Истории СССР
Шрифт:
Обычно на улицах Москвы и Ленинграда грузины в кепках типа «аэродром», как в фильме Элема Климова «Спорт, спорт, спорт», появлялись на рынках два раза в году — к международному женскому дню Восьмое марта с кустами жёлтой мимозы и к Новому году с благоухающими жарким летом оранжевыми мандаринами.
В Питере посмотреть среди бела дня на живого грузина можно было только на Кузнечном рынке, что возле храма Божией матери «Владимирская», созданного великим итальянским архитектором Антонио Ринальди. В одном из уголков рынка рядом с узбеками, таджиками и молдаванами ютились в своих кепках и кавказцы со своей нехитрой снедью.
Ни в одном ресторане Ленинграда в меню не было ни одного блюда кавказской кухни. Ну, разве что обрусевший «цыплёнок-табака»,
В прошлом году перед Олимпиадой, которой заменили обещанный ранее коммунизм, в Москве и Питере провели такие зачистки, что даже на рынках кроме псковских и тульских бабушек никого из многонациональной семьи советских граждан было больше не встретить. А вот в этом, 1981 в Москву и Питер случилось великое нашествие грузин.
Что их толкнуло на поход, афганская война или призыв Шеварднадзе, покрыто мраком. Стас, хоть и еврей, но родом был из Поти и считал себя грузином. Все его друзья, которые учились в Бонче, тоже были грузинами. Алик, как и Стас, были классными ватерполистами и играли за «Балтику» с моим другом Борей Ерёминым. Они то и научили нас дешевому способу сытного питания чебуреками в Кавказском, а позднее в открывшемся в «Европейской» ресторане «Восточный». Ресторан «Баку» был так непопулярен, что об «азербайджанцах» тогда даже не говорили. Не было их в Ленинграде.
Жарким июньским днём 1981 года я заскочил к Вохе на Невский, 5 сверстать планы на вечер. Вовка был перевозбуждён и, увидев меня на пороге, замахал руками. У него шёл торг. Приехали купцы из Грузии и мели всё подряд. Он не хотел, чтобы я ему мешал и разрушал атмосферу восточного базара.
Обычно мы с Вохой ездили летом на отдых под Одессу, где проводили сказочные дни. Эта традиция возникла не столько от зовущей роскоши одесских лиманов, не от ностальгических грёз по отдыху в студенческих лагерях, а от того, что под Одессой в часе езды была единственная в СССР барахолка с сочным названием «Толчок». Там торговали всем, начиная от ноги целлулоидного пупса и до финского холодильника «Розенлев». Торгаши, по большей части одесситы, стояли длинными рядами, а у их ног на газетках были выложены вещи для продажи.
— Шо вы хочите за вашу кофточку?
— А шо вы дадите?
— Не морочите мне уже на жаре бейцы.
— Дадцать пять.
— Да у неё же нет фасону, а цвет, как моя жизнь.
— Да вы прикиньте, гражданочка, она очень даже к вашему лицу.
Купить там можно было всё, что угодно. Моряки везли со всего белого света всякий хлам. Иногда попадались ценные вещи американского изготовления. Продать мы с Вовкой умудрялись все наши обноски, а покупали свежий товар. К середине дня, когда солнце пекло из самого зенита, а вещи на земле покрывались густым слоем одесской пыли, толкучка незаметно рассасывалась.
В это лето Вова поехал без меня к новым, случайно обретённым друзьям в Тбилиси, и вернулся окрылённым от счастья. Он взахлёб рассказывал о гостеприимстве грузинского министра транспорта и дорожного хозяйства, говорил о сделанных им заказах на антиквариат и мебель, сулившим вечное благоденствие. Просил помочь его сыночку Томазику поступить в институт и снять для него квартиру. О цене просил не думать. Денег для сына он не жалел.
Томазик приехал с другом Бадриком. Потом выяснилось, что приехал ещё Миша и Кусо из Кутаиси, Отарик, Гога и Самвел из Гори, Бажа и Вахтанг из Сухума, Алик из Батума. Помогали им здесь уже осевшие земляки — Отарик Хурцилава, санитар из Тбилиси, учившийся уже в Сангике. Вова обслуживал всех, боялся упустить клиентов.
После
первой удачной сделки Вова позвал меня на ужин в Асторию. Платили горцы. Я сморщился, но пошёл. С Вовкой мы дружили пятнадцать лет, проводили в одной компании все праздники и выходные и терять связь, вот так сразу, не хотелось. «Зимний сад» в Астории был полон народом. Стол был накрыт в углу под пальмами, в самом блатном месте. Оттуда был прекрасный обзор и оркестр не гремел в уши. Томазик и Бадрик оказались типичными черноволосыми грузинами с кривыми носами, Алик блестел, как Казбек, лысиной, Миша и Кусо попроще и пониже. Я удивился, что стол был накрыт грузинскими яствами с пресловутыми шашлыками. И это в Астории, в отеле Интуриста! Грузины на правах гостей приглашали наших жён на танцы и жадно тискали их своими лапами. Смущало то, что нашим бабам это нравилось и они жеманно давали согласие абрекам на следующий танец. По своей детской наивности мы думали, что наши бабы хотят тихой семейной жизни, а они хотели напиться вина, обожраться шашлыками и натрахаться до потери пульса. А потом можно и с семьёй провести вечерок в театре, посмотреть высоконравственную пьесу А.П. Чехова или месьё Мольера. Такие потаённые желания прятались в головах наших комсомолок. А чему хорошему они могли научиться у большевистской жрицы свободной любви, полпреда СССР Шуры Коллонтай? Как ни странно, абреки это знали лучше нас.Когда в ресторане появился Фека со своими братками, в воздухе запахло дракой. Ждать долго не пришлось. Оркестр, отложив свои репертуарные залитованные ноты, заиграл протяжное «Тбилисо».
Фека остановил эти безобразия в своей вотчине и тут же был приглашён Мишико на переговоры. Пошли в туалет. Народу набилось много. Без лишних слов абрек Мишико заехал Феке в нос и тот, обливаясь кровью, упал на колени. Никто больше не шевельнулся. Драка была окончена выразительной мизансценой. Главарь русских хулиганов в крови на коленях. Оркестр грохнул «лезгинку».
Володя ликовал. О таких друзьях он и мечтать не мог. Мне за Феку было больно. Мы с ним дрались часто, но часто и встречались на Невском, похлопывая друг друга по плечу. От абреков я ничего хорошего не ждал. Их гостеприимство мне было приятно только в Тбилиси и Гаграх. Вовка с Мишей, который работал в Горкоме коммунистической партии, устроили Томазика и Мишу в Педиатрический, а Бадрика в Холодильный институт, помогли им снять приличные квартирки в Веселом посёлке и одеться в модную одежду типа джинсы. Платили горцы щедро, насыщая шашлыками нашу изголодавшуюся питерскую интеллигенцию. Мешками грузины отсылали модное шмотьё в Тбилиси, а сюда организовали ответный поток бадяжного вина и коньяка в канистрах, цветы тюльпана, розы и хризантемы, траву киндзы, тархуна и конопли. Дэвушка, панюхай, как пахнэт.
Ближе к Новому году Вовка пригласил меня в их компанию. Они собирались в Таллин, в «Виру». Платили за всё грузины. Я наотрез отказался. Много лет мы ездили в Таллин своей компанией и в этом была какая-то магия. Нам казалось, что этот клад, это сказочное место принадлежит только нам и никому больше. Только мы знаем сюда потаённую дорогу, только нам принадлежит этот праздник. Таллин был для нас той отдушиной, где можно было почувствовать себя свободным человеком, вдохнуть в его кофейнях запах капиталистической роскоши. Вова это предал. Продал абрекам. Зато купил «Жигули».
Новый год я уже три года проводил в своём доме, со своей семьёй у камина и зависти к чужому счастью у меня не было. Ну разве только толику того рыбацкого чувства, которое возникает, кода на прикормленном тобою месте без устали таскает рыбу случайный прохожий и удивляется, что так зверски клюёт.
Вова позвонил мне из Таллина вечером первого января. Вместо поздравлений, сквозь скупые мужские рыдания он рассказывал мне, что его Людка ушла к Томазику. Он соблазнил её деньгами. А Мишка с Наташкой поехали с ними на его «Волге», а бедный Вовка пилил пятьсот километров на своих «Жигулях» в полном одиночестве. Вот и сходили за хлебушком. С Новым годом!