими продуктами. Я удивленно смотрела, как на столе появляются настоящее оливковое масло, зубчики чеснока, итальянская колбаса, сыр пармезан и бутылка «Кьянти».
— Где ты все это взял? — спросила я.
— А ты что, не знала, что у вас в Пелхэме есть магазин итальянских деликатесов?
— И как же ты его обнаружил?
— Просто поспрашивал, вот и все.
— Где поспрашивал?
— В
33
Все для приготовления ригатони (сорт крупных макарон) с сальсичча (подобие шпикачек).
— Ты что, мотался в Портленд?
— Подумаешь, всего час езды, а твой «вольво», похоже, прекрасно справляется с ухабами на проселочных дорогах. Не могу сказать, что Портленд поразил мое воображение. Но гастроном стоил того, чтобы ради него идти на такие жертвы. Хозяина зовут Паоло, его отец приехал из Генуи, рыбачил на побережье Мэна, потом открыл это заведение, которым теперь заправляет его сын… Я выслушал немало интересного, к тому же за чашкой изумительного эспрессо.
— Не могу поверить.
— Спрашивай, и все узнаешь. И не смотри ты так удивленно. У меня просто было настроение приготовить что-нибудь итальянское.
— Я под впечатлением, вот и все.
Честно говоря, мне было немного стыдно оттого, что парень из другого штата сам раскопал итальянский магазин, находившийся всего в часе езды. Сама я дальше Льюистона не выбиралась. Спрашивай, и все узнаешь.В этом-то и была проблема — я никогда ни о чем не спрашивала.
Тоби закончил выкладывать свои итальянские покупки, потом повернулся ко мне:
— Что, может, рванем на озеро Себаго, пока у нас в запасе есть часа два светового дня?
Тоби настоял на том, чтобы сесть за руль («В Чикаго мне никогда не удается порулить»), только поехал он новым маршрутом и привез нас в зону отдыха на дальнем берегу озера, где также находился и пункт проката каноэ.
— Откуда ты узнал про это место?
— Спросил на заправке в Бриджтоне, где на озере можно взять напрокат каноэ.
— Спрашивай, и все узнаешь.
— Как однажды сказал Иисус Карлу Марксу.
— Аминь.
Пункт проката находился в минутах ходьбы от парковки. Маленькой лодочной станцией заправлял мужчина лет за пятьдесят, он сдавал в прокат каноэ и весельные лодки.
— Сегодня вы у меня единственные клиенты, — сказал он. — Придет октябрь, и на озере вообще не будет ни души.
Я оглядела стройный ряд каноэ и подумала о том, насколько легко они могут опрокинуться.
— Может, безопаснее на весельной? — спросила я у лодочника.
— О, да будет тебе, — сказал Тоби. — Чтобы получить настоящие впечатления от Мэна, нужно пересечь озеро Себаго на каноэ. Да и день сегодня тихий. Даже слишком. Никакого ветра.
— Ваш муж прав, — подхватил лодочник. — Озеро сегодня как стекло, к тому же перевернуться на лодке так же легко, как и на каноэ. Но в любом случае мы обеспечим вас спасательными жилетами.
Тоби между тем предпочел обойтись без жилета.
— Люблю риск.
— Прошу прощения, муж,но я все-таки останусь маленькой Мисс Осторожность, и мы с Джеффом наденем жилеты.
— Хорошо, жена,не
всем быть такими лихачами, как я, — сказал Тоби.По крайней мере, Тоби не обманул насчет спокойной воды. Это был тот редкий осенний день, когда солнце светило в полный накал, воздух был пропитан ароматом надвигающейся зимы, а ветра вообще не чувствовалось. Я сидела на носу каноэ, прижимая к себе Джеффа, в то время как Тоби, примостившийся на корме, выводил лодку на середину безмятежного внутреннего моря. Я смотрела на север, юг, запад, восток, и повсюду горизонт был очерчен лесами, расцвеченными самыми яркими красками осеннего спектра. Крепко прижимая к себе Джеффри, я откинулась назад и устремила взгляд в небо — синий бездонный купол, в котором не было и намека на скорые сумерки. Я глубоко вдохнула — воздух был настолько чистым и хрустящим, что у меня закружилась голова. На какое-то время я вдруг потеряла ощущение времени и пространства. Все тревоги и сомнения, весь груз эмоций, который приходилось тащить на себе изо дня в день, — все ушло. Не было ни прошлого, ни будущего, не было душевных терзаний, сожалений и ощущения собственной никчемности, не было чувства вины. Был только этот миг: озеро, деревья, бесконечное небо, мой сын, спящий у меня на груди, мягкое солнце, ласкающее мое лицо. И я поймала себя на мысли: вот что такое счастье… мимолетное, ускользающее, эфемерное… Мгновение — и его уже нет.
Тоби тоже притих на корме. Он перестал грести и откинулся назад, задумчиво глядя в бесконечную голубую высь.
— Ты верующая? — спросил он, наконец, нарушая молчание.
— Да не то чтобы… хотя хотелось бы.
— Почему?
— Наверное, для уверенности. Чтобы не чувствовать себя полностью ответственной за все, что происходит с тобой. Ну и, конечно, ради веры в то, что там, наверху, что-то есть.
— Это было бы самое удивительное открытие, — сказал Тоби. — Жизнь после смерти… хотя из того, что я читал об этом, лично у меня складывается впечатление, что загробная жизнь чертовски скучна. Делать абсолютно нечего, кроме как созерцать рай. И чем мне прикажешь заниматься целыми днями? Ведь крушить там нечего.
— Почему ты так уверен, что попадешь именно в рай?
— Хороший вопрос… тем более, если Бог тоже окажется выпускником Колумбийского университета.
— Ты действительно натворил там дел.
— Они этого заслужили.
— Кто они?
— Университетская администрация и совет попечителей. Позволили ЦРУ тайно руководить через «мозговой центр», который создали в Колумбийском университете. Принимали огромные пожертвования от компаний, производящих напалм. Предоставили университетские лаборатории в распоряжение военно-промышленного комплекса.
— Но в итоге тебе удалось что-то изменить?
— Мы все-таки заставили университет отказаться от «напалмовых» денег, а химический факультет согласился остановить работу по нескольким проектам Пентагона.
— Думаю, это уже кое-что.
— Кажется, тебя не очень впечатляет.
— А должно впечатлить? — спросила я.
— Революционные изменения не происходят за одну ночь, тем более в такой устойчивой капиталистической системе, как Соединенные Штаты. Проблема здесь, в отличие от предбольшевистской России, в том, что пролетариат живет иллюзией, будто может пробиться в буржуазию через тяжелый труд и повиновение государству. У нас нет того забитого и угнетенного класса тружеников, который существовал в царской России. Вместо этого эксплуатация маскируется стимулированием потребительского интереса — рабочих заставляют испытывать потребность в новом автомобиле, новой стиральной машине, новом телевизоре с дистанционным управлением… в общем, вживляют в них вирус жадности… я тебя утомляю?