История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

В то же время ребенок–это предмет любви. После 1850 года по безвременно скончавшемуся ребенку начинают носить траур, как по взрослому. Его оплакивают наедине с собой, созерцая медальон, в котором хранится прядь его волос. Что это, буржуазная сентиментальность? В металлургическом краю, в Лотарингии, жены рабочих, «матери», «потеряв ребенка, полностью погружались в свое горе. Каждый раз, встречаясь с приятельницами, они проливали несколько слезинок, которые вытирали большими клетчатыми носовыми платками», — вспоминает Жорж Навель («Труды», 1945). Легуве провозглашает высшим принципом воспитания привязанность и нежные чувства и превозносит уважение к автономии ребенка: надо воспитывать детей ради них самих, не ради себя, принимать тот факт, что их «интересы» могут не совпадать с интересами группы, что их ждет их собственная судьба, поэтому следует развивать их инициативность, даже культивировать некоторую неопределенность, которая сохранит у них способность быть свободными. Таковы были принципы педагогов–анархистов.

Из всех замечаний, которые делают ребенку, даже из мелочных школьных придирок, возникает его образ, он обретает голос. Его речь, его аффекты, его сексуальность, его игры — все фиксируется и разрушает сложившиеся стереотипы в пользу каждого конкретного случая, не похожего на остальные. Детство отныне рассматривается как лучший период жизни. С описаний детства начинается каждая автобиография, авторы подолгу останавливаются на своих ранних воспоминаниях, в то время как роман воспитания описывает юность героя.

Так или иначе, детство становится периодом, определяющим дальнейшую жизнь человека, а к ребенку отныне начинают относиться как к личности.

Отрочество, «критический возраст»

Вырисовывается новая фигура — подросток, существования которого не замечают в традиционных обществах. Между первым причастием и окончанием школы, призывом в армию у мальчиков и замужеством у девочек находится период, об особенностях и опасностях которого писали Бюффон и Руссо. Руссо посвятил весь четвертый том «Эмиля» этому «критическому моменту» — периоду полового созревания. «Мы рождаемся, так сказать, два раза: раз — чтобы существовать, другой — чтобы жить; раз — как представители рода, другой — как представители пола. <…> Как рев моря задолго предшествует буре, так и этот бурный переворот предвещается ропотом зарождающихся страстей; глухое брожение предупреждает о близости опасности» [82] .

82

Перевод П.Д. Первова.

Представление о критичности этого возраста было широко распространено в XIX веке, в частности среди врачей, которые в период между 1780 и 1840 годами написали множество диссертаций о половом созревании мальчиков и девочек и о том, как им помочь в этот период. Этот возраст опасен не только для индивида, но и для общества в целом. Подросток–нарцисс находится в поисках себя, своего морального и физического образа. Он не отходит от зеркала. Он тот «Единственный», о котором пишет Макс Штирнер [83] , и, следовательно, стремится разобщить общество, как это подчеркивает Дюркгейм. То, что молодые люди с такой легкостью совершают самоубийства, связано с их плохой интегрированностью в различные социальные структуры. К тому же сексуальные аппетиты подростка нередко приводят его к насилию, жестокости, даже к садизму (например, по отношению к животным). Подросток склонен к насилию, ему нравится запах крови.

83

Речь идет о книге немецкого философа Макса Штирнера (1806–1856) «Единственный и его собственность».

Мы незаметно подходим к теме подростковой преступности, которую в типичной для того времени работе анализирует Дюпра («Преступность в юном возрасте. Корни социального зла и средства от него», 1909). Подросток, пишет он, — это «бродяга по своей сути». Влюбленный в путешествия, в перемещения, абсолютно непостоянный, он «сбегает, как это делают люди, страдающие истерией и эпилепсией, неспособные противостоять охоте к перемене мест». У него своя собственная патология, например гебефрения — «потребность действовать, влекущая за собой презрение к любым препятствиям и опасностям» [84] и нередко ведущая к преступлениям.

84

Современная психиатрия называет гебефренией тип шизофрении, при котором в поведении человека ярко выражены черты детскости, дурашливости, немотивированные поступки и расстройства речи. — Примеч. ред.

Самое беспокоящее в подростке — его просыпающаяся сексуальность и осознание этого процесса. Мишель Фуко в работе «Воля к знанию» (1976) показал, как «секс ученика коллежа» в XIX веке стал излюбленной темой, главной характеристикой современного периода [85] . Мастурбация, латентная гомосексуальность в интернатах, некая извращенная дружба постоянно очень беспокоили врачей, главных специалистов по телу. Мужская и даже женская гомосексуальность перестают быть правонарушением, если они не оскорбляют общественную нравственность, но рассматриваются как явная аномалия, как болезнь. В центре всего этого — подросток и его «дурные привычки». Знание и управление подростковой сексуальностью — суть воспитательных задач и постоянная социальная забота. Эти вопросы требуют особого подхода: справится ли семья с их решением?

85

Фуко пишет о «сексе ученика коллежа» применительно к XVIII веку. — Примеч. ред.

Домашнее образование под бдительными взглядами отца, матери, воспитателей, воспитательниц — преимущественно английских мисс — остается мечтой семей, бредивших аристократизмом или идеями Руссо, которые отрицали вульгарные контакты своих детей. «Единственный сын», Анри Брюлар- Бейль хранит ужасные воспоминания об изоляции, которую ему навязали родители, чтобы избежать какого бы то ни было контакта с детьми простых людей. «Мне ни разу не разрешили поговорить со сверстником. <…> Я вынужден был выслушивать нудные проповеди об отеческой любви и сыновнем долге». Он обманом выходит оттуда и мечтает лишь о том, чтобы сбежать. Центральная школа Директории будет его освобождением.

Наконец, приходит время поступать в интернат или пансион. В возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет девушки отправляются туда, чтобы получить светское воспитание, научиться «изящным искусствам», чтобы произвести впечатление в гостиных, где собираются потенциальные женихи. Мальчики, запертые в коллежах и лицеях, готовятся к экзамену на степень бакалавра, этот «необходимый минимум» буржуазии. Надо сказать, что интернаты коллежей и лицеев имели плохую репутацию. Бодлер смертельно скучал там: «Мне так тоскливо, что я плачу без причины», — пишет он матери з августа 1838 года. Жорж Санд удручена необходимостью отправить туда Мориса. Сравнивая «эту ангельскую душу подростка», этого нежного андрогина, который очень походил на собственного отца, воспитанного внимательной матерью, с «плохо причесанным, мало что знающим лицеистом, уже пораженным каким–нибудь ужасным пороком, который успел разрушить в нем стремление к идеалу», она оплакивает домашнее образование. «Долг честных и спокойных семей — оставить детей дома и не отправлять их учиться жизни в коллежах и лицеях, где равенство достигается только при помощи кулаков» («История моей жизни»). На интернаты возлагают ответственность за мастурбацию и гомосексуализм. В посмертно опубликованном романе «Дневники полковника Момора», во многом автобиографическом, Роже Мартен дю Гар вспоминает сексуальные отношения в коллеже в начале 1880-х годов: «Онанизм поодиночке был правилом. Разделенное удовольствие — исключением». Несмотря ни на что, общественное мнение обвиняет интернаты в «изнеженности» молодежи, в поражении 1870 года [86] и даже в сокращении населения Франции! В то время как семьи рабочих и крестьян обязаны были отправлять своих сыновей в пансионы, если они хотели продолжать образование, буржуазные семьи предпочитали экстернат, что Эрнест Легуве, как и Жорж Санд, считали лучшим решением. Больше чем когда–либо семья хочет для своего отпрыска возможности расширять кругозор и быть защищенным и, противостоя государству, превращает образование в частное дело. Этим будет объясняться успех «свободного» обучения.

86

Имеется в виду поражение Франции во франко–прусской войне 1870–1871 годов.

Однако подростка все время подозревают в бунте, и сама эта подозрительность взрослых вызывает у него желание создать вокруг себя тайну. Подростки придумывают сотни способов завоевать право на частную жизнь. Чтение романов и стихов под одеялом, ведение дневников, наконец, мечты — все это способы завоевания личного внутреннего пространства. Важную роль играет дружба: у девочек дружеские отношения, завязавшиеся в пансионе, часто прекращаются с замужеством; мальчишеская дружба, основанная на разного рода ритуалах инициации, как описывает Флобер, вспоминая себя и своих приятелей по руанскому коллежу, часто длится всю жизнь, проявляясь в деловых и властных отношениях. Индивидуальный или коллективный протест — характерная черта жизни всякого крупного интерната, по крайней мере до начала 1880-х годов, как будто с установлением Республики исчезли поводы поднимать шум. Разумеется, падение монархии не было таким уж праздником для молодежи, и сексуальная свобода не признавалась, как это было в традиционных обществах. Молодые люди отныне рассматривались не как группа, а как индивиды, которым надлежит слушаться и помалкивать. Вот почему их протест всегда политизирован и в большинстве случаев индивидуален; у молодых людей возникает конфронтация с семьями.

В простонародной среде дело обстоит так же. После первого причастия или после получения сертификата об обучении и до призыва в армию молодой рабочий живет в семье и отдает свой заработок родителям; книжки с записями о выплатах, отмененные для взрослых рабочих, сохраняются для молодых. В среде с крепкими семейными структурами, например у шахтеров, женитьба «до армии» считалась чуть ли не предательством. Тем не менее, как показывают многочисленные опросы, например проведенный в 1872 году по поводу «условий труда во Франции», молодежь демонстрирует нетерпение: на заводах Ла Вульт (Ардеш) «многие, едва начав зарабатывать, покидают родительский дом и устраиваются в пансионах, как поступили бы приезжие холостяки»; в Пикардии, текстильном краю, мальчики и девочки шестнадцати–семнадцати лет снимают себе жилье и больше не отдают деньги родителям. В некоторых семьях существует соглашение: начиная с восемнадцати лет дети отдают родителям только часть заработка или вносят оговоренную сумму на свое содержание.

Семьи, где есть подростки, — зона «турбулентности, тектонических сдвигов и извержения вулканов».

Братья и сестры

Отношениям родителей и детей, которые характеризуют вертикальные связи в семье, можно противопоставить отношения братьев и сестер — горизонтальные связи. Приведем примеры великолепных братских отношений, взять хотя бы Реклю, о которых рассказывала Элен Сарразен. Однако во многих случаях пол, старшинство, возраст, иногда — одаренность кого–то из детей или родительские предпочтения порождают неравенство, временами даже настоящую конкуренцию среди братьев и сестер. Эта конкуренция максимальна там, где старший ребенок находится на особом положении: так обстоят дела в Жеводане, где нарастающее напряжение между старшими и младшими в течение века доходит чуть ли не до убийств и утихает лишь по решению суда или если кто–то из соперников уезжает. Младший брат часто находится на положении почти слуги и иногда не может создать семью и вынужден оставаться холостяком.