Истории, рассказанные вчера
Шрифт:
— Но есть же у вас проблемы?! В чем?
Дарья Владимировна задумалась и тихо-тихо произнесла:
— В боли… Она раздирает тело, мысли. Волнуюсь за сына, внуков: как они дальше без моей помощи?!
— Боль — это хорошо: постараюсь ее увеличить. Трудная жизнь — не обязательно легкая смерть, — зло ухмыльнулся Ивлев. — Жаль терять ваш род, но он у нас не последний.
Встав, махнул рукой — и пропал вместе с креслом и Дарьей Владимировной.
Растерянно зайдя в опустевшую столовую, подошла к залепленному снегом окну.
Метель усиливалась, обещая наутро сугробы. «Идут белые снеги, как по нитке скользя» — вспомнилось стихотворение… Странный
23.01.99 г.
Дарья Владимировна не встает — упала с ведущих на второй этаж ступенек и сломала шейку бедра. Юлька толкнула — они на ступеньках вдвоем были, — но доказать невозможно.
В свободное от работы время читаю учебники: летом поступаю в медицинский институт.
Ивлев исчез. Говорят, выписался в канун Нового года. Получается, все привиделось.
24.02.99 г.
Стефан Цвейг писал о звездных часах, случающихся в судьбе каждого человека. Возможно, несколько таких часов я пережила прошлой ночью.
Рабочий день был обычный: процедуры, хлопоты, разговоры. Около двадцати трех часов, сделав больным уколы, присела на диван отдохнуть и незаметно уснула.
Разбудила вспышка яркого света. Открыла глаза и ахнула: комната для персонала, где я находилась, превратилась в огромный, переливающийся цветами радуги зал, в котором вместо дальней стены плавал ускользающий в бесконечность туман. Неподалеку от меня в серебристом кресле сидела Дарья Владимировна, всматривающаяся в мелькающие в тумане тени. Это были люди: появляясь из тумана, они подходили к Дарье Владимировне, кланялись и останавливались возле боковых стен. Я поразилась разнообразию одежды: жупаны, плащи, сарафаны, кожуха, рясы, камзолы… Различные по возрасту и схожие обликом, они молча приветствовали прибывающих, теснясь и освобождая им место.
— Люди одного рода исчезнувших времен, — догадалась я. — Настоящее переливается в прошлое, как река в океан, и там остается, всегда готовое вернуться. Сейчас — один из таких моментов.
Наряды гостей осовременились: замелькали фраки, длинные и короткие платья, куртки, пиджаки, блузки. Лицо Дарьи Владимировны оживилось и я увидела направляющуюся к нам семью. Обогнав всех, торопилась шестилетняя девочка; за ней бойко цокала каблуками симпатичная девушка с надменным лицом, — ее поддерживал под руку парень в солдатском обмундировании.
Последними шли властная, ослепительно красивая женщина и влюблено посматривающий на нее высокий мужчина.
Остановившись, пришедшие низко поклонились; Дарья Владимировна махнула рукой, предлагая девочке и женщине встать слева и справа от кресла.
Просияв лицом, девочка побежала на указанное место, а женщина, поколебавшись, отрицательно качнула головой и вслед за мужчиной и парнем отошла к стене. Зато надменная девушка, с вызовом глянув на Дарью Владимировну, гордо направилась к креслу, — и остановилась, услышав негодующий возглас присутствующих. Покраснев от злости, девушка сердито передернула плечами и вернулась к семье.
Поток гостей иссяк: все застыли в ожидании. Издалека, приближаясь, послышались шаги: показался пятидесятилетний старик в дорогом камзоле и парике. Гордо подняв голову и ни на кого не глядя, он подошел к креслу и нехотя, пересиливая себя, опустился на колени. Наступила тишина. Все смотрели
на старика: кто с ненавистью, кто с презрением. Я обратила внимание на Дарью Владимировну: ее лицо выражало сочувствие.— Встаньте, граф! — сказала она. — Мы сейчас на одном корабле проклятия и не будем разбираться, какая причина забросила туда всех триста лет назад.
Граф удивленно посмотрел на Дарью Владимировну, потом на стоявшую рядом девочку — и побледнел, словно что-то увидел. Оглянувшись, он медленно повел взором, рассматривая окружающих, — и поник головой.
— Простите! — глухо произнес старик. — Как много боли, и вся — на мне!
— Встаньте, граф! — раздался заполнивший зал голос — он принадлежал появившемуся возле кресла старцу в епископском облачении. — Вы и ваш род прощены! Свидетель этих слов: присутствующая здесь представитель другого рода врачующая больных Оксана.
Я почувствовала на себе множество взоров.
— Я медсестра, а не врач! — вырвалось у меня.
— Будешь врачом — и не только им! — улыбнулся мне старец и торжественно поднял руки:
— Срок проклятия истек. Живое — живым, мертвому — мертвое! Пребывайте с Господом и с миром! Аминь!
Зал растворился в клубах сгущающегося тумана. Послышался далекий, исчезающий в пространстве голос: «Простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды..» — и настала тишина.
— Проснись! — кто-то тряс меня за плечо.
Я открыла глаза: возле меня стояла Юлька.
— Там твоей старухе плохо, — насмешливо сказала Юлька. — Займись, а то еще окочурится в нашу смену!
Подхватившись, я побежала к Дарье Владимировне. Ее лицо посинело, она задыхалась. Я быстро сделала уколы и позвала дежурного врача.
— Молодец, правильно лекарства подобрала — одобрил мои действия врач. — Больная скоро заснет, хотя, — врач философски пожал плечами, — пару дней протянет, не больше.
27.02.1999 г.
Умерла Дарья Владимировна около часа ночи. Уколы не помогли, она стонала от боли, просила какую-то Олечку быстрей ее забрать, спрашивала, почему не пришли попрощаться внуки и сын, звала их. Последние слова ее были:
«Славик, где ты? Славик?!»
1.03.1999 года.
Врач поручил Юльке передать родственникам, чтобы увезли тело, но никто не приехал и заведующий отделением велел похоронить покойницу на больничном кладбище. Заняв денег, я заплатила столяру за гроб, оббила его купленной тканью, потом переодела Дарью Владимировну в неукраденные остатки одежды и вместе с больными отнесла тело в выкопанную утром яму.
Дул холодный ветер, пряча неяркое солнце за свинцовыми тучами; местами еще лежал снег, напоминая о недавней зиме. Два деревенских мужика быстро забросали могилу землей, воткнули большой деревянный крест и, весело переговариваясь, отправились в кафе пропивать полученные от меня гривны; торопясь на обед, ушли больные, со скандалом поделив врученную мной для поминок колбасу и хлеб.
Это были не первые похороны, в которых я принимала участие, но никогда так горько не плакала душа и не болело сердце. Я стояла, одна-одинешенька, у могилы почти незнакомой мне женщины, и думала о том, как неблагодарна жизнь, и как несправедливо разбрасывает она зерна благополучия. «Сотворил Бог небо и землю, отделил свет от тьмы и назвал свет днем, а тьму ночью…» Зачем?!