Исследование Апокалипсиса

Подобный подход к культурному разуму можно найти у многих монашествующих, в раннем квакерстве, в других протестантских сектах; характерен он и для Л. Толстого. Человеческий разум в том его виде, как он процветает в культуре, является для этих людей не только недостаточным, ибо он не ведет к познанию Бога и путей спасения: он еще и ошибочный, и даже обманчивый. Правда, лишь немногие из них считают достаточным отречение от разума и замену его откровением. Вместе с Тертуллианом и Толстым они различают простое, «естественное» знание, которым наделена неиспорченная человеческая душа, и извращенные представления, свойственные культуре; более того, они стремятся провести различие между откровением, данным через дух или внутренний свет, и откровением историческим, переданным через Писание. Они не в состоянии решить проблему Христа и культуры без признания того, что следует отделять не только мыслительные процессы, происходящие вне христианской сферы, но и то знание, что присутствует в ней самой [6] .

6

См.: Нибур Х. Р. Христос и культура /Христос и культура. Избранные труды Ричарда Нибура и Райнхольда Нибура. М., 1996. С. 69–70.

Не может быть никаких сомнений в том, что очернение разума недопустимо, что знание существует не только вне религиозной веры, но и в ней самой: это, например, даже элементарное представление о Боге, духе, других сверхъестественных персонажах, ритуалах, обрядах и т. д. Есть и научное знание о том же. Но не следует говорить об историческом откровении, переданном через Писание, просто непонятно, о чем идет речь. Если Писание и дает какие-то представления об истории, то лишь фрагментарные и мифологизированные, но Нибур говорит здесь не о знании, а об откровении. Постижение Иисуса Христа, которое гностики расценивали в качестве вершины Человеческих достижений, на самом деле вполне может стать результатом рационального воспитания и обучения. Христос может быть предметом откровения и экстатического постижения точно так же, как и Мухаммад, Будда и другие боги. Христианское богословие обычно совсем забывает о том, что существуют и другие религии. Господство Христа распространяется не на весь религиозный мир.

Откровение может снисходить на так называемого человека духа, о котором С. Кьеркегор говорил, что он отличается от нас, людей обыкновенных, тем, что способен вынести полное уединение; его уровень как человека духа пропорционален его способности выдерживать уединение, в то время как другие постоянно нуждаются в человеческом стаде. Иоанн на Патмосе был в уединении.

Христианство воспринимает Иисуса как откровение Бога, исходя из того, что эта придающая ценность и спасающая сила есть принцип самого бытия, забывая при этом, что наряду с христианским есть еще и другие миры. Говоря об откровении, христиане имеют в виду и приватное сообщение себе личного Бога, и оценку какого-либо события в качестве религиозного происшествия, в результате которого устанавливается определенная форма поклонения. Сам Христос может рассматриваться в качестве символа преданности всех существ единому Богу. Нередко откровение является реакцией на человеческий призыв о помощи, направленный сверхъестественным силам даже вне мистического или экстатического опыта. Такие откровения могут быть в связи с политической борьбой, социальными и культурными кризисами. Поскольку они пришли со стороны религиозной веры, проявленной во всей жизни, то переживаются в качестве доказательства божественного присутствия. С помощью откровения люди пытаются проникнуть в суть окружающего их мира, откровение придает их знаниям о нем необходимую убежденность и непротиворечивость.

Откровение означает событие, в котором самое высшее может обнаруживаться в качестве очень личного и очень верного, а поэтому человеческий ответ на него является результатом сконцентрированных усилий личности. Уверенность в том, что все происходящее верно, способно перерасти в убежденность, что благодаря всевышнему оно всегда полезно [7] .

В религиозном понимании вообще откровение есть проявление божества, передача самой важной, принципиальной и сокровенной информации о том, что представляют собой Вселенная и мир как божественное творение, в чем основы этого мира и его части — человека, как ему следует вести себя по отношению к богам, в чем основное содержание данной религии и смысл ее символов, что будет с человеком после смерти и человечеством в конце времен и т. д. Однако как раз Откровение Иоанна Богослова не содержит принципиально ничего нового по таким самым важным вопросам, все это уже сделано в евангелиях и других книгах Нового Завета. Апокалипсис же, пророчествуя о конце мира, акцентирует внимание на тех сверхсуровых карах, которые ожидают отступников от учения Христа, а также дает представление о грядущем божьем царстве. Отнюдь не случайно в повседневном общении понятие «апокалиптический» обычно используется для обозначения ужасной конечной судьбы человечества, его катастрофы, неимоверных страданий людей, в частности, даже в данное актуальное время. Поэтому проблему наименования книги Иоанна никак нельзя назвать простой.

7

О религии как откровении Н. А. Булгаков писал следующее: «Традиционное деление религий на «откровенные» и «естественные» не идет вглубь, оно остается экзотерическим. Все религии, в которых есть отблеск божественного, — откровенные. Откровенно все, в чем открывается божественное. Божественное же открывается и в религиях языческих. Через природу открывается божественное в религиях природы. Старое школьно-семинарское учение о том, что откровение Божества в мире дохристианском было лишь у еврейского народа, в Ветхом Завете, а язычество было погружено в совершенную тьму и знало лишь демонов, не может быть удержано. Вся многообразная религиозная жизнь человечества есть лишь раскрытие по ступеням единого христианского откровения. И когда научные историки религий говорят о том, что христианство совсем не оригинально, что уже языческие религии знают страдающего бога (Озирис, Адонис, Дионис и т. п.), что уже тотемистический культ знает евхаристию, приобщение к плоти и крови тотемистического животного, что уже в религии персидской, в религии египетской или в орфизме можно найти большую часть элементов христианства, то они совсем не понимают смысла того, что открывается. Христианское откровение есть универсальное откровение, и все, что в других религиях открывается схожего с христианством, есть лишь часть христианского откровения. Христианство не есть одна из религий, стоящая в ряду других, христианство есть религия религий (выражение Шлейермахера). Пусть в самом христианстве, взятом дифференциально, нет ничего оригинального, кроме явления Христа, личности Христа. Но в этой оригинальной особенности христианства осуществляется упование всех религий. И откровения всех религий были лишь упреждением и предчувствием откровения христианского. Египетская религия была полна потрясающей жажды воскресения мертвых, и в таинствах Озириса даны были прообразы смерти и воскресения Христа. Но онтологически-реальное воскресение совершалось в Воскресении Христа, и через Него побеждена смерть и открыта возможность вечной жизни. И в египетской религии, в мистериях Озириса было откровение божественного, было отраженное в природном мире предчувствие и прообраз. Христианство и явилось в мир, как реализация всех предчувствий и прообразов. Когда говорят о естественных религиях в противоположность религиям откровенным, то хотят сказать, что в естественных религиях ничто не открывается из иных миров, что в них даны лишь человечески-природные состояния, иллюзии первобытного мышления и языческого творчества мифов, отражение страха и подавленности человека грозными силами природы или раскрытие сил природы внебожественной в человеческом сознании». (Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М., 1994. С. 70–71).

То, что христианство есть религия религий, что откровения всех религий были лишь упреждением и предчувствием откровения христианского, что онтологически реальное воскресение совершилось в воскресении Христа, и через него побеждена смерть и открыта возможность вечной жизни, может говорить лишь глубоко верующий христианин, с чем решительно не согласятся исповедывающие другие религии. Для христианина, как писал Н. А. Булгаков, религия есть откровение божества и божественной жизни в человеке и мире. Религиозная жизнь есть обретение человеком родственности и близости с Богом, выход из состояния одинокости, покинутости и отчужденности от первооснов бытия. Но в жизни религиозной происходит не только откровение, но и при-кровение Божества. Откровение не снимает тайны, оно обнаруживает бездонность тайны, указывает на неизъяснимую глубину. Откровение противоположно рационализации, оно не означает, что божество становится проницаемым для разума и для понятия. Поэтому откровение всегда оставляет сокровенное. Религия означает парадоксальное сочетание откровенного с откровенным (с. 71).

Психологически здесь все верно. Обретение веры помогает человеку преодолеть ощущение одинокости и отчуждения. В то же время он обнаруживает бездонность тайны, связанной с Богом и божественным промыслом, и чем больше усилий будет предприниматься им для познания божества и чем дальше продвинется на этом пути, тем больше вопросов, а возможно, и сомнений возникнет у него. Откровение практически целиком в области психологии, оно совершается только во внутреннем мире личности, не похоже на восприятие внешних реальностей. Поэтому откровение в любой религии исключительно субъективно, когда субъектом выступает личность, а объектом — божество в виртуальной реальности, оно имманентно и спонтанно присуще человеческой психике, а с помощью символов, знаков и образов записывается в психологии.

То, что было дано Иоанну в видениях, названо Откровения потому, что оно подводило некий итог христианскому учению, в первую очередь, о Конце света. Относительно же новым оказались наказания и беды, которые были обрушены (могли быть обрушены) на головы людей Яхве и Христом, общий максимально мрачный фон этой книги. Именно апокалиптические ужасы выступают в качестве Откровения, пророчествуя и предупреждая о тех страданиях, которые еще надлежит вынести людям во время религиозных гонений. Конечно, и в предыдущих библейских (особенно в ветхозаветных) произведениях было немало жестокостей в отношении людей, но ни в одной из них нет такого их нагромождения и концентрации.

Слово «апокалипсис» далеко не всегда было синонимом катастроф и самых страшных страданий. Вначале это действительно означало откровение, т. е. обнажение, представление, раскрытие чего-то исключительно важного. Собственно Концу света в книге посвящены только три последние главы, предыдущие подводят к ним, живописуя решительные шаги христианства, массовую гибель и мучения людей. Между тем многие пророчества обладают некоторой обязующей силой (психологической, разумеется), они как бы призывают и даже принуждают людей исполнить их предначертания, если они верят в основные идеи и догмы учения. Люди начинают жить в свете прогнозируемых событий, а то, что концу времен предшествуют глобальные катаклизмы и казни, представляет собой не что иное, как пересказ истории, и здесь ничего нового нет, хотя сам пересказ реализуется в мифологических формах. Поскольку же массовая гибель людей, глобальные общественные, естественные и техногенные катастрофы время от времени происходят, это начинает убеждать верующих, что предсказания Откровения верны.

Таким образом, человеческая история становится простым комментарием к Апокалипсису, причем каждое поколение может находить в современном ему мире неопровержимые свидетельства наступления Конца света. Тому, что в этой книге можно обнаруживать самые разные содержания и смыслы, в огромной степени способствует ее богатейшая символика, любой символ может быть подвергнут непохожим друг на друга интерпретациям. Апокалиптические предсказания означают попытку ухода от своей человеческой природы, но эту попытку нельзя однозначно признать удачной или неудачной, при этом следует помнить, что личность способна видеть в будущем исключительно то, что ей уже знакомо. Движение времени всегда возбуждало человеческий ум, в первую очередь, потому, что он извечно стремился связать смертное с бессмертным. Будущее всегда пугало, поэтому ужасы Апокалипсиса можно рассматривать как ужас перед ним и как ужас перед перспективой утраты настоящего, которое действительно невозможно продлить или удержать. Сила религии в том, что она дарует надежду в будущем, даже смерть воспринимая как начало новой жизни.

Если Откровение есть совокупность сокровенных религиозных знаний, то почему выделяются религии Откровения — иудаизм, христианство и ислам, тем самым отказывая в этом другим религиям, хотя они тоже несут людям столь же важную информацию. Так, М. Малерб пишет, что только религии Откровения настаивают на существовании единого Бога, который являет себя людям. Политеистические религии более или менее сознательно ощущают потребность в посредниках между человеком и абсолютом. Что же касается «моральных» религий (буддизм, конфуцианство, даосизм), то они не высказывают четких утверждений о существовании Бога, но рекомендуют стиль поведения, который удивительным образом напоминает рекомендации других религий. М. Малерб ставит вопрос о том, какие из названных трех религий Откровения являются истинными [8] , но к научному исследованию этот вопрос не имеет никакого отношения.

8

См.: Малерб М. Религии человечества. М. — СПб., 1997. С. 65–67.

Представляется, что считать какую-либо религию религией Откровения только на том основании, что она является монотеистической, нельзя. Во-первых, то же христианство не является единобожным, поскольку божествами фактически выступают Яхве, Христос, святой дух и богородица, хотя формально Мария лишь мать Христа, а Бог един в трех лицах, что является совершенной бессмыслицей, не поддающейся никакому пониманию. Во-вторых, любая другая религия, кроме трех названных, тоже несет людям исключительную по значимости духовную информацию, которая открывает им особый мир. В нем тоже действуют боги, но иные и в других обличьях, не всегда столь явно, как, например, в иудаизме или в исламе. В-третьих, считать Бога чем-то вроде посредника между человеком и абсолютом — запутывать ситуацию, поскольку это означает совершенно иной подход к пониманию религии, близкий к античному, когда считалось, что и Зевс подчиняется некой высшей силе. Если уж вводить в оборот такое важное понятие, как «абсолют», следует пояснить, что имеется в виду. Иудаизм, христианство и ислам не знают такой категории.

В Откровении можно найти совсем не божественные факты. Я имею в виду, в частности, обращения господа к Ефесской, Смирнской, Пергамской, Фиатирской, Сардийской, Филадельфийской и Лаодикийской церквам [9] . Эти обращения с полным основанием можно назвать грозными начальственными окриками и неприкрытыми угрозами в адрес покорных подчиненных. Причем начальник вполне убежден в том, что никто не посмеет возразить ему. Это естественно, коль скоро речь идет о спасителе и вседержителе, но столь же несомненно, что на его отношения с церквами бессознательно спроецированы обычные отношения между абсолютным властелином и слугой.

9

Ефес, например, — древнейший торговый город на берегу Эгейского моря, который выделялся своим богатством и численностью населения. Согласно легенде, там более двух лет проповедовал св. апостол Павел, которого сменил его любимый ученик Тимофей, там долго жил и скончался Иоанн Богослов. Ефес почитается и как город, в котором проживала последние годы своей жизни богородица. Поэтому когда в христианстве возник конфликт по поводу того, считать ли деву Марию богородицей или хри-стородицей (поскольку у Бога, считал константинопольский епископ Несторий, не может быть матери), Ефес был избран местом проведения Третьего вселенского собора в 431 г. На нем победили сторонники первой точки зрения.

Эфес находился на берегу Эгейского моря, на прекрасной равнине между двумя горами на реке Каистре, которая славилась своими лебедями, воспетыми многими греческими поэтами. Особую важность городу придавал храм Артемиды, которую чтила вся Малая Азия (Деан., 19:27). Он почитался одним из чудес света, отличался значительными размерами и был украшен дарами различных государей. Амфитеатр при храме был столь обширен, что мог вместить 20 000 зрителей. Для христианства Эфес представлял большую ценность. Апостол Павел проповедовал здесь более двух лет и оставил «Послание к ефесянам», полное нежной заботы, нравственных назиданий и любви. Спутник Павла, св. Тимофей был, согласно легенде, первым эфесским епископом. В Эфесе же, по преданию, скончался Иоанн Богослов.

Согласно некоторым преданиям, Откровение было написано Иоанном не на о. Патмосе, а именно в Эфесе, и что перед его написанием Иоанн и эфесские христиане молились и постились. Подлинная рукопись Евангелия св. Иоанна якобы тоже хранилась в Эфесе (см.: Сб. статей по истолковательному и назидательному чтению Апокалипсиса с библиографическим указателем. М., 2002. С. 75).

В дальнейшем Ефесе постепенно превратился в небольшой городок, потеряв свое былое величие. В этом при желании можно увидеть реализацию апокалиптической угрозы в адрес Ефесской церкви «сдвинуть светильник твой».

Богословие обычно оценивает послания семи церквам как отеческие наставления, конечно, не без упреков, которые надо воспринимать как указания на века. Есть и более здоровые суждения, хотя и не выходящие за теологические рамки. Так, А. Гарнак пишет следующее.

Подробную картину иоанновских христианских общин дают семь апокалиптических посланий (Апк. 2, 3) один из наиболее ценных, в частности для нашей цели, документов, которые оставило первоначальное христианство. Здесь мы имеем краткие, но многосторонние характеристики семи малоазийских общин, главным образом с нравственной точки зрения, причем о каждой из них дается пророком определенный отзыв. Заслуживает внимания уже тот факт, что из семи местных общин нам знакомы из времени Павла только две: христианство экстенсивно разрослось. Каждая из этих общин развилась своеобразно, пять из них заслужили похвалу, хотя и с ограничением, только две — прямое порицание, результат сам по себе благоприятный. Общины являются лучезарными светильниками (1; 20). Что же заслуживает похвалы? В Ефесе, метрополии: дела, стойкость в страданиях, терпение и — сохранение себя от всякого лжеучения; в Смирне: духовное богатство при внешних бедствиях и нищете, верность в страдании; в Пергаме, городе императорского культа: твердость в исповедании, сохраненная даже в мучениях; в Фиатире: дела, любовь, вера, добровольное служение, терпение, усиление христианской деятельности, отчасти также противодействие лжеучению; последнее относится и к порицаемым в других отношениях Сардам; в Филадельфии с радостною готовностью исповедания связывается живое миссионерское рвение при незначительных силах; это, по-видимому, образцовая община. В противовес этому мы встречаем следующие порицания: Ефес забыл прежнюю любовь, его следует призвать к покаянию и вернуть к его прежним делам; Смирну приходится наставлять лишь в дальнейшей верности и стойкости в страданиях; в Пергаме незначительное меньшинство отпало в лжеучение; в Фиатире последнее играет большую роль. Всего хуже обстоит дело с Сардами и Лаодикеей; первая община вплоть до отдельных ее членов мертва, сонна, бездеятельна; последняя в целом ни холодна, ни горяча, воображает, что она богата, и не знает, как она несчастна, жалка, бедна, слепа и нага.

Так судит дух божий устами пророка об общинах, согласно этому он распределяет угрозы и обещания. Его интерес направлен прежде всего на двойную борьбу. Менее опасной является внешняя борьба, при которой ненависть иудеев (2, 9; 3, 9) и нетерпимость к нарушению императорского культа (2, 13) угрожают преследованием и мучением; в большинстве случаев это служит лишь сохранению и укреплению веры; радостная готовность к мученичеству находит себе многократно яркое выражение (ср. 6,9 сл.). Настоящая опасность грозит, собственно говоря, со стороны ереси, которая обозначается символическими именами, как дела Николаитов, учение Валаама, соблазны Иезавели. Конечно, может показаться сомнительным, говорится ли во всех этих случаях об одном и том же; под лжеапостолами, (2, 2), например, быть может, разумеются другие учителя. Но в основных чертах эти учения, вероятно, совпадали: это спекулятивный гносис (2, 24), на него автор Апокалипсиса обращает внимание исключительно только с его практической стороны; его возмущает необузданный либертанизм, приверженцы которого не совестятся вступать в языческую среду со всеми ее обычаями и пороками. Составитель говорит о вкушении идоложертвенного мяса и прелюбодеянии. Эта выражения заимствованы, правда, из ветхозаветной символики и относятся к факту забвения богоизбранным народом своей святости и принятия им религии и нравов ханаанян. Оно может пониматься образно, но может иметь и буквальный смысл, если будет приведено в связь с некоторыми другими явлениями (см.: Гарнак А. Церковь и государство вплоть до установления государственной церкви / Раннее христианство. М., 2001. Т. I. С. 536).

Например, ангелу Ефесской церкви сказано: «Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься» (2:5).

Обращение к Ангелу Пергамской церкви начинается со слов: «Так говорит Имеющий острый с обеих сторон меч» (2:12).

Ангел Фиатирской церкви уличен в том, что он попускает жене Иезавели, «называющей себя пророчицей, учить и вводить в заблуждение рабов Моих, любодействовать и есть идоложертвенное» (2:20). Далее идут угрозы смерти. Не лучше отношение к ангелу Сардийской церкви, которому Христос (а это именно он) говорит: «Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя» (3:3).