Истории замка Айюэбао

Чуньюй Баоцэ старался расслабиться, но подрагивающий голос выдавал его волнение. Куколка даже не осмеливалась смотреть на него. Казалось, будто это он, председатель совета директоров, сейчас был гостем в чьей-то чужой гостиной и изо всех сил старался адаптироваться к новой среде и замаскировать свою глубокую тревогу и замешательство. К счастью, прелюдия к банкету подошла к концу, хозяин встал и, сделав знак рукой, вместе с гостями вышел из гостиной и поднялся пешком на второй этаж. Мужчины шли впереди, а Куколка, сопровождавшая гостью, следовала сзади. Поднимаясь на второй этаж, она подняла голову и взглянула на хозяина, на его широкий затылок и чуть сутулую спину — и ей показалось, будто кто-то невидимой ладонью ударил её под дых, не сильно, но и не легонько. Чтобы успокоиться, она на несколько секунд оперлась на перила, а затем как ни в чём не бывало пошла дальше, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться. Лестницу покрывал мрачный тёмно-красный и, пожалуй, слишком толстый ковёр.

Вдруг Куколку отпустила мучившая её столько дней тревога, и именно в этот момент на душе посветлело. Она поняла, что именно случилось с шедшим перед ней хозяином. Это было связано с нынешними гостями, точнее говоря, именно с этой Оу Толань — это из-за неё председатель совета директоров впал в беспокойство. Куколка чувствовала, что это нечто до крайности странное, и тем не менее это нечто уже произошло, и оба главных действующих лица были прямо перед ней. Сколько времени прошло с того момента, как всё произошло, и почему дело дошло до нынешних событий — это уже было за гранью её понимания. Она пришла к выводу, что сегодняшний банкет тщательно готовился хозяином; возможно, подготовка отняла у него много душевных сил. Эти мысли вызвали в ней прилив жалости. Она понимала, что человек, на долю которого выпало столько неудач и опасностей, не выдержит новых встрясок. Посылая их, небо было бы к нему слишком жестоко.

Больше всего она беспокоилась, не усугубит ли этот вечер болезнь хозяина, ведь это было бы настоящим бедствием для замка Айюэбао. За те три года, что она здесь работала, ей трижды пришлось наблюдать обострение его недуга. Несмотря на то, что он сам предупреждал о своём тяжёлом заболевании, внезапный приступ напугал её до смерти. Обычно осмотрительный и рассудительный, в припадке болезни он становился пугающе вспыльчив и мог натворить что угодно, полностью утрачивая контроль над собой и превращаясь в разъярённого зверя. Лишь немногие могли в такие периоды приблизиться к нему. Сотрудники корпорации, не сговариваясь, бережно хранили эту тайну и в предчувствии беды не находили себе места от тревоги. Все три обострения приходились на осень — вероятно, под влиянием смены сезонов в совокупности с какими-то раздражающими факторами. Каждый раз эта мука длилась больше месяца. Для его лечения нанимали пожилого врача китайской медицины, бравшего баснословную плату за свои услуги. Старый доктор делал всё, что было в его силах, чтобы облегчить страдания пациента, но искоренить болезнь полностью никак не удавалось. Даже выявить причину заболевания не представлялось возможным. В конце концов он обозвал сей недуг «болезнью нелюдимости». Куколка высоко оценила название диагноза: уж она-то хорошо знала, каким «нелюдимым» становился хозяин в периоды обострений.

И вот снова наступила опустошающая осень. У Куколки заныло сердце, и она ещё долго была не в силах расшевелиться.

Глава 2

История Куколки

1

С момента прибытия странных гостей и до самого окончания вечера Куколка задавалась одним простым вопросом: какую пользу председатель совета директоров хотел извлечь из этого странного банкета. Понять это, наверное, было несложно, но на деле всё было совсем не так. Незаметно для самой себя она слишком сосредоточилась на хозяине, следя за каждым его взглядом и движением во время его беседы с гостями, наблюдая, наклоняется ли он вперёд, когда чокается с ними, и как странно подёргивается его верхняя губа, когда он молчит. Она чувствовала, что нынешним вечером этот человек был не такой, как всегда, от её взгляда не ускользали даже самые незначительные изменения. И именно поэтому она так и не смогла уяснить, зачем же он заставил её присутствовать на этом ужине. Она радушно принимала гостей и была в меру любезна с ними, демонстрировала хорошие манеры. Один раз она заметила, как гость нетерпеливо бросил взгляд в сторону потрескивающего камина, и догадалась, что этому мужчине, привыкшему бывать на свежем воздухе, стало здесь жарко; тогда она подошла к камину и загородила пламя заслонкой. Оу Толань умело орудовала столовыми приборами, вела себя непринуждённо, неспешно наслаждаясь деликатесами, словно просто заскочила по пути в приглянувшийся ей придорожный ресторанчик. А глава деревни Цзитаньцзяо, лакомясь рыбным стейком, приговаривал:

— А рыбный молодняк ещё приятнее на вкус! В другой раз приглашу вас к нам в деревню отведать уху из красной рыбы.

— Обязательно, — откликнулся Чуньюй Баоцэ, встав, чтобы предложить тост, и надолго остановив взгляд на сидевшем напротив него госте, лишь изредка поглядывая на Оу Толань.

Всю оставшуюся часть банкета в его хмуром взгляде, который он обращал к Куколке, сквозила беспомощность. Она уже много раз потчевала вином гостя и его спутницу, но подходящих слов подобрать не могла: чувство отчуждённости в отношении гостей никак не хотело исчезать, поскольку один был грубым простолюдином из рыбацкой деревни, а происхождение другой было уж больно неясным. Ей доводилось общаться со многими выдающимися деятелями культуры, выпускниками первоклассных учебных заведений — оплотов знаний. Однако в отношении этой женщины трудно было что-либо утверждать: её статус не поддавался определению. Куколка изначально не воспринимала гостью как настоящего учёного, так как с этой категорией людей она была в некоторой мере знакома. Женщина несколько отличалась от своего спутника, У Шаюаня, обутого в не по сезону открытые сандалии, которые с первого взгляда выдавали в нём неукротимого туземца, не умевшего вовремя адаптироваться к меняющейся среде. Такие люди стали большой редкостью нынче, когда сельская местность влилась в стремительный поток урбанизации. И городские, и сельские жители теперь одеваются одинаково безукоризненно. То, что эти двое вместе оказались в замке Айюэбао, совершенно сбивало Куколку с толку.

После ухода гостей Чуньюй Баоцэ сразу же ушёл к себе отдыхать. Вопреки обыкновению, в этот вечер он был неразговорчив и не сыпал остротами. Он был любезен, как обычно, но в то же время несколько напряжён. Гости обменивались с хозяином какими-то загадочными репликами. К примеру, У Шаюань говорил:

— Это ведь не Хунмэньский пир^[3], правда?

Или так:

— У вас уже, поди, стрела на тетиве!^[4]

После подобных реплик Куколка замечала на лице председателя совета директоров мучительное выражение внутренней борьбы между желанием всё объяснить и стремлением уклониться от ответа, отчего его бросало в пот. Вероятно, именно поэтому после ухода гостей он выглядел таким разбитым: сияющее во время банкета лицо сразу же помрачнело, спина ссутулилась. Когда хозяин отправился к себе, Куколка и Застёжка шли по обе руки от него. Перед тем как войти в лифт, он отпустил Застёжку. Куколка теперь поддерживала его одна. Он тяжело опирался на неё, и ей казалось, что ещё немного — и она не сможет сдвинуть его с места. Оказавшись в спальне, она, как обычно, разула его и сняла с него пиджак, аккуратно ослабила галстук и на какое-то время задержалась в тёмной комнате. Она надеялась, что он что-нибудь скажет, что начнёт жаловаться или кого-нибудь ругать; ей хотелось услышать от него хоть что-нибудь. Но нет. Оставшись в одной майке, он завернулся в одеяло до плеч и, как ребёнок, свернулся калачиком. Она поняла, что больше никаких распоряжений не будет, неподвижно стала в сторонке, дождалась, когда он захрапит, и вышла.

Чтобы попасть из комнаты хозяина в её апартаменты, нужно было пройти через короткий коридор и подняться на третий этаж — совсем рядом, но ещё не дойдя до цели, Куколка наконец всё поняла.

— А, я… — изумлённо пробормотала она.

Ответ всё время был здесь, у неё перед глазами, не нужно было даже размышлять, всё и так было ясно. Впервые она видела хозяина замка Айюэбао таким беспомощным и жалким: во время ужина он был растерян и с трудом соображал, что не ускользнуло от её внимания и теперь снова вставало перед глазами. До этого он наверняка мучился сомнениями, надо ли приглашать этих двух людей в замок. Он решился, но хотел, чтобы она была рядом — так ему было бы спокойнее. Он хотел увидеть, как изменится поведение мужчины-гостя при виде Куколки, хотел увидеть, станет ли тот вести себя, как дурак. Если так, то тем лучше. А женщина тем временем сможет оценить всю загадочность и силу замка Айюэбао и эффект, который окажет эта сила на её спутника. Да, от взгляда мудрой и проницательной женщины не сможет укрыться ни малейшее изменение в поведении мужчины. Вероятно, эта идея пришла к нему в голову в ту ночь, когда ему не спалось и он с бокалом красного вина пришёл в стойло к Цветочной Госпоже. Уж очень он нервничал при встрече с той женщиной. При этой мысли Куколка обхватила себя за плечи, словно её бил озноб. Свет она не включала, её плотно укутывала бескрайняя темнота.

Она стала припоминать каждую мелочь в поведении У Шаюаня с момента его появления в замке и до самого его отъезда, вспоминала его взгляд. Этот мужчина, привыкший к морскому бризу, не обратил на Куколку никакого внимания: её как будто и вовсе не существовало. Он ужинал, разговаривал, время от времени поворачивался к Оу Толань, попутно о чём-нибудь спрашивал и вёл себя абсолютно естественно. Воспоминания утратили пропорции. Последнее, что врезалось ей в память, — то, как У Шаюань выражал недовольство по поводу скудности меню, набил рот печеньем с начинкой, поданным на десерт, хлопнул в ладоши, и на этом банкет закончился. Оу Толань поблагодарила хозяина за радушный приём, но это были лишь шаблонные формулы вежливости. Покидая замок, гости отказались от автомобиля хозяина, припаркованного рядом, сказав, что хотят пройтись пешком и насладиться прохладным ветерком, а такси могут поймать в любое время. Но хозяин настоял, чтобы его водитель сопровождал их, пока они не надышатся свежим воздухом и не захотят сесть в автомобиль.

В ту ночь Куколка переживала, что не оправдала надежд председателя Чуньюя, подвела его. Но в то же время она понимала, что её не в чем винить: чего он хотел от женщины, которой уже стукнуло сорок?

2

Когда он встретил её, тридцатисемилетнюю незамужнюю женщину, она чувствовала себя сбившимся с курса судном. Уже очень давно здесь не хватало рулевого, и этот рулевой всё никак не появлялся. К этому возрасту у неё уже имелся намётанный глаз, которым она легко читала души отважных мореплавателей-первопроходцев. Когда на палубу опрометчиво попадали третьесортные матросы и пытались самым нахальным образом занять место капитана, она смело посылала их к чёрту. Она ждала человека опытного, закалённого трудностями, обросшего щетиной, с трубкой в зубах. Взглядом, полным надежды, она взирала на приливы и отливы, а время уплывало, и настал тот самый роковой возраст. Двое прежних её мужчин поначалу ввели её в заблуждение, но затем она поняла, что это лишь мелкая рыбёшка. И всё же в свободное время она иногда вспоминала тех, чьи глаза были не лишены обаяния и таили в себе всевозможные пристрастия и пороки. Именно они оставили ей на память некоторые из имевшихся у неё шрамов, которые даже время уже не разгладит. «Только попадитесь мне снова, проклятые подлецы, посмотрим, продвинулись ли вы в своём мастерстве», — бормотала она про себя ночами, когда ей не спалось. Она действительно скучала по ним. Лёжа на кровати в своей комнате, рядом с тридцатью с лишним тысячами книг, вдыхая волнующий аромат, наполнявший всё вокруг, она думала о том, что это всё достояние, которое она успела накопить к данному моменту с рождения. Это была самая достойная частная коллекция книг во всём городе, расположенная в его самом укромном уголке, меньше всего подходящем для бизнеса. Первый этаж этого небольшого двухэтажного здания занимал устланный коврами торговый зал с книжными полками и кафетерием; на втором этаже одна половина была занята книгами, другая отведена под жилое помещение. Здесь запах книг смешивался с ароматом чая, а книг было столько, что за всю жизнь не перечитать. Здесь можно было встретить самую разнообразную публику. Казалось, в этом маленьком здании безраздельно царила уединённость, но её было недостаточно, так что на второй этаж подниматься никому не разрешалось. Второй этаж находился в единоличном владении королевы.

Она родилась в семье педагогов: отец был преподавателем, мать — квалифицированной сотрудницей детского сада. Сама она в девятнадцать лет по собственному желанию поступила в художественный институт. Пение и танцы были её страстью, но, к сожалению, для таких занятий у неё недоставало природных данных. Однако она была самой красивой девчонкой, когда-либо прогуливавшейся по институтским дорожками, и вскоре поняла, что это уже немало. На одном из факультетов этого института, на отделении живописи, учился мальчик с продолговатым лицом и пышным волосяным покровом на теле, с глубоко посаженными глазами и высокой переносицей. Он был известен своей обширной эрудицией и выдающимся талантом. Он прихрамывал, но это лишь добавляло ему элегантности. Когда он ковылял, подволакивая ногу, это ничуть его не уродовало. Ходили даже слухи, что он не столько хромает, сколько притворяется. Девчонки ходили за ним толпами. Говорили, что он живёт в военном посёлке, в здании, построенном в европейском стиле, и дома у него полно всяких диковинок вроде пианино и ванной. Кроме того, его дом был прямо-таки набит книгами. Этот хромоножка познакомился с ней на дорожке, ведущей к институтской библиотеке. Сначала он долго шёл за ней по пятам, потом, наконец, догнал и прерывистым от напряжения голосом сказал, впившись в неё строгим взглядом:

— Ну, классно!

Ей понадобилось немало времени, чтобы сообразить, что это был комплимент. Своим ясным взором она сразу уловила, что этот волосатик, приволакивавший ногу при ходьбе, говорит абсолютно искренне. Помимо походки, в памяти отложился и его обжигающий взгляд.

Всего полмесяца спустя она оказалась у хромого парня в гостях. Ах, до чего там было просторно! А книг — не перечесть! Отец парня умер, за матерью ухаживала сиделка, сфера её деятельности ограничивалась нижним этажом. Второй этаж и мансарда были полностью в распоряжении сына. Он до того чудно оформил своё пространство, что у девушки от испуга перехватило дыхание. В комнате висели маски, и их хозяин предпочитал общаться с гостьей, напялив на себя маску оборотня с оскаленной пастью и при этом ещё зажав в зубах сигару. Она пришла к выводу, что он обладал такими обширными и глубокими знаниями, которых ей не постичь и за всю жизнь. Он решил набросать несколько её изображений с натуры, и одежды на ней становилось всё меньше, пока наконец девушка не осталась в чём мать родила. Она испытывала громадную неловкость, испуг и в то же время радость, как будто находилась на самом краю утёса, а также стыд и унижение, которые ничем не заглушить. Раздетая догола, она оказалась в состоянии первозданной наготы. Хромой, любуясь открывшимся зрелищем, то отходил со своей палитрой подальше от модели, то приближался к ней с таким видом, словно ему хотелось плакать, но он не мог выдавить ни слезинки, и, наконец, сказал: