Исследование Апокалипсиса

Насыщено грубостью послание Лаодикийской церкви: «Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (3:18).

Эти обращения, перечисления ошибок и промахов наряду с достижениями и успехами в деятельности указанных церквей носят весьма обыденный характер. Ясно, что названные религиозные учреждения были весьма близки тому (или тем), кто писал Откровение, и их значимость оценивалась очень высоко. Но необходимо отметить, что обыденное ограничено в основном первыми тремя главами книги. В дальнейшем она насыщена мистическими видениями, образами и пророчествами.

Послания к малоазийским церквам изложены в почти одинаковых, как бы симметричных формах, хотя применительно к каждой из них отмечены разные достоинства и упущения, нередко злостные. Значимость посланий ни в коем случае не ограничивается этими церквами, а имеет общехристианское значение. Но оно приобрело такой статус лишь со временем, когда стало ясно, что ошибки этих церквей достаточно типичны, особенно для первых веков христианства, а содержащиеся в посланиях похвалы и угрозы можно толковать очень широко. Однако сама тональность посланий, очень резкая, суровый язык существенно контрастируют с другими книгами Нового Завета, но он весьма сходен с тем, что излагается в следующих главах Откровения.

Послания семи церквам, таким образом, богословие воспринимает не только как адресованное этим учреждениям, но и ко всему христианскому миру и всем верующим. Кроме того, число «семь» имеет для христианства мистическое значение, что неоднократно подчеркивается в самом Апокалипсисе [10] . Между тем вторая и третья главы этой книги, в которых содержатся послания к семи церквам, по своему содержанию и идеям резко контрастируют со всеми остальными ее частями. Действительно, крайне странно видеть более чем земные указания (наставления) «подчиненным организациям», не содержащие никаких предсказаний, тем более судьбоносных и общечеловеческих, в сочинении, до пределов насыщенном мистическими видениями и образами, пророчествами о Конце света и Страшном суде. Очень возможно, что раньше названные главы были самостоятельными работами или составляли часть других произведений, а затем были достаточно искусно вмонтированы в Апокалипсис. В них ничего апокалиптического нет.

10

Э. Сведенборг, пользующийся славой провидца, духовидца и мистика, и почему то решивший, что именно он открыл все смыслы Откровения, а на самом деле написавший об этой книге достаточно обыкновенный богословский комментарий, поясняет, что под семью церквами понимаются не семь церквей, но все церкви в христианском мире. Это вызывает большие сомнения, поскольку упреки каждой церкви достаточно конкретны, и упреки не повторяются. Сведенборг считает, что «семь» означает всех и всё, также полноту и совершенство; оно употребляется там, где говорится о святых предметах, а в противоположном смысле — об оскверненных предметах. Поэтому оно содержит святость, в противоположном смысле — профанацию. Автор приводит многочисленные примеры использования цифры «семь» в Ветхом и Новом заветах (см: Сведенборг Э. Апокалипсис открытый. СПб., 2002. С. 73–76).

В работе Сведенборга очень много совершенно произвольных утверждений и толкований, что вообще свойственно богословию, которое обычно совсем не заботится о правдоподобии, даже когда речь идет о вполне земных вещах и достоверность могла бы придать некоторую убедительность теологическим истинам. Так, Сведенборг утверждает, что Откровение Иоанну совершилось на Патмосе, потому что этот греческий остров был недалеко от земли Ханаанской, между Азией и Европой, хотя, надо сказать, между ними есть немало и других островов. Острова же, по Сведенборгу (в Апокалипсисе речь идет лишь об одном острове — Патмосе), означают народы, не состоящие в поклонении Богу, но которые все же могут придти к нему, ибо могут быть просвещены. Сама же церковь означается землей Ханаанской, Азией означаются те из принадлежащих к церкви, которые пребывают в свете истины из Слова, а Европой — те, кому Слово будет дано. Из этого следует, что островом Патмос означается состояние и место, в котором он (Иоанн. — Ю. А.) мог быть просвещен (с. 101). Оказывается, апокалиптический конь означает понимание Слова, а белый конь — понимание истины по Слову, так как белый цвет относится к истине (с. 348). Рыжий цвет означает добро, совершенно погибшее, потому что под рыжим понимается адский красный цвет, происходящий от геенны огненной, которая есть любовь ко злу. Вследствие чего рыжий конь означает понимание Слова, совершенно разрушенное относительно добра (с. 355).

2. Многоаспектность Апокалипсиса

Апокалипсис — достаточно противоречивая и разноаспектная книга. В ней как-то органично уживаются вполне земные поступки, вроде указаний малоазийским церквам, с истинной духовностью, связанной с небесными властителями, высокохудожественные образы, символы и метафоры с грубой аляповатостью, искреннее сострадание и желание помочь людям с исключительной жестокостью и мстительностью.

Апокалипсис обладает исключительными художественными достоинствами, что, на мой взгляд, является одной из существенных причин его огромного влияния на всю западную культуру. В данном качестве эта книга заметно выделяется даже среди других библейских произведений, которые в целом тоже отличаются очень высоким художественным уровнем. В первую очередь, надо отметить необычайно образное и яркое повествование, его высокую эмоциональную тональность, распирающую изнутри напряженность и насыщенность, очень запоминающиеся, драматические, даже грозные и пугающие образы — зверей, драконов, жен на небе, светильников и др. Они наряду с весьма впечатляющими символами и сравнениями мощно стимулировали художественное, философское, теологическое и публицистическое творчество великого множества прозаиков, поэтов, мыслителей, художников, композиторов.

Откровение отличается торжественностью, даже парадностью стиля, частым использованием наиболее звучных слов и оборотов речи, придающих особую значимость и эмоциональную силу тем описаниям, персонажам и событиям, о которых повествует эта книга. Совершенно очевидно, что мысли о Боге, Конце света и воскресении из мертвых должны отличаться высокой проникновенностью и пафосом.

Вместе с тем автору (авторам) Апокалипсиса иногда изменяет художественный вкус и такт, чувство меры. Отсюда нагромождение грубостей при описании казней и гибели людей, некросадистские проявления, пристрастия к драгоценным камням и золоту. Апокалиптический небесный Иерусалим — нечто нескладное, ребяческое, неестественное. Книга пронизана ненавистью ко всему неиудейскому и нехристианскому, ко всем другим цивилизациям, нежелание их понять и тем более принять, хоть в каком-то виде, что вообще характерно для религиозного мышления с его черно-белыми установками. Все «другое» должно быть стерто с лица земли, смерть и разрушение есть единственный и универсальный способ решения всех проблем, в первую очередь, духовных. Это проявляет некрофильскую направленность Апокалипсиса, становится основой террористического отношения к другим культурам.

Откровение ни в коем случае не хронология общеисторических событий, прошлых и будущих, пусть и очень важных для человечества. Это — мистическое видение жизни и истории христианской церкви, будущего человечества, это — повествование о беспощадной и кровавой борьбе добра и зла, иногда в виде столкновения с дьяволом и его ангелами (Откр., 12:7–13), о страшных карах, которые ждут отступников, неверных и предателей, всех, кто упорствует в своих заблуждениях и ошибках, это — весть о безусловном торжестве христианства, это — предупреждение о неминуемом Конце света. Апокалипсис представляет собой логическое завершение Нового Завета, и не только в качестве пророческой книги. Он венчает собой побеждающее христианское учение, которое не потерпит никакого инакомыслия и будет жестоко расправляться со своими идеологическими и духовными оппонентами. Я хочу подчеркнуть, что книга содержит не только сверхдальний прогноз истории, но и будущего своей церкви. Но парадокс заключается в том, что она не оказала жесткого влияния на христианскую этику, не сокрушила ее, и она как учение осталась этикой любви и прощения. Но если кто-нибудь захочет найти в христианстве оправдание буйной жестокости и злу, он легко обнаружит соответствующие обоснования в Откровении.

Со страниц его на зрителя взирает практически новый, не евангелический Христос, но это никого не должно смущать: тот, прежний, любящий, прощающий, сострадающий — остался, конечно, в учении, апокалиптический спаситель не смог его вытеснить, просто они стали сосуществовать. Хотя Апокалипсис чуть ли не прямо бросает вызов евангелической проповеди любви, и это является самой драматической главой христианства, вместе с тем и евангельский, и апокалиптический Христос побуждают людей полагаться на божественную милость, вместо того чтобы призывать их к реализации своих человеческих возможностей. Это всегда вызывало осуждение и протесты в первые века христианства, но потом оказалось, что совместить одно с другим достаточно просто. Верующий любого христианского ответвления при желании может найти в Новом Завете обоснование необходимости трудиться, защищать Родину и т. д.

В первые века христианства эту религию справедливо упрекали в нетерпимости, что особенно наглядно демонстрирует Откровение. Цивилизация Древнего Рима не могла принять христианство именно потому, что в Риме царила терпимость. Римская культура могла существовать и успешно развиваться как раз в силу того, что она была терпима и лояльна ко всему великому разнообразию религий и религиозных культур, населявших империю народов. Эта римская терпимость подобна терпимости современных демократических государств, но даже при ней общество не могло без осуждения относиться к тому, что христиане презирали все другие религии и безусловно отрицали их. Сейчас возражения, которые предъявляет общество христианству, выражаются лишь в предписаниях того, чтобы оно не вмешивалось в политику, бизнес, науку или чтобы оно уживалось с другими религиями. Так христианство и делает, даже в политику вмешивается во время достаточно редких сейчас острых социальных обострений, еще реже выступает в качестве арбитра, чье мнение почтительно выслушивается, но не всегда принимается во внимание. Можно сказать, что теперь боги оказались вытесненными тем, что именуется ценностями.

Вместе с тем это очень сложная книга — с иносказаниями, гиперболами, тайными смыслами, которые никак не поддаются однозначному толкованию. Более того, церковные писатели любят предупреждать, что правильное понимание апокалиптических текстов возможно лишь в том случае, если опираться на труды отцов церкви. Задачи читателя усложняются тем, что главным содержанием книги является череда очень неоднозначных видений, которые должны поведать о прошлом, настоящем и будущем, но сразу трудно разобраться, о чем идет речь. Сложность Апокалипсиса делает его весьма таинственным, неподдающимся однозначному пониманию и толкованию. Вместе с пророчествами именно таинственный характер этой книги привлекает к ней взоры и верующих христиан, и пытливых мыслителей, на протяжении всей новозаветной истории пытающихся разгадать смысл и значение загадочных видений и образов, описанных в Откровении, поэтому о нем появилось множество публикаций, в основном теологических [11] .

11

Среди посвященных Апокалипсису книг много, как считал архиепископ Аверкий (Таушев), вздорных книг. Среди них он указывает на произведение Н. А. Морозова «Откровение в грозе и буре». Исходя из предвзятой мысли, что описываемые в Апокалипсисе видения с точностью астронома-наблюдателя изображают состояние звездного неба в какой-то определенный момент времени, Н. А. Морозов делает астрономические вычисления и приходит к заключению, что таковым было звездное небо 30 сентября 395 года. Заменяя лица, действия и картины Апокалипсиса планетами, звездами и созвездиями, Н. А. Морозов широко пользуется расплывчатыми очертаниями облаков, заменяя ими недостающие названия звезд, планет и созвездий для изображения полной картины неба в соответствии с данными Апокалипсиса. Если и облака не помогают, при всей мягкости и податливости этого материала в умелых руках, тогда Н. А. Морозов, как считает архиепископ Аверкий, переделывает в нужном ему смысле текст Апокалипсиса, оправдывая свое вольное обращение с ним опиской, или невежеством переписчиков книги, или даже тем соображением, что сам ее писатель делал натяжки в описании картины звездного неба. Н. А. Морозов считает, что автором Откровения был св. Иоанн Златоуст (347–407), архиепископ Константинопольский (см.: Апокалипсис в учении древнего христианства. Толкование архиепископа Аверкия (Таушева): Пер. с англ. М., 2001. С. 37–38).

Весьма примечательно мнение С. Н. Булгакова, одного из самых глубоких богословских исследователей Апокалипсиса. Он писал, что эта книга по своему стилю и характеру является чужеродной в Библии, принадлежащей к определенному литературному жанру определенной эпохи. Однако она включена в Библию как ее органическая и существенно необходимая часть. И это включение сделалось настолько органическим, что заставляет забыть исторические и специфические особенности Апокалипсиса. Он предстает во всем своем своеобразии как некий монолит. Его литературно-исторические особенности не воспрепятствовали принятию его как христианского откровения. Эта иудаистическая по стилю книга синкретического характера восприняла черты христианского откровения, стала христианской книгой, органически войдя в состав Нового Завета как откровение о Христе и его церкви. Она воспринята в общем библейском контексте как новозаветная книга в связи со всем новозаветным откровением. Она принадлежит к числу пророческих книг и в таком качестве является единственной пророческой книгой в Новом Завете [12] .

12

См.: Булгаков С. Апокалипсис Иоанна (опыт догматического толкования). М., 1991. С. 10.

Булгаков поясняет, что тема откровения необходима в Библии, последняя не может ее миновать. О будущем или о том, что «грядет вскоре», одинаково не могли не спрашивать ни первохристианская церковь, ни все последующие века, каждый по-своему, с растущей мучительностью, тревожностью и напряжением. Человечество погружено в историю и не может не мыслить о ней. Церковь имеет свои исторические судьбы, раскрытия которых она не может не искать. Христос воцаряется в своей церкви в борьбе со зверем и антихристом, и мы благодаря Апокалипсису участвуем в этой борьбе [13] .

13

См.: Там же. С. 14.