Испытание. По зову сердца

— Чин отца?

— Кажется, полковник. — Стропилкин почувствовал, как страх снова охватывает его.

— Должность? Место службы?

— Ей-богу, не знаю... До войны служил где-то в Белоруссии, на границе...

— Что вы еще знаете об отце Железновой?

— Я, право, ничего не знаю... Зачем вы меня расспрашиваете?..

— Дурак! — оборвал его Георгий Павлович и вышел из комнаты.

Стропилкин увидел в окно, как он, пряча голову в каракулевый воротник, пошел прямиком к белому дому — резиденции неизвестного Стропилкину «шефа».

И в то время как Стропилкин, потрясенный неожиданным допросом, раздумывал о своей злосчастной судьбе, Георгий Павлович, сидя в комнате Бергмана, спокойно докладывал:

— На диверсанта он не подойдет — трус. По этой причине его нельзя послать и к большевикам. Может быть, он справится с ролью агента, да и то под руководством человека сильной воли. Одна есть подробность, которая может сослужить нам службу: он влюблен в дочь полковника Железнова. Не тот ли это командир дивизии, который действовал на рузском направлении?..

Бергман откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Потом взял лежащие перед ним на столе записки, перелистал и бросил обратно на стол.

— Ну хорошо, направьте в школу, — сказал он. — Готовьте по линии внутренней агентуры.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Качаясь по ухабам между разрушенных домов, тихо шел перегруженный грузовик. Объехав развалившуюся избу, обломки которой перегородили дорогу, он остановился. Военный соскочил с машины, открыл дверь кабины, помог Вере сойти и показал пальцем на кирпичный дом с развороченной рыжей крышей:

— Штаб! — Он козырнул Вере, сел в кабину и гулко захлопнул дверцу.

Машина дернулась, побуксовала немного, выбрасывая из-под колес комья мокрого снега, и пошла по дороге.

Вера осталась одна в незнакомой деревне. Ноги от неудобного сидения в машине одеревенели и плохо повиновались, особенно правая: после ранения она была чувствительна к холоду. Вера поставила свой чемоданчик и вещевой мешок наземь и, опираясь рукою на израненный осколками телеграфный столб, стала растирать занывшую ногу. Невдалеке показались два летчика в кожаных пальто и шлемах, они шли Вере навстречу. Один из них показался ей знакомым, он шел, распахнув пальто, сдвинув шлем набекрень и энергично размахивая руками. Когда он приблизился, Вера узнала Костю Урванцева. В этот же момент он окликнул ее и побежал навстречу, разбрызгивая ногами стоявшую на дороге талую воду.

— Вера?.. Вера Яковлевна!.. Жива, чертенок?! — крикнул он, схватил обеими руками ее руку и заглянул в глаза. — Молодец, Вера!..

— Спасибо, Костя, тебе за все!.. — сказала Вера. — Если бы не ты...

— Ну-ну, что ты... — растерялся Костя, увидев слезы, блеснувшие в ее глазах. — Да это бы сделал каждый из нас!.. — Он вдруг вытянулся в струнку и перешел на торжественный тон: — А теперь, товарищ Железнова, разрешите вас поздравить...

— С чем, Костя? — удивилась Вера.

— С награждением вас орденом Красного Знамени!

И он подмигнул подошедшему товарищу.

— И я вас поздравляю!.. — Незнакомый низкорослый летчик протянул Вере руку.

— Спасибо!.. Спасибо!.. — только и могла выговорить Вера, взволнованная неожиданной радостью.

— Идем, — Костя нагнулся к чемодану, — мы проводим тебя до дома, где живут девушки.

Его приятель закинул за плечи Верин мешок. Они все вместе пошли по дороге и за разговорами не заметили, как дошли до избы, угол которой был разворочен снарядом.

— Вот и квартира наших девушек! — остановился возле крыльца Костин приятель.

На дверях висел замок. Костя вскочил на завалинку и посмотрел в окно. В избе никого не было.

— Придется подождать! — сказал Костин приятель, с любопытством поглядывая на Веру.

Она ему понравилась.

Привлекательная внешность сочеталась в ней со скромностью и естественностью поведения, что так свойственно чисто русской красоте. Особенно мил был ему ее глубокий и задумчивый взгляд.

Однако, как ни приятно было постоять здесь с этой девушкой, надо было спешить на аэродром.

— Ну, Вера Яковлевна, мне пора, — сказал он. — От избытка чувств Костя нас с вами не познакомил... Разрешите хоть на прощание представиться — Вихров.

— Летчик-сорвиголова! — добавил Костя.

Косте хотелось задержаться, но возникшее вдруг чувство неловкости заставило его тоже попрощаться.

Вихров понял его состояние. Он улыбнулся и шутливо стукнул его по руке.

— Ты хочешь оставить Веру Яковлевну одну? — спросил он. — Нехорошо, Костя! Невежливо! Если бы не служба, то я бы остался. — И, козырнув, он зашагал в сторону аэродрома.

— И правда, Костя, куда спешишь? — неожиданно для нее самой вырвалось у Веры.

Костя послушно опустился на ступеньку крыльца, откинул полу своей кожанки и пригласил Веру сесть.

Вера отодвинула кожанку и села рядом.

— Застегнись, Костя, холодно! — Она повернулась к нему, чтобы запахнуть полы его пальто, и увидела на его гимнастерке сверкающий эмалью и золотом орден Красного Знамени. И она в свою очередь поздравила Костю.

Разговор не клеился.

— Ну, как вы здесь жили? — спросила Вера.

— Все так же, как и при тебе, — неестественным и каким-то бесцветным голосом ответил Костя. Он сам не понимал, что с ним происходит: присутствие Веры почему-то сейчас стесняло его, и он, досадуя на себя, не находил нужных слов для разговора.

Они снова помолчали.

— Может быть, попытаемся открыть избу? Зачем тебе на улице мерзнуть? — предложил Костя.

Вера кивнула головой.

— Только как мы откроем? — спросила она.

Костя почувствовал облегчение оттого, что можно прервать затянувшееся молчание.

Он спрыгнул с крыльца и стал искать вокруг что-нибудь подходящее для взлома.

Он нашел кусок проволоки и принялся ковырять им в замке.

Вскоре ржавый замок заскрежетал в его сильных руках, и дужка отскочила.

— Милости просим! — Костя распахнул перед Верой дверь и внес в избу ее вещи.

В избе было тепло.

Вера почувствовала себя дома.

Она сбросила с плеч шинель, повесила ее на большущий гвоздь, поправила перед осколком зеркала волосы, села за стол и стала машинально разглаживать рукой скатерть.