Испытание
Шрифт:
— Это не парашютисты. Так рвутся зенитные снаряды. Я в кино смотрел. Идем скорее!
Узкая лесная стежка привела их на большак. Скоро они увидели колокольню гладовского собора.
— Сейчас будет стадион, потом хлебозавод, а там и город, — объяснял Юрась. — Стадион у нас новый. На пятьсот человек!
Они подошли к окраине города. Юрась не сразу узнавал знакомые места. Стадион, где он с отцом смотрел первого мая футбольный матч, был разрушен. В центре поля зияла огромная воронка, трибуны снесло взрывной волной.
— Гарью пахнет, — сказал Владик.
В
— Пойдем!
Почти сразу за стадионом начинался город. По улицам тянулись люди. У всех за плечами были котомки. Многие женщины несли на руках малышей. Поскрипывали детские коляски, груженные узлами. Все шли молча, торопливо, точно боялись куда-то опоздать.
— Куда они идут?.. Узлы тащат какие-то…
Ребятам не приходило в голову, что жители Гладова спасаются от немцев. Юрась и Владик не сомневались: фашистов разобьют со дня на день.
В центре города Юрася кто-то окликнул. Это был начальник гладовской милиции Гусаров. Он любил охоту и частенько приезжал в лес, к Тимофею Петровичу. Гусаров был неразговорчив, но с лица его никогда не сходила улыбка.
Сейчас Гусаров шел такой же хмурый, как все.
— Дядя Костя! — бросился к нему Юрась. — Вы папу видели?
Гусаров скользнул по Юрасю странным взглядом. Были в том взгляде и жалость, и недоумение, и растерянность. Но он быстро отвел глаза в сторону и, следя за плавающей в воздухе сажей, сказал невпопад:
— Смотри, сколько черных мух… документы жгут на всякий случай. И в райкоме жгут… и в райсовете…
То, что Гусаров не ответил на его вопрос и сам ничего не спросил об отце, напугало Юрася.
— Дядя Костя! — закричал он опять. — Что с папой? Вы знаете! Я вижу! По лицу вижу, знаете! Его бомбой убило, да? Говорите же!
— Что ты, что ты! Жив, здоров. Здесь и бомбежки-то настоящей не было. Всего две бомбы швырнул… Чего ему нас бомбить. Мы от всего в стороне… военных объектов нет, железная дорога в стороне…
Юрась понял, Гусаров не хочет говорить об отце. Он схватил его за гимнастерку и, дрожа всем телом, повторял:
— Вы знаете, что с батей, вы знаете, знаете!
— Погоди, успокойся! Сам-то я ничего не видел… Понимаешь, это самое… болтали тут разное… слышал я…
— Что вы слышали?
— Будто Тимофея Петровича… из партии исключили…
Юрасю показалось, что Гусаров шутит. Но он тут же понял: так глупо, да еще в такое время, дядя Костя шутить не станет.
— Как исключили? Моего отца нельзя исключить из партии!
По пыльному лицу мальчика, оставляя светлые полосы, потекли слезы.
— Где отец? Вы знаете, где он… Вы знаете?.. — твердил он тихо.
— Откуда мне знать? — сердито сказал Гусаров. — Видишь, что делается… Тут и самого себя потерять можно…
Юрась схватил Владика за руку и потащил за собой.
— Нечего его слушать! Он все врет! Не могут батю исключить из партии. Идем скорее к товарищу Спиваку!
Гусаров посмотрел им вслед и торопливо зашагал дальше…
Одноэтажное каменное здание райкома выглядело
как обычно, только из печных труб его густо валил дым да возле подъезда стояла не эмка, как всегда, а потрепанный мотоцикл с коляской.Мальчики вошли в коридор. У раскрытой топки голландской печи сидел на корточках чубатый парень и деловито набивал печь какими-то бумагами. На ребят он не обратил внимания.
— Нам товарища Спивака, — сказал Юрась.
— Не до вас ему, — отмахнулся чубатый, не отрывая взгляда от огня.
— Он нам нужен, срочно…
— У всех теперь срочно, — сказал парень и впервые взглянул на ребят. — Откуда вы такие срочные?
— Мне про отца надо узнать… Он домой не пришел…
— Он что, в райкоме работает? Как ему фамилия?
— Марченко. Тимофей Петрович… Лесник…
Чубатый вскочил на ноги.
— Да я же за вами три раза ездил! Ждите здесь! — бросил парень на ходу и скрылся в конце коридора.
— Сейчас узнаем, где дядя Тима, — сказал Владик.
— Наврал Гусаров! Не могли батю исключить!..
Хлопнула дверь, и в коридоре появился Спивак. Юрась едва узнал его. Всегда румяный, веселоглазый, секретарь райкома был сейчас бледен, небрит, запавшие глаза с красными от бессонницы веками блестели неестественно ярко. Он бросился к Юрасю и крепко обнял его.
— Куда ты исчез, микроб два уха?! Я себе места не находил! Думал, беда с вами какая!
— Мы на островах робинзонили, а у нас мотор испортился. Яков Максимович, где батя? Вы мне правду скажите!..
— Правду? — Спивак пристально взглянул на Юрася. — А чего мне таить ту правду? Мобилизовали батьку твоего. Для особого задания. Срочно…
— Значит, батя в армии?
— Ясно! Я обещал ему позаботиться о вас. А это и есть сын Вани Коробова? В кого ты такой чернявый? Был у меня твой отец недавно…
— Яков Максимович, а почему Гусаров… — Юрась замялся. — Значит, у бати не было… недоразумений?..
— О чем ты? — Спивак насторожился.
— Значит, Гусаров все наврал? Я же говорил, что он врет!
— Гусаров? Что он говорил?
— Он сказал, что батю из партии исключили…
— Вранье! — загрохотал Спивак. — Не верь никакой брехне! Понял, микроб два уха?
— Да…
— Тогда слушай меня. И ты слушай, — повернулся он к Владику. — Сегодня вы будете отправлены в тыл. Сейчас поедете домой. Захватите всю одежду и, какие есть, продукты. Главное — быстро! На сборы даю два часа. По-военному! Чтобы в полдень были здесь, у меня!
Юрась почувствовал, как у него останавливается сердце.
— Значит, сюда придут фашисты?
Спивак опустил глаза.
— Придут или не придут, это другой вопрос. А эвакуироваться вам надо… Потому что… война… Есть приказ — эвакуировать стариков и детей. А немцев мы разобьем… В общем, чтоб в полдень были здесь! — закончил Спивак.
— Не успеть, — сказал Владик, — человек проходит в час пять километров…
— Отставить разговоры! Гурко! — закричал он так громко, что сидевшая на окне кошка прыгнула со страху на занавеску и повисла на ней.