Испытание. По зову сердца

«Что же теперь делать? Неужели конец?»

Вера, крепко сжав пальцами вену, опустилась к ручейку. Там смыла кровь, листьями прикрыла рану, затянула ее платком и, пошатываясь, пошла знакомой тропою к дому. Чем ближе она подходила к поселку, тем яснее до нее доносилась стрельба. Вера убавила шаг, потом остановилась в ольшанике: в поселке было необыкновенное оживление. Послышались даже ликующие крики народа.

— Наши! — шептала она и, позабыв боль и усталость, побежала бегом к дому. У гумна ее встретили радостные Соколиха со своими ребятами на руках и даже сам Гераська.

— Жива? — бросились они к Вере. — А мы-то об тебе как исстрадались, доченька ты моя, — причитала Устинья и, заметив навернувшиеся на глаза Веры слезы, подала ей кружку с водой: — На, хлебни глоточек, полегче станет.

— Бабоньки, да она ж ранена! — Лида опустилась перед Верой на колени, готовая разрыдаться, а Аня, со свойственной ей выдержкой, принялась перевязывать рану.

— Ну как, Маша, передала? — спросила Вера. Аня утвердительно кивнула головой.

— Молодчина!..

Гераська болтал без умолку. Он держался геройски.

— Наши огромадную стратегию проявили: всю ночь там, — показал Гераська рукою на север, — из-за речки фрицев пужали. Фрицы туда много сил бросили. А утром наши ударили с другой стороны. Шлепнули коменданта и гестаповского начальника и устроили им... Как это? Суматоху. И во время этой-то суматохи шарахнули через базар, да прямо по комендатуре и гестапо. Часовым у сельпо — секибашка! Двери подвалов настежь! Наши пленники вырвались наружу, плачут, целуются, а потом как заорут «ура!». А кругом стрельба...

— А что с Хватовой? Освободили ее? — перебила Вера Гераську. Гераська и женщины уныло опустили головы. — Расстреляли?

— Загубили фашистские изверги невинную душеньку, — запричитала Гераськина мать. — Чтоб им и их детям так страдать, как мы страдаем.

И как бы в ответ на эти слова со стороны базара снова возобновилась частая стрельба. Женщины было бросились к лесу, но, увидев идущих от калитки по огороду людей, попрятались, кто за гумно, а кто в кустах.

— Чего перетрусили! — кричал радостно Гераська. Он все знал. — Да это ж наши. Самый главный командир идет, наш секретарь райкома товарищ Борисов.

Они, вооруженные автоматами, шли впереди: Борисов, Михаил Макарович, Василий, а за ними несколько партизан. Командир подошел к женщинам и поздоровался с каждой за руку.

— Сергей Иванович, голубчик мой, как же это ты так? Ведь долго ли до беды? — забеспокоилась Устинья. Заохали и остальные женщины.

— Ничего не поделаешь, Устинья Осиповна. Так надо, — ответил Борисов. — Вот что, товарищи женщины, быстро забирайте детей и все, что можете, заколачивайте свои дома и сейчас же отправляйтесь в лес. Иначе вас всех фашисты перестреляют.

— Идти можешь? — спросил Михаил Макарович Веру.

— Могу, — ответила Вера.

Михаил Макарович повернулся к Василию:

— На твою ответственность, Клим.

Командир и комиссар крепко пожали Устинье и девушкам руки, а затем Борисов обратился к Вере и Ане с теплыми словами, идущими от самого сердца:

— Спасибо, дорогие мои, и от нашей партии, и от нас, партизан, за вашу героическую службу. А сейчас забирайте свою рацию и немедленно к нам. Вам здесь больше оставаться нельзя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Генерал Хейндрице торопливо прошел мимо оперативного дежурного, на ходу бросив:

— Начальника штаба ко мне.

Еще на квартире ему позвонили по телефону, что в поселке кирпичного завода, где располагался штаб армейского корпуса, партизанами совершена диверсия, имеются жертвы.

Вопреки сложившейся привычке, сегодня генерал Хейндрице не подошел к окну, хотя и солнце, и чистый утренний августовский воздух, и румянец спелых яблок, облепивших гнувшиеся под их тяжестью ветви старых яблонь, манили подышать у открытого окна. Он прошел к столу и сразу же позвонил командиру корпуса. После коротких приветствий он сухо, с явным недовольством спросил:

— Что у вас произошло?

— У меня здесь все спокойно. Имею сведения, что неприятное событие произошло в поселке прежнего расположения штаба. Там убит комендант — майор Рейнгольд, и имеются другие жертвы. Сейчас уточняю. На месте происшествия находится гауптман Вегерт, которого жду с минуты на минуту. Как только прибудет, доложу подробно.

— Хорошо! Жду! — сказал командующий и положил трубку. — Видите, что творится? — обратился он к вошедшему начальнику штаба, подавая ему руку. — Под носом штаба корпуса и абвера партизаны безнаказанно творят диверсии, убивают наших людей, — командующий нажал кнопку, и в дверях появился адъютант. — Пусть ко мне позвонит генерал-майор Кнейдель! — приказал он адъютанту.

Командующий, будучи давно недоволен службою абвера, хотел сейчас выпалить Кнейделю весь свой заряд. И это возмущение он выразил начальнику штаба:

— И что только делает прославленная служба бригаденфюрера СС Шиленберга? Эти господа лоботрясы и славные сыны нации расстреливают направо и налево, устраивают ночные оргии...

Начальнику штаба хотелось сказать командующему: «Потише!» Но генерал Хейндрице и сам спохватился:

— Такие вещи говорить вслух не следует.

Раздался звонок, говорил Кнейдель. У командующего глаза постепенно расширялись. Начальник штаба понял: там, в поселке, произошло гораздо большее, чем то, что он знает.

Командующий положил трубку и глухо произнес:

— Вот это событие!

— Что-нибудь страшное? — поинтересовался начальник штаба.

— Кроме коменданта партизаны убили начальника абвера штурмбанфюрера Вайзе, убили много людей из его отряда и из роты комендатуры. Перестреляли почти всех полицаев; выпустили арестованных... Кажется, увели с собой гауптмана Вегерта и какого-то ефрейтора Гудера. — Генерал Хейндрице вздрогнул. — Это черт знает что! — Командующий шлепнул по столу линейкой. — Вегерт! Ведь Вегерт все знает об операции. Сегодня только четвертое, и если что, так все пропало! Все!.. — генерал Хейндрице снова махнул линейкой, она вырвалась из рук, скользнула по стеклу стола и отлетела к ногам начальника штаба. — Вы меня простите, генерал, — извинился командующий, когда начальник штаба положил линейку на стол. — Представьте себе, что партизаны вытянут у Вегерта или этого Гудера признание, и что тогда? Я вас спрашиваю, что тогда?! — И, не слушая ответа начальника штаба, он продолжал: — Тогда надо считать, что операция сорвалась! Хуже! Может получиться так, что большевики накроют нас. Понятно?! — Командующий прошел к окну, глотнул воздуха. — Вот что, — повернулся он к начальнику штаба, — немедленно направьте туда, в поселок, из Ельни бронепоезд и полк охранной дивизии СС. Выясните все подробно, составьте донесение фельдмаршалу и приходите ко мне.

Начальник штаба поспешно вышел.

Не успел еще переговорить генерал Хейндрице с командиром корпуса, как в кабинет снова вошел начальник штаба с оперативной картой под мышкой. По его сосредоточенному лицу было видно, что на фронте что-то произошло.

— Еще что-нибудь случилось? — спросил командующий, и его лицо передернулось, хотя он старался казаться спокойным.

— У нас, экселенц, все благополучно. — Начальник штаба разложил свою карту. — Только что говорил с ЦГА, с нашим направленцем, он мне сообщил, что на фронте девятой армии красные сегодня утром после полуторачасовой артиллерийской подготовки перешли в наступление, в пяти местах прорвали фронт и везде имеют успех.