Истории замка Айюэбао

Прежде чем выйти из зала, Куколка ещё раз на несколько секунд остановила взгляд на хозяине. Ей не терпелось увидеть его именно этим утром после её сорокового дня рождения — она и сама не могла объяснить, почему. Если бы шеф прямо при госте отругал её, она бы не обиделась. Она даже себе самой не могла объяснить причину своего внезапного появления в Восточном зале. С подносом в руках она направилась к выходу. Когда до громадной, обитой дерматином двустворчатой двери оставалось метра два, её окликнули:

— Девушка, задержитесь!

Это был грубый и напряжённый голос посетителя. Она остановилась.

— Девушка! — снова раздался тот же голос.

Она повернулась, стерев с губ едва заметную улыбку. Возле лысого гостя лежал букет из прекрасных распустившихся ирисов и роз, среди которых затесалось несколько веточек антуриума. Она сделала пару шагов в сторону посетителя и, держа дистанцию, остановилась в метре от его распутного взгляда.

— Мы с вами раньше нигде не встречались?

Гость повернул голову и взглянул на хозяина замка, а затем пощупал верхний карман и вынул оттуда визитку. Чуньюй Баоцэ не проронил ни слова. Куколка отрицательно покачала головой, потому что она действительно никогда раньше не видела этого человека.

— Так давайте познакомимся, вот, — он с поклоном вручил ей визитку.

Не успела она поставить поднос, как председатель совета директоров неожиданно быстрым движением перехватил визитку и положил её на поднос, а затем сразу, не дав Куколке и рта открыть, представил её посетителю и по его просьбе записал её имя на клочке бумаги. Не в силах отвести от Куколки взгляда, гость всё же взглянул на бумажку и произнёс:

— А телефон? Нет, что ли, телефона? Тогда адрес!

Словно позабыв, с кем имеет дело, он заговорил повелительным тоном. Чуньюй Баоцэ, наклонившись, послушно начертал на бумажке адрес: проспект Общей Радости, Птичья тропа, замок Айюэбао, комната номер 6А.

Последняя сцена прочно отпечаталась у Куколки в памяти. Гость положил бумажку с её именем и адресом в верхний карман, похлопал по нему и, протянув руку, на пальце которой блеснуло кольцо, крепко сжал ей левую руку, так как её правая рука с силой стискивала поднос. Он издевался над её левой рукой добрых две минуты, безжалостно впившись двумя тонкими пальцами в середину её ладони.

Описываемые события, происходившие в Восточном зале, целиком уложились в какие-то десять минут. Однако их участники — сама Куколка, председатель совета директоров и его гость — в глубине души поняли: это ещё только начало. Но каким долгим будет отголосок этих событий, Куколке не дано было предугадать. В любом случае финал был ясен. Она знала, что всегда была гением по разбиванию мужских сердец. Она не могла забыть предостережений, полученных за все эти годы от мужчин, с которыми бывала в отношениях. Все они говорили примерно одно и то же: советовали по возможности работать в помещении, а ещё лучше — не выходить из дома. Они не говорили напрямую, что нужно изменить внешность и запереться в четырёх стенах, но имели в виду именно это. Особенно ей запомнились слова председателя Чуньюя, когда она только приступала к работе в замке:

— Итак, твоя территория не большая и не маленькая, так что жить будешь здесь. В сущности, работа на больших пространствах и при большом количестве людей, судя по всему, не для тебя.

Говорил он сдержанно и деликатно, но смысл был всё тот же. Как ни странно, она тогда не испытала ни обиды, ни унижения, какое испытывают заключённые, — даже напротив, восприняла это как должное, и в его словах ей почудился даже скрытый комплимент. Впоследствии, вспоминая об этом, она снова и снова испытывала тёплые чувства.

То злосчастное утро промелькнуло как одно мгновение. Председатель совета директоров проводил посетителя и собрался отправиться в штаб-квартиру. Его спешные перемещения и строгое выражение лица, которые она наблюдала уже несколько дней кряду, наводили на мысль, что у него что-то случилось, и, скорее всего, это была не рядовая проблема, а какая-то серьёзная неприятность, загнавшая его в тупик. Именно поэтому она и обратила внимание на некоторые перемены в его устоявшихся привычках. Она даже не осмеливалась как-либо его утешать. Он ничего не рассказывал, и его никто не мог расспросить. После ухода посетителя он тоже засобирался, а секретарь Платина стоял рядом, перекинув плащ через предплечье, готовый услужить хозяину. Чуньюй Баоцэ оглянулся на неё, она торопливо шагнула к нему и протянула влажную от пота визитку:

— Председатель.

— А, так это же тебе дали, оставь себе. — С этими словами он взял из рук Платины свой плащ. На улице поднялся ветер, и за окном заколыхались заросли мальвы.

Всё произошло быстрее, чем она ожидала. На следующее утро пришло опрятное письмо. Она вскрыла конверт, и в глаза ей бросились изощрённые комплименты, в которых, однако, легко читались грубость и вожделение. Мужчин этого сорта — наглых и самоуверенных — она знала как облупленных. Они все были точными копиями друг друга: строить из себя джентльменов им удавалось с большим трудом, они стремились как можно скорее вновь стать самими собой. Они устраивали роскошные ужины, дарили утончённые дорогие подарки, сорили деньгами, пытаясь замаскировать зловоние всей той пошлости, что копилась в них годами. Для этого человека, очевидно, она была лишь мелкой закуской, которую ему не терпелось отведать, и он пребывал в полной уверенности, что он это сделает, причём безотлагательно. Похоже, завершив свои дела, он не уехал сразу же, а остановился где-то в соседнем районе, рассчитывая устроить там же небольшой банкет и познакомиться поближе с этой «прекраснейшей, незабываемой женщиной». Она выкинула полученное письмо в мусорное ведро, но затем, поразмыслив, достала его оттуда и решила, как можно быстрее передать это приглашение председателю совета директоров.

До возвращения председателя Чюньюя она думала о госте. Наверняка он важная шишка — об этом говорила его властная и наглая манера общения. Он без малейшего стеснения прямо при хозяине замка подозвал её к себе; его речи и движения, а также бросаемые им взгляды практически без обиняков говорили о его грубости. У неё от напряжения заболела шея, а подбородок запылал жаром. Ей не впервой было испытывать подобное унижение, но сейчас, когда всё произошло на глазах у Чуньюй Баоцэ, это чувство было совершенно невыносимым. Она переживала за него и в то же время испытывала досаду с нотками сожаления. Она понятия не имела, как дальше будут развиваться события, потому что тот важный гость потом вполне мог выместить свой гнев на председателе Чуньюе и даже нанести ущерб замку.

Когда уже смеркалось, Застёжка доложила: вернулся председатель совета директоров, сегодня будет ужинать дома. Малая столовая была самым приятным местом в замке, там всегда царила спокойная и тёплая атмосфера, и, не считая стенографистки, приносившей блюда в коробе для еды, большую часть времени председатель совета директоров находился здесь один. В это время только Куколка могла свободно входить в зал, стоять рядом и наблюдать, как хозяин тщательно пережёвывает пищу, а если тот был в хорошем настроении, он даже приглашал её к столу. Обычно это было самое спокойное и радостное время дня в жизни вечно занятого хозяина замка. Пощипывая белоснежную салфетку, он что-нибудь рассказывал, время от времени отпуская остроты. После нескольких бокалов красного вина он становился многословнее, и тогда молоденькая стенографистка, отложив в сторону все дела, записывала за ним. Обычно в замке работали две стенографистки: одна по прозвищу Писунья, вторая — Жучок. На обеих была возложена, пожалуй, самая важная миссия: в любом месте и в любое время записывать всё-всё слова хозяина, будь то импровизированные монологи, торжественные речи или приказы. За все эти годы из-под их пера вышло бессчётное множество разнообразных записей, среди которых были шутки и остроты, пламенные речи на корпоративных собраниях и даже случайные пьяные разговоры во сне. Все записи приводились в порядок и редактировались, а затем передавались в секретариат корпорации специальным людям.

Едва переступив порог малой столовой, Куколка поняла, что пришла не вовремя: её шеф пытался захватить палочками кусочек спаржи, но после трёх неудачных попыток сердито отбросил палочки и руками сунул спаржу себе в рот. Затем он так же сердито вытер руки салфеткой и принялся пережёвывать пищу интенсивнее, чем обычно. Куколка тихонько вздохнула и на цыпочках прошла в зал.

— Садись, — сказал хозяин, задержав взгляд на её губах и вздёрнутом носике.

Она чувствовала, что вчера утром своим внезапным появлением обидела его, и не знала, как выразить охватившее её чувство стыда. В душе она понимала, что поступила так под воздействием какого-то странного импульса, который невозможно описать словами. Единственное, что она могла сказать наверняка, — это то, что празднование сорокалетия лишило её рассудительности. Она подала шефу пригласительное письмо, предварительно развернув его, чтобы не вынуждать его притрагиваться к грязному конверту.

— Я не знаю, как поступить. Клоун какой-то, — сказала она.

Хозяин вёл себя ещё осторожнее, чем она ожидала. Не проронив ни слова, он пробежал глазами письмо, а затем ответил:

— Я не принимаю у себя дома клоунов. Нечего обвинять его.

— Я осознаю свою ошибку. Но… Я понимаю, что не должна винить этого человека.

Хозяин, потирая руки, нахмурился.

— Так что же мне делать? — пролепетала она.

— Какие у тебя идеи? — громко ответил он вопросом на вопрос. — Я хочу послушать.