Источник

Табари прочел несколько арабских букв и пытался разобраться в остальных, когда из библиотеки появился фотограф с двумя монографиями о монетах Палестины, и после тщательного изучения монеты был сделан вывод, что она появилась на свет где-то примерно около 1000 года.

– С этим трудно согласиться, – запротестовал Кюллинан. – Это было за сотни лет до крестоносцев, и если вы правы… – Помедлив, он пустил в ход классическую жалобу археологов: – Эта монета не имела права находиться здесь!

Позже он сказал Табари:

– Все было бы куда проще, если бы ты позволил кибуцнику прикарманить эту проклятую монету. Может быть, потом он бы продал ее какому-нибудь туристу в Акко. Предупреди своих людей, чтобы они не выкапывали факты, которые противоречат основной концепции.

Но четыре дня спустя в траншее ss была найдена действительно странная вещь, и, закончив заполнять на нее карточку, Кюллинан пошутил:

– Табари, кто-то заботится о наших раскопках.

При археологических работах есть постоянная опасность: рабочий, полный энтузиазма, да к тому же стремящийся и получить награду, и порадовать иностранцев, которые в общем ему нравятся, привыкает прятать в земле какие-то предметы, а потом торжественно выковыривать их лопатой; но тщательное изучение новой находки убедило даже Кюллинана, что никто из рабочих не мог ее спрятать: она была из золота.

Поскольку менора была предметом исключительно еврейского культа, она вызвала массу восторгов и на самих раскопках, и в кибуце, но датировать ее оказалось невозможным, поскольку семисвечник использовался евреями чуть ли не со дней Исхода, когда Бог преподал им подробные инструкции, как его следует делать: «И по бокам его должны расти шесть ветвей; три ветви подсвечника с одной стороны и три с другой стороны». Господь повторял это снова и снова – менора имела для Него особую важность.

– Это произведение искусства, – неохотно признал Кюллинан, – но археологической ценности она не имеет.

Он отложил ее в сторону, не обращая внимания на то, что это был самый значимый предмет, найденный при раскопках.

– Проклятье, – проворчал он. – Пуля, золотая монета тысячелетней давности и менора. И все в других слоях, в другие времена… Что это за раскопки?

Утром третьего дня случилось событие, которое в то время он не счел особенно важным: журналист из Австралии, симпатичный веселый парень, побывал на разрезе. Задав массу несущественных вопросов, он наконец увидел менору.

– Что это? – спросил он.

– Эта вещь называется менора, – ответил Кюллинан.

– То есть вам удалось найти золото…

– Большой археологической ценности оно не представляет.

– Я понимаю. Но все же – могу я сфотографировать ее?

– Думаю, что лучше не стоит.

– Кстати, что она собой представляет?

– Семисвечник, – объяснил Кюллинан, и несколько дней спустя, когда пришло время осмыслить допущенные ошибки, он припомнил два факта. Австралиец внимательно сосчитал все ветви меноры – «пять, шесть, семь», – и его открытое симпатичное лицо светилось почти мальчишеской радостью.

– Доктор Кюллинан, если я правильно понял, что эта менора не представляет никакой исторической ценности, разрешите мне, пожалуйста, сделать хотя бы один снимок ее. – И хотя он уже высказал свое мнение, Кюллинан все же дал разрешение. Австралиец быстро вытащил японскую камеру и дал подержать менору одному из пожилых кибуцников, чтобы тот позировал с ней. – Смотрите на нее, – потребовал он и, несколько раз молниеносно щелкнув камерой, поблагодарил Кюллинана и умчался в аэропорт Тель-Авива.

– Хотел бы я обладать такой энергией, – засмеялся Кюллинан, но от дальнейших комментариев его отвлек Табари, который пришел от траншеи В, где нашел монету, закатившуюся в щель между двумя погребенными в земле камнями. Она была так велика, что должна была представлять определенную ценность, но, когда ее очистили, выяснилось, что это отнюдь не монета, а бронзовая печать.

Находка эта была очень интересной, аутентичный предмет эпохи крестовых походов, и, хотя она еще не доказывала, что траншея Вдолжна привести к замку, было ясно, что по крайней мере один из Фолькмаров обитал на холме.

– Я думаю, что мы близки к замку, – с тихой радостью сказал Табари, и Кюллинан послал телеграмму Полу Дж. Зодману, своему чикагскому миллионеру, сообщив, что доказательства местоположения замка уже у них на руках.

Прежде чем тот успел ответить, в Макор пришла лондонская газета с новостями, которые потрясли всех участников раскопок, а вслед за нею последовали газеты из Рима, Парижа и Нью-Йорка, повторявшие сенсационную историю о раскопках на Макоре. Потому что австралиец снабдил свой увлекательный рассказ фотографиями под общим заголовком «Подсвечник смерти», повествуя, как в библейские времена злобный властитель определил семь своих смертных врагов и как он зажег семь свечей, дав указание своим военачальникам: «Когда догорит седьмая свеча, семь моих врагов должны быть мертвы». Когда погасла первая, слетела голова с плеч первого врага. Когда зачадила шестая, уже не было в живых шестерых врагов. Но когда в центральной чашечке заколыхался огонек седьмой свечи, военачальник неожиданно повернулся и снес голову властителя, потому что он и был седьмым, самым беспощадным его врагом. После этого он похоронил страшный подсвечник под стеной, где предмет, на котором лежит проклятие, блистательно нашел доктор Кюллинан.

На центральном снимке был изображен почтенный пожилой ученый, который с ужасом взирал на менору у себя в руках. Подпись гласила: «Доктор Георг Московиц, известный археолог, говорит: «Это дьявольское изделие обрекает на гибель всех, кто им владеет, потому что на нем лежит проклятие смерти».

Застонав, Кюллинан сделал то, что редко себе позволял, – он вслух выругался.

– Черт побери, что это за доктор Георг Московиц?

– Тот симпатичный старый румын, – сказал Табари, – который держит менору.

– Тащи его сюда! – рявкнул Кюллинан, но, когда кибуцник, спокойный и невозмутимый, появился, Табари перехватил инициативу:

– Это ты на снимке?

– Когда тот парень снимал, доктор Кюллинан стоял рядом.

– Не помню, чтобы ты так выглядел, – сказал Кюллинан, приглядевшись к фотографии.

– Как раз перед тем, как снять, тот парень скорчил мне рожу, – объяснил кибуцник. – Я прямо подпрыгнул.

– Ты точно ничего не говорил о «проклятии смерти»?

– Нет. Но когда тот фотограф шел к своей машине, он окликнул меня и спросил, не думаю ли я, что на подсвечнике лежит проклятие, и, чтобы отделаться от него, я сказал: «Может быть».

Этим же днем на холме появились первые экскурсанты, которые хотели увидеть «подсвечник смерти», а на следующее утро прибыл уже туристский автобус. Расстроенный Кюллинан сказал Элиаву: «Я лез из кожи вон, чтобы оберечь достойную репутацию раскопок. Шестеро желающих помочь нам разрекламировали себя, и я отказался от их услуг».