Исследование Апокалипсиса

В Древней Персии первочеловек по имени Гайомарт изображался в виде огромной фигуры, источающей свет. Когда он умер, его тело рассыпалось на множество металлов, а душа превратилась в золото. Его семя пало на землю, и из него проросли первые люди в виде двух ростков ревеня. На Востоке и в некоторых гностических кругах Запада люди вскоре осознали, что космический человек есть скорее психический образ, нежели конкретная реальность. В индуистских преданиях, например, он есть нечто, что живет внутри человека и является единственно бессмертной его частью. Это внутренний Великий Человек воспитывает индивида, ведет его от самого сотворения и до возвращения к первоначальному праху. В мифах Древней Индии эта фигура известна под именем Пуруша — слово это значит просто «человек, лицо». Пуруша живет в сердце каждого человека, и в то же время он наполняет собой весь космос. На западе космический человек отождествлялся в значительной степени с Христом, на Востоке — с Кришной или Буддой. В Ветхом Завете эта же символическая фигура предстает как «Сын Человеческий», а в иудаистской мифологии его имя Адам Кадмон. В некоторых религиозных движениях поздней античности его назвали просто Антропос (человек). Знаменательно, что Адам как космическая фигура наказан Богом за свои чрезмерные амбиции, и в результате этого наказания, когда он сталкивается с действительностью, его мания трансформируется в депрессию. Будучи родоначальником человечества, гордостью Господа, зеницей его ока и хозяином Рая, он вдруг проклят Богом, который говорит ему: «За то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: «не ешь от него», проклята земля за тебя: со скорбию будешь питаться от нее во все дни жизни твоей. Тернии и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою. В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты есть и в прах возвратишься» (Быт., 3:17–19). Это четкое определение прямо направлено к тем маниакальным индивидам, чей нарциссизм выходит за пределы реальности и соперничает с Супер-Эго. Супер-Эго мстит за это, заставляя Эго впадать в депрессию. Маниакально-нарциссический индивид стремится уничтожить Супер-Эго и занять его место, в то время как при депрессии именно Супер-Эго уничтожает Эго или по крайней мере наносит ему сильнейший удар.

Позволю себе здесь небольшое отступление, соглашаясь с мнением Франкла по поводу психологической природы отношений Бога и Адама, когда Супер-Эго заставляет Эго впадать в депрессию.

Библейский эпизод использования Адамом и Евой плодов дерева познания добра и зла вызывает острые споры не одно столетие. Между тем сам ветхозаветный текст дает необходимую возможность решить, что на самом деле произошло в Эдемском саду. Прежде всего, посреди рая было не одно дерево, а два: дерево жизни и дерево познания добра и зла (2:9). Бог запретил первому человеку есть именно от дерева познания добра и зла, предупредив, что в день, когда он вкусит от него, умерет (2:17). Это предсказание не сбылось, хотя Адам и Ева и съели плоды дерева познания добра и зла. Но остается еще первое дерево — дерево жизни, о котором Бог не предупреждал и люди к нему не подходили. Второе дерево является деревом смерти, и они предпочли его жизни, т. е. предпочли познание бессмертию. В целом данная библейская легенда является одна из очень многих, призванных объяснить смертную природу человека добровольным выбором первых людей.

То, что в Новом Завете вначале Иисус предстает прощающим и любящим, может означать проявление Эго, той части личности, которая в детском и подростковом возрасте жаждет любви и прощения. Новый, апокалиптический Христос — это Супер-Эго, окончательно победившее и вытеснившее Эго, олицетворение наконец-то повзрослевшего и набравшего силу и победно шествующего христианства. Ему уже совсем не нужны милосердие и мягкость, оно и не будет их проявлять к своим врагам и даже равнодушным..

Христиане противопоставили евангельского Иисуса Яхве, и это был бунт сына против отца путем создания второго отца. Инфантильные средиземноморские народы стали иметь двух отцов: Иисуса и Яхве, соответственно, они создали два отцовских образа своих детских фантазий — сурового и жестокого Яхве и доброго, любвеобильного и всепрощающего Христа, между характерами и поведением которых (до появления Апокалипсиса) мало общего. Каждый оттенял другого, и хотя Христос постоянно апеллировал к отцу и ссылался на него, но и прямо призывал не соблюдать его заветы — в Нагорной проповеди. Но на этапе зарождения и первоначального развития христианства нужны были оба, поэтому христиане не отринули Ветхий Завет, к тому же новая религия была крайне заинтересована в том, чтобы ее мессия был не земного, а небесного происхождения, имея постоянную опору в создателе и вседержителе. Люди должны были быть убежденными в том, что Бог может принимать человеческий облик и не оставит их.

Понятие спасителя, данное Христу, может быть наполнено нетрадиционным содержанием: спасителя от слишком сурового первого отца, но еще в евангелиях сын-отец стал важнее отца-отца. Ребенок ведь нуждается в том, чтобы его приласкали, простили, чтобы ему объяснили то, что ему непонятно, пообещали, убедили в том, что любят несмотря ни на что. Ребенок уверен, что и он, повзрослев, будет таким же добрым, и будет любить всех, но с годами убеждается, то это всего лишь детские мечты. Тогда приходит горькое разочарование — например, в виде Откровения Иоанна Богослова.

Можно ли утверждать, что с приходом в христианство апокалиптического Христа эта религия возвратилась, не формально, а по существу, к иудаизму, что она полностью и окончательно порвала со своими духовными началами и своей этикой? Думается, что для таких утверждений нет никаких оснований, хотя Христос в Апокалипсисе приобрел все те черты, которые свойственны ветхозаветному Богу. Иными словами, в Апокалипсисе Супер-Эго вытеснил Эго, которое в евангельской части Нового Завета исповедует возвышенную радость и сопереживание, но вынуждено возвратиться к нарциссическому любованию собственными силами и своими возможностями самой разрушительной агрессии. Когда речь идет о его духовных основах, христианство поступает очень мудро, как бы забывая о том, что существует Апокалипсис и апокалиптический Христос.

То, что Супер-Эго, подавляя Эго, приняло образ до той поры любящего Бога, нет ничего удивительного. Формирование Супер-Эго отражает не реальную действительность, а ее искаженный и весьма фантастический образ. В Супер-Эго возрождаются детские и юношеские страхи и тревожные ожидания, агрессивные фантазии, в том числе носящие защитный характер. Как свидетельствует Апокалипсис, Иисус не смог удержаться в рамках юного божества и стал свирепым отцом.

Глава III. Вечное искание будущего

Страшный суд

1. Эсхатология Апокалипсиса

В эсхатологической христианской богословской литературе конец мира рассматривается по-разному, чаще — как все время после пришествия Христа, т. е. более двух тысяч лет. В других, более редких случаях Конец света означает самые последние события этого же периода непосредственно перед самым его концом. Тогда возникает другая сложность — оценить апокалиптичность самого события, а поэтому в наши дни выбирают те, которые могут принести глобальную катастрофу, например ядерную войну сверхдержав.

Казнь Иисуса, и особенно его воскресение, давало христианству возможность предсказать скорое наступление царства божия и, прежде всего, преодоление тленной природы человека. Поэтому раннехристианские сочинения, в том числе канонические, буквально пронизаны ожиданием скорого конца этого ненавистного смертного мира. Поскольку же конец все никак не наступал, богословие вынуждено было искать какие-то объяснения. Они, конечно, нашлись: во-первых, Христос утверждал, что наступление Конца света известно не ему, а только его отцу, однако тот ничего по этому поводу людям не сообщал; во-вторых, понимание времени совершенно разное у Бога и у простых смертных, — то, что последним может представляться вечностью, у творца — лишь один день.

Апокалиптический апофеоз пречистого небесного Иерусалима порождает очень сильный эсхатологический пафос. Человек входит в вечную обитель света, но за его пределами оказываются все те, кто не записан в книге жизни у агнца. Иначе говоря, несмотря ни на что, в целом, к человеку остается настороженное и недоверчивое отношение, не изживается подозрение, что в качестве твари он может продолжать противиться божеству.

В христианстве наступление Конца света и счастья для всех является постоянным будущим временем, в то же время чем-то застывшим, лишенным движения. Верующий переживает это, конечно, в настоящее время, и в этом смысле о является для него настоящим, как если бы оно происходило у него на глазах. Таким путем подобные люди прикасаются к блаженному будущему и обретают или поддерживают надежду, а поэтому не могут не чувствовать удовлетворения. Следовательно, все это имеет для них огромное психологическое, а значит духовное значение. Здесь обещание великого эсхатологического события — необходимое условие эффективности христианства и многих его священных ритуалов. И если попытку С. Кьёркегора выразить удел христианина в формуле «быть современником Христа» рассмотреть в названном свете, она может быть истолкована в двух временных аспектах: соответствия требованиям Христа в настоящей жизни и тому, грядущему Христу, призывами к которому заканчивается Апокалипсис.

Откровение — книга о запредельном будущем, она не обещает ни справедливого социального равенства, ни прихода мессии для решения посторонних проблем — он уже пришел в лице Христа. Иными словами, эсхатологический процесс в ней не сводится к социальному и политическому преобразованию мира, хотя она признает наличие несправедливостей и гонений, но призывает к терпению, обещая вознаграждение в иной, загробной жизни. Поэтому можно сказать, что Откровение — это гимн загробной жизни. Однако оно не только не объясняет причины страданий людей, но и резко умножает эти страдания, поскольку божества насылают на них неисчислимые беды. Апокалипсис строго требует от людей постоянного следования божественным заветам и указаниям, чтобы благодаря божественному благоволению обрести для себя шансы войти в царство благодати. Учение об этом царстве выросло из представлений о потустороннем мире, которые в зародыше существовали еще в магии.

Названное учение возникло не только и не столько как духовная реакция на актуальное социальное неблагополучие, но и как возможность преодоления страха смерти. При этом чем крепче надежда на благополучное посмертное существование, чем больше земная жизнь рассматривается как временная, тем больше торжествует мысль о загробном воздаянии и небесной благодати. Здесь не просматривается такая логика: если мир и вселенную Бог создал из небытия, то в небытие они и вернутся. Апокалипсис, как и другие священные христианские тексты, обещает людям не небытие, а вполне определенный небесный Иерусалим и вечную жизнь в нем.