Истории замка Айюэбао

— Буйного жеребца не удержишь в стойле, ступай, — прошептал он ей на ухо.

Тем не менее ей пришлось в тишине и молчании прождать ещё больше трёх месяцев. Если быть точнее, прошло сто дней с того момента, как она объявила голодовку, и однажды утром Тощий неожиданно сам повёз её в город. Оставив позади оживлённые торговые кварталы, он остановил машину. Она увидела небольшое оригинальное здание бурого цвета — недавно открывшийся высококлассный книжный магазин с кафетерием, из которого доносился соблазнительный аромат кофе. Несколько девушек в униформе сновали по магазину, принимая посетителей. Это место пленило её с первого взгляда. Она уже собиралась войти, но Тощий удержал её и увлёк к западной стороне здания с неприметной галереей, которая упиралась в лестницу, ведущую на второй этаж. Они поднялись по ступенькам, и он вручил ей ключи. После некоторых колебаний она отворила дверь. Перед ней предстал прелестный офис, примыкавший к огромному кабинету и спальне с собственной уборной. В помещении была дверь, которая вела в торговый зал на первом этаже. Она открыла эту дверь, и в офис ворвались ароматы свежезаваренного чая и кофе вперемешку с людскими голосами. Муж затворил дверь:

— Если тебе что-то понадобится, сотрудники сами к тебе поднимутся, — он указал на какую-то кнопку на столе.

Это был самый счастливый день за много лет. Сколько здесь книг — ей на всю жизнь хватит!

После ухода мужа она стала прохаживаться по своему просторному офису, листая новенькие книги. Стоило открыть дверь, как через неё с первого этажа долетали тихие разговоры и шорох шагов. Ступеньки, ведущие вниз, были застелены красным ковром, и она поняла, что по ним можно будет пройтись только после того, как внизу все разойдутся. Там, внизу, была для неё запретная зона. Однако теперь у неё наконец была работа. Этот ненавистный и в то же время прекрасный мужчина, с которым ей суждено было, возможно, прожить всю жизнь, в кои-то веки оказал ей милость, будто царь. Она влюбилась в это место так, что словами не передать, и готова была расцеловать этот дощатый пол. Магазин работал с девяти утра строго до шести вечера, хозяин заведения отказался от злосчастной ночной жизни. Без четверти шесть она нажала на кнопку у себя на письменном столе, и к ней сразу же поднялась молоденькая девушка с округлым лбом и, почтительно назвав её директором, встала навытяжку, как солдат. Всячески маскируя своё неведение, она расспросила девушку, сколько в магазине сотрудников и каков ежедневный список дел. Девушка рассказала, что магазин открылся всего неделю назад, что она заведует сменой и что у неё есть заместитель; им сообщили, что директор магазина вступит в должность со дня на день, и обозначили жёсткое правило: не пускать посетителей наверх.

— Весь персонал — женщины?

— Так точно.

Ровно в шесть все покинули магазин. Она совершила вылазку на первый этаж, прошлась рукой по стоящим рядами книгам и по неуклюжей барной стойке. Здесь всё выглядело так же аккуратно, как на втором этаже: деревянные полы были устланы коврами, а для удобства читателей кругом были расставлены столики и диваны. Погруженная в радостное созерцание, она не заметила, как кто-то спустился со второго этажа. Конечно, это был муж: он незаметно подкрался и обнял её сзади. Он приехал, чтобы отвезти её домой.

Теперь она могла каждый день ездить на работу. С сумочкой в руках она садилась в поджидавший её у дверей автомобиль, и тот за считанные минуты доставлял её в самый прелестный книжный магазин города. Машина бесшумно подъезжала к зданию с западной стороны, откуда она поднималась в свой офис. Здесь она чувствовала себя почти как дома. Здесь было всё, что нужно для жизни, вплоть до массажной ванной и спутникового ТВ, а также несколько спортивных тренажёров. Разница заключалась лишь в том, что книг здесь было в разы больше, а совсем близко, буквально под ногами, имелся целый лес книжных изданий — правда, она не могла туда спуститься в любой момент, когда пожелает. Работала она добросовестно: увлечённо и с огромным интересом просматривала все отчёты, которые ей приносила начальница смены, начиная детальным списком поступающих книг и заканчивая отчётами о ежедневном потреблении чая и кофе. Она старалась как можно реже нажимать кнопку у себя на столе, но ей было необходимо общение, тем более когда требовалось обсудить хозяйственные дела. Узнав, что среди сотрудниц неизбежно возникают трения, зависть и вызванные личными интересами ссоры, она сразу рассудила, что это неотъемлемая часть функционирования предприятия. Она вызывала девушек к себе по одной и дотошно расспрашивала, зачастую отходя от темы разговора. Она с радостью улаживала между ними конфликты, разделяла с ними их печали и относилась к ним с искренней заботой. Ей было интересно знать об их личной жизни, их друзьях, характерах, о том, сколько длятся их отношения и тому подобное. Иногда она задавала вопросы, которые вгоняли её собеседниц в краску, а иногда прямо заявляла:

— В твоём возрасте надо потуже затягивать пояс.

А однажды, забывшись, проворчала:

— Если в магазин войдёт хромой, который приволакивает ногу, не обслуживайте его.

В ответ на удивлённые взгляды она поясняла:

— Даже среди непорядочных молодых людей есть книголюбы, одно другому не мешает.

Изредка с первого этажа доносились перебранки между посетителями, и тогда ей казалось, что без неё там никак не обойтись. Уже положив руку на створку двери, она, поразмыслив, останавливалась. Стоя у двери, она прислушивалась и убеждала себя, что такие перебранки являются неотъемлемой частью развития и процветания заведения: как говорится, из песни слов не выкинешь.

5

В глубине души она прекрасно понимала, что сумела избежать ошибки только благодаря сверхчеловеческой воле, а если однажды она её совершит, то двойное наказание неизбежно: ярость Тощего и проблемы, которые потом вовек не расхлебаешь. Это не требовалось ни проверять, ни доказывать, всё и так было предельно ясно. Чтобы наполнить конкретным смыслом своё пребывание на втором этаже магазина, она с головой ушла в работу, лично разработала совершенно бесполезный и бессмысленный «бизнес-план», а также «Правила поведения для персонала», в которые то и дело вносила поправки и дополнения, включая мелочи и детали, к примеру, как кивать и улыбаться незнакомым посетителям. Помимо словесных наставлений и демонстраций на личном примере, после шести часов, когда в магазине никого не оставалось, она раскладывала в торговом зале памятки. Одна из них гласила: «Своевременно проветривайте в этом углу, здесь воняет газами». Сотрудникам, готовившим кофе за барной стойкой, она оставила другую записку: «Здесь не должно быть никаких ваших личных предметов, в том числе волос». В опустевшем торговом зале она бродила в зоне для отдыха, в читальной зоне, среди книжных стеллажей. Это было самое счастливое время дня, только в эти моменты она по-настоящему ощущала вкус жизни. Она заставляла приехавшего за ней водителя дожидаться её у галереи с полчаса, а то и дольше, прикрывала глаза и дышала полной грудью, вдыхая ещё остававшиеся в фильтрованном воздухе ароматы. Только недавно затихшие торопливые шаги, одышка и шушуканье, скользящие туда-сюда взгляды, заигрывания и поцелуи — всё это вновь возникало перед глазами. В конце концов она в полумраке ещё раз проверяла каждый угол, на ощупь, цепляясь за поручни, пошатываясь, как пьяная, поднималась по лестнице к себе и с дипломатом в руках покидала офис.

За несколько лет она волей-неволей пару раз нарушала запреты, но, к счастью, нарушения эти были незначительными и не повлекли за собой необратимых последствий. Она ездила на работу каждый божий день, включая воскресенья, невзирая на запреты и уговоры супруга. Этот устоявшийся ритм, эта привычка были для неё очень важны. Всё, что происходило в здании её магазина, она знала до мельчайших деталей; вся, даже самая мизерная прибыль, чрезмерные расходы на воду и электричество фиксировались с точностью до тысячных долей, что чрезвычайно удивляло и пугало начальницу смены. Благодаря такому основательному, не допускающему халатности поведению начальства, хоть и чересчур оторванного от масс, в коллективе наконец выработалась более строгая и в то же время тёплая атмосфера, выделявшая магазин среди других организаций в сфере обслуживания и сделавшая его знаменитым. Покупатели считали за честь посетить его, и даже личности, не отличавшиеся особым благородством, любили заглянуть сюда на чашечку чая. Этот знаменитый книжный магазин даже рекламировался в СМИ, но никаким СМИ не удавалось взять интервью у его хозяина. Говорили, что директор этого прекрасного, утончённого заведения — очень несчастливый человек, что он больной калека с уродливым лицом, почему и боится показываться на людях. Репортёры пытались расспросить сотрудниц магазина, но те, будто сговорившись, отделывались общими фразами вроде: «Это обычный человек, просто дел по горло и постоянные разъезды», «Наш магазин совсем крошечный, и у директора есть дела поважнее».

Воскресные отлучки жены разжигали в Тощем любопытство, и однажды он внезапно нагрянул к ней на второй этаж. Он застал её с красной кистью в руках: она делала пометки в библиографическом списке, а сбоку от неё лежал наполовину прочитанный томик стихов и стояла чашка крепкого ароматного чая. Еле удерживаясь от желания заговорить, он долго наблюдал за ней, а затем спустился с западной стороны магазина, но чуть позже снова поднялся с двумя только что купленными книгами. Открыв титульный лист с проставленной на нём печатью о покупке, он заставил жену поставить подпись. Мелкие иероглифы, написанные её детским наивным почерком, взволновали его, и, не обращая внимания на её протесты, он заключил жену в объятия. Как и прежде, не издавая ни звука, он с тоской стискивал её упругую плоть. Сил у него было даже больше, чем раньше; это тело без единой жировой складки действовало твёрдо и решительно, глаза смотрели задумчиво. Наконец он вернулся к письменному столу и залпом осушил чашку остывшего чая. Когда он ушёл, тихонько притворив за собой дверь, она продолжала лежать, и из глаз её тонкими ручейками текли слёзы.

Вслед за таким вот воскресеньем, конечно же, пришёл понедельник, прекрасный день, наполненный ярким солнечным светом и не предвещавший ничего дурного, — напротив, всё вокруг сулило прекрасное начало. Улавливая каждый звук, доносившийся с первого этажа, она могла различить всплеск каждой капли кофе. Она слышала, как сотрудницы шумно вдыхали, когда брызги обжигающего кофе попадали на кожу. Когда в магазин входили новые посетители, девушки приветствовали их чуть громче обычного, а когда приходили знакомые лица, они издавали звук, похожий на выдох. Когда посетители берут с полок книги, чтобы просто полистать, а не купить, это напоминает дружбу без брака. Каждое утро первые два часа после открытия её слух бывал особенно чуток, а затем уже сосредотачивался на других занятиях. Она шагала и бегала трусцой по беговой дорожке, пока тело не разогревалось. Если вдруг по неосторожности ей случалось вспотеть, то она обязательно мылась в ванной, до неприличия просторной. В эти моменты она частенько вспоминала те старые добрые времена, когда её кокетливая походка приводила всех в полное восхищение и изумление, а к её стройной шее и плечам были прикованы многочисленные взгляды. Разумеется, вскоре в её памяти возникал образ Хромого — только сейчас она начала понимать, каким поверхностным, но, в сущности, добрым он был. Сейчас, когда всё осталось в прошлом, ей казалось, что он был хорошим, хотя и распутным парнем, с которым ей было по пути. По сравнению со следующим её спутником жизни Хромой не был так мрачен и суров, с ним она могла резвиться вовсю, ничего не стесняясь. Да, он был ревнив, но градус его ревности был невелик, как у разбавленной гаоляновой водки. Порой он доходил до такой степени развратности, что у неё от страха краска отливала от лица: сначала он напугал её, напялив маску оборотня с оскаленной пастью, а если бы она не была начеку, он обесчестил бы её при первой же встрече. Это был отпрыск семьи казённых служащих, мало того развратный, так ещё и неамбициозный, без каких-либо далеко идущих перспектив в профессиональном плане. Судя по его тогдашним «подвигам», с тех пор как они расстались, за все эти годы у него должно было быть не меньше сотни любовниц. Она вспоминала ночи без сна, проведённые с ним, и понимала, что эти безрассудные, полные распутства, яркие и насыщенные дни ушли в прошлое безвозвратно. Прошло лето, за ним пожаловала осень. Осенью так тоскливо и одиноко — что же будет зимой? Об этом она боялась даже думать. В моменты отчаяния и уныния она звала Хромого по имени, мечтая погрузиться на дно водоёма и захлебнуться.

Внезапно с первого этажа донеслись пронзительные крики. Расплёскивая воду, она выскочила из ванны. Внизу и впрямь слышалась какая-то возня, и шум нарастал. Кричала начальница смены и ещё одна сотрудница — та, что заведовала кофе-машиной. Затем закричала девушка с чуть хрипловатым голосом и огромными глазами, которая обычно за весь день не произносила ни слова. Всё говорило о том, что дело принимало серьёзный оборот. Раздражённая, не в силах больше терпеть, она поняла, что в магазин наведался какой-то негодяй, который, вероятно, уже давно вынашивал какой-то злодейский план. Если рассуждать трезво, разумнее всего, конечно, вызвать полицию или же просто позвонить водителю — это был самый простой способ уладить дело. Но она не задумывалась об этом. Даже не вытершись как следует, она оделась и бросилась к лестнице, ведущей на первый этаж, но дверь так и не открыла. Из торгового зала донеслись мужские голоса и ругань. Минут через десять с лишним в дверь постучали.

— Кто там?

— Госпожа директор, это я! — ответил ей голос начальницы смены.

Она поспешно открыла дверь. Начальница смены с растрёпанными волосами и в порванной одежде, бросив многозначительный взгляд на лестницу, ведущую вниз, показала на свою грудь и выпалила:

— Они меня лапали!

Пламя гнева обожгло лицо директрисы; не задумываясь больше ни о чём, она резко распахнула дверь и затопала вниз по ступенькам.

На первом этаже царил хаос. Посетителей было ещё не так много, но ругань стояла несусветная. Внезапно все звуки стихли. Взгляды всех присутствующих обратились к спускавшейся со второго этажа женщине. Как воры, вдруг повстречавшие полицейского, все испуганно застыли. Среди публики были три хулигана лет двадцати, которые по праву носили звание самых бесстыжих парней в городе. Их безжизненные физиономии преобразила ехидная усмешка, и они, не обменявшись даже взглядами, почти синхронно раскрыли жадные рты, из которых потекла слюна: