Истории СССР

Я пытался исправить ситуацию и доплатить свои деньги, но было поздно. Вскоре Андрей Тарковский уехал из СССР, снимал фильмы на Западе, да там и умер. Получилось, что с Тарковским я разругался из-за Валерика навсегда.

Горбачёвская перестройка распахнула Валерику ворота в мир чистогана и наживы. Друзья из комсомола потащили его за собой в Интурист. Интурист — это организация иностранного туризма в СССР. Это гостиницы, питание, сувениры и…вотчина Валерика — культурная программа. Но и пацаны не бросили Валеру в бидэ. И престарелый Фека, и Малышев, и лица кавказской национальности его не оставляли без присмотра.

За шелестом зелени, цветение и плоды. Валерик купил квартиру на канале Грибоедова, «Волгу» и организовал кооператив «Инкультцентр». Через кооператив было выгоднее проводить развлечения для клиентов Интуриста из разных стран. Мы с радостью работали на его мероприятиях и в Царском селе, устраивая «Русские зимы», и в кемпинге Ольгино, и с провинциальным шиком устраивали балы в Юсуповском дворце, балет и оперу с артистами кордебалета в театре Эрмитажа. Цены на мероприятия Валерик вздувал по масштабам мировой славы именитых заведений. Моржа шла огромная. Вот только рассчитываться с сослуживцами Валерик не любил. Считал, что потереться возле иностранцев уже большая награда для лохов. И каких только уловок он не придумывал, чтобы не расплатиться наличными. За полцены от гонорара по обмену с партнёрами Живо, Бут и Медиони и мог отвезти всех сотрудников на корпоратив на Гаваи, но выдать зарплату наличманом — никогда. Только Ванечка Саутов брал его железными клещами за горло и не позволял увильнуть от расплаты. Пока Валерик не внесёт весь бюджет за вечеринку — в тронный зал ни ногой.

После обслуживания киногруппы Тедда Тёрнера и приёма в Павловске тысячи молодых американцев летом 1993 года мы два раза приезжали к Валерику за гонораром и возвращались «не солоно хлебавши». А ехать было не близко. К тому времени Валерик уже прикупил дом во Всеволожске, на берегу озера. На третий раз его личный шофёр Коля нажрался для храбрости и, когда услышал о переносе выплат на другой раз, бросился на Валерика с кулаками. Мы с Витей, который стал хроническим Петром Великим в постановках Валерика и с ролью Императора Всероссийского сросся всей кожей, не разнимали их до тех пор, пока не отвели свои кровожадные души струями истекающей из узурпатора крови.

Ближе к Играм Доброй Воли Валерик позвонил мне дрожащим голосом и попросил приехать. Мне казалось, что мы были друзьями, поддерживали друг друга в трудную минуту добрым словом и даже так нужными иногда деньгами. Мы запросто могли уехать вдвоём в Выборг и покататься на лыжах в Монрепо, часами бродить по заливу в Курорте или париться с незнакомыми певичками, деля их поровну. В этот раз он был до смерти перепуган и ждал ареста. Он взял сто тысяч долларов наличными от западного партнёра и боялся, что на него стукнули. Мы судорожно перебирали варианты сокрытия нетрудовых доходов и слушали по телеку угрожающие вести о чемоданах с компроматом у Руцкого и его кровожадных планах по отношению к барыгам и дельцам. От напряжения не смыкались очи. И вдруг выступил Анатолий Собчак с пламенной революционной речью, обнадёжил начинающих спекулянтов, что фашизм не пройдёт и призвал народ на баррикады. Ельцин стрелял по депутатам-руцкистам из танков в центре Москвы. Правду удалось отстоять. Нашу правду. Мы, хлопнув по стакану, спокойно легли спать. Утро вечера мудренее.

Пришла та жизнь, о которой мы всю свою жизнь только и мечтали. Доллары принимали даже в гастрономе. Валерик купил мерседес, плазму и джакузи. А потом и виллу на Кипре. Своё пятидесятилетие Валерик шумно отпраздновал в Юсуповском дворце. А мог бы и в тронном зале Екатерининского в Царском селе у своего друга по комсомолу Вани Саутова. Ваня теперь там был козырным, вместо царя. Но Валера решил, что в Юсуповском как-то уютнее, по-домашнему. Было много гостей, бывших комсомольцев. И я там был, вино пил, по усам текло, а в рот не попало. Не заплатив мне за полгода работы в «Конгресс и инсентив центре», он скрылся в тумане моря голубом. В России после горбачёвской перестройки полным ходом шла бандитская перестрелка. От пуль лучше всего было скрываться за границей. Хотя особо «одарённых» и там разыскивали с винтами. От наших общих друзей, пытавшихся Валерика найти на Кипре и вернуть долги, я слышал, что он водил их по своему поместью и рассказывал о путях поиска истинного счастья, убеждал, что за деньги счастья не купишь. Но обещал, что в другой раз может и получится. Сталкер «а ля Тарковский».

Катастрофа

Пятого февраля 1994 года в моей жизни произошла катастрофа. В инструкциях и циркулярах министра МЧС генерала С.К. Шойгу были точные классификации природных и техногенных катаклизмов — аварии, происшествия, пожары. Распределения по числу погибших на степень кошмара. Есть и шкала компенсаций за потерянную жизнь — сто тысяч рублей или три тысячи долларов. Выпей, закуси и начинай жить сначала. Не было идентификации крушения человеческого счастья. А это катастрофа.

В моей семье послушания и уважения ко мне не было никогда. С первых дней в ушах стоит визг тёщи «Не покорится она тебе!» И это при том, что на моей шее сидела она, её дочь и её сыночек. Всех нужно было одеть, обуть и пристроить на тёплое место.

Незадолго до смерти моих родителей я выписался из своей квартиры и прописался к ним. Они хотели спасти квартиру для внуков, которую не успели поменять на ЖСК и просили меня что-нибудь придумать. Я, как мне казалось, фиктивно развёлся и переписал квартиру и дачу на свою жену и двоих детей. Не доверять ей в моей голове не укладывалось. Пять лет с 1988 года всё было тихо. Но в Новый 1994 год, не спросив у меня разрешения, эти две профурсетки решили проявить свою волю и отпустили двадцатилетнего сына и семнадцатилетнюю дочь в чужие компании к нуворишам. Традиция моей семьи была нарушена. Моё достоинство унижено и попрано. И это при том, что никто из них не работал, а жили за мой счёт.

Тут я случайно вспомнил некоторые обстоятельства, на которые тогда не обратил внимания. Летом ко мне на дачу приехали в гости Миша, Томазик и Бадрик со своими пассиями под предлогом присмотреть себе участок под дачу. Моя тёща перед моими гостями начинала извиваться и ходить кругами, но не для того, чтобы угодить мне, а чтобы поймать новых союзников против меня. Вот и в этот раз она предложила Томазику, зная, что у него мошна набита деньгами, купить в их кооперативном доме освободившуюся трёхкомнатную квартиру. С этого момента их дружба стала пылать ярким пламенем, а моя жена стала чаще бывать у мамы в гостях. Видимо она уже трахалась с каким-то абреком из друзей Томазика. И к этой ****ской религии они стремились приобщить и моих детей. Вместе с соратниками веселее жить, голосовать за принятие решений. С первого брачного дня они с мамой исходили на пену, доказывая мне, что Наташка должна иметь ухажёров. Я спорил до крика, но так и не выяснил, что они имели в виду, тереться лобками на танцах или трахаться в моей постели. Так и не выяснив, я докатился до того, что доверил им всё заработанное мной и моими родителями состояние. Сучки только этого и ждали. Мы с ней не выясняя причин, перестали искать взаимных ласк.

Весь январь я чувствовал себя надетым на осиновый кол в дремучем лесу. При этом мне нужно было продолжать кормить, обувать, одевать, готовить к поступлению в ЛГУ непослушную дочь Олю, с разрешения бабуль и мамуль проведшую новогоднюю ночь в постели ублюдка, проталкивать сына Тиму на стажировку в Лондон, пересдавать за него экзамен по маркетингу профессору Букину, зарабатывать деньги на билет и жизнь в Лондоне и каждый вечер видеть их недовольные гримасы.

Пятого февраля дочка поехала на репетицию оркестра во Дворец юных, а её мама поехала к своей маме, а точнее к Томазику и Люде, с которой всё нашу жизнь и двух слов не сказала. Та избегала общения с ней, презирая её за жлобский вкус и солдафонские манеры. Я назидательно попросил дочь ехать после репетиции сразу домой, не садиться в машину к её новому ухажёру под страхом наказания и лишения всех благ. Сам я сидел у камина, который никак не хотел разгораться и чадил. То ли дрова были сырые, то ли отсырел весь дом. Сын ушёл на гуляние, у него были каникулы и он пересдал экзамен на пятёрку. Теперь было легче уговорить ректора послать в Лондон его, а не дочку президента Банка или сына директора биржи. Хотя в любом случае я, сделав персональное приглашение на сына из Англии, стоял у него костью в горле и на дальнейшую дружбу мог не рассчитывать.

Время в одиночестве тянулось тягостно. Сроки обычного возвращения дочери давно прошли. Я трясся от наглого непослушания своих домочадцев. Телефонный звонок передёрнул меня, как разряд на электрическом стуле. Хрипы и скрипы в трубке говорили о том, что звонят из телефона-автомата. Скрипучий мужской голос, спросив поспешно с кем он разговаривает и есть ли у меня дочь, скороговоркой сообщил мне, что она попала в автомобильную аварию и пока находится без сознания, что отвезут они её тело в больницу имени Ленина на Васильевском острове. Трубку он повесил плохо, она болталась, посылая в эфир глухие удары. Я пытался кричать и спрашивать что-то ещё, но всё было бесполезно. Я позвонил тёще. Надменно-безразличным голосом, жена прибила меня приговором, что я всё это накаркал. В голове повисла звенящая тишина.

Я бежал по заснеженным тротуарам Питера, выбегая на дорогу и пытаясь остановить какую-нибудь машину. Улицы были пусты. Пространство непреодолимо. Ноги бессильно увязали в снегу.

Длинный прилавок приёмного отделения больницы Ленина был тёмен и пуст. Напротив прилавка зияли пугающей пустотой боксы, в которых во время рабочих будней сновали врачи, принимая нуждающихся в медицинской помощи. Сейчас всё было погружено в мёртвую тишину и могильный мрак. Тихий стон в дальнем боксе заставил меня сделать гигантский прыжок. Там на носилках лежало тело моей дочери. Дублёнка была прорезана рисунком трамвайных рельсов, колготки разодраны, а вместо лица темнел огромный кровоподтёк. Она очнулась и, увидев меня, слабым голосом простонала мольбу, чтобы я её не ругал.