История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Историческая стадия зеркала

От невнимательного наблюдателя может ускользнуть один факт: французы становятся все более красибыми. Это можно подтвердить цифрами. В 1980 году рост двадцатипятилетних мужчин составлял в среднем 1,74 метра против 1,72 метра в 1970 году и 1,60 метра — в 1914-м. Ни один человек «среднего роста» не влезет сегодня в доспехи Дюгеклена или мундир Наполеона. В 1930-е годы на улицах можно было встретить людей с зобом, косолапых, карликов, беззубых. Тот факт, что внешность людей становится все лучше, очевиден, однако в том, как люди выглядят, проявляется социальное неравенство: в 1980 году средний рост врача или адвоката был 1,75 метра, а рост сельскохозяйственного рабочего —1,68 метра.

Изменения тела к лучшему можно наблюдать в зеркале. Оно появилось во Франции лишь в XVI веке—этот предмет роскоши был завезен из Венеции. Оно было редкостью и стоило дорого; в межвоенный период в доме рабочего было лишь одно небольшое зеркало, висевшее над раковиной, чтобы глава семейства мог бриться перед ним. Большие зеркала, в которых можно было увидеть себя с головы до ног, были лишь в богатых домах. Перефразируя Фрейда, можно говорить об «исторической» стадии зеркала, вошедшего в обиход всего населения недавно. Теперь люди не воспринимают свою внешность через других, а могут видеть себя целиком в большом зеркале в ванной комнате.

Зеркала в ванных комнатах буржуазных домов появляются в 1880-е годы. Ванная—самое укромное место в доме. Здесь люди видят себя без прикрас — без корсетов, париков, зубных протезов и пр. Видят не так, как они предстают в обществе, а в полнейшей своей наготе. Иногда это печальное зрелище, с которым сталкиваются представители всех социальных слоев: по данным Национального института статистики и экономических исследований (INSEE), ванной комнатой или душем оборудованы 8о% квартир и домов. Возможно, зайдя в ванную, люди больше рассматривают себя в зеркале, нежели моются, потому что один француз тратит в год всего два небольших куска мыла и существует всего одна зубная щетка на троих.

Распространение зеркал ничего не говорит о том, что находится внутри тела. Об этом вчера нам рассказывали рентгеновские снимки, сегодня—УЗИ, сканирование, MPT. С одной стороны, все это—эффективные средства ранней диагностики, с другой — новые источники для беспокойства. Теперь люди не довольствуются симптоматикой, а стремятся узнать первопричину малейшего сбоя в функционировании. Исследование организма не устраняет тревогу, а перемещает ее. Где в моем теле, которое так хорошо выглядит, скрывается микроб, вирус, разрушающий его? Как сдержать этот процесс? Все это порождает большие проблемы, деонтологические для врачей, финансовые—для страховых компаний.

Женское тело

Церковь с недоверием относится к одержимости чистотой тела. Обнаружение собственного тела может вызвать неже лательные прикосновения к нему или желание познать тело другого человека. Даже в обеспеченных семьях в 1930-е годы нормой была еженедельная ванна, и дети меняли белье лишь по этому случаю. Это был пахнущий мир. Любимого чело века опознавали по запаху ног, как в наши дни —по дезодоранту. В сельской местности о том, что у женщины^началась менструация, не говорилось, но все знали. «Мать никогда не говорила мне о месячных, но я замечал, что папа ходил за солью. При месячных нельзя за ней ходить, можно перевернуть ящик с солью, и пиши пропало»²⁴. При месячных женщине не удается приготовить майонез, разве что перед наступлением климакса. Считается, что подобное женское недомогание очень возбуждает мужчин, и Георг Гроддек утверждал, что «три изнасилования из четырех происходят именно в этот период»²⁵. Сегодня, как представляется, эта тема находится на границе того, о чем можно говорить. Женщины говорят об этом между собой, но всегда вполголоса. Теперь противозачаточные таблетки позволяют изменять время наступления'менструации и женщины могут заниматься сексом, не информируя партнера о происходящем.

Представления о красоте женского тела менялись. Например (хотя этим дело не ограничивается), в прежние времена идеалом считалась полнота, теперь — стройность и худоба²⁶. Конечно, восхищение тучностью свойственно всем обществам, где преобладают недоедающие, и Андре Бюргьер отмечает, что в средневековых итальянских городах аристократы и правящие круги назывались popolo grosso, а простонародье, бедный люд,—popolo magro*. Елена Фурман, вторая жена Рубенса, демонстрирует нам округлости своего тела: целлюлитные ягодицы и крепкую грудь. Толстым женщинам Рубенса и Йорданса противопоставляются соблазнительные стройные женщины Кранаха. Демоны похоти, приобретающие женский образ,— суккубы—часто изображаются очень худыми. У Габриель д’Эстре и супруги маршала де Виллара изящные головы, высокая грудь, плоский живот. Вероник Наум показала, что прямая и стройная женская фигура «сначала была признаком элитарности <...>. Чтобы заметили, следует держаться вертикально, прямо. Детям из высшего общества надо было работать над своим телом»²⁷.

Среди простого народа, тех, кто до XIX века жил на селе, не было никаких эстетических тренировок. «Полевые работы, если учесть отсутствие машин, делали фигуру согнутой»,—пишет * По-итальянски popolo grosso—толстые люди, popolo magro—худые люди.

тот же автор. Модель стройности, таким образом, спускается сверху вниз. Пьер Бурдьё видит в этом скрытое проявление классовой борьбы. «Тело становится ставкой в борьбе, целью которой является согласие на условия того, кто занимает господствующее положение (того, кто выставляет свое тело под взгляды других), и интеграция в общество. Эта борьба за распространение норм восприятия господствующей части общества отождествляется с классовой борьбой в том, что касается навязывания характеристик группы после того, как они будут узаконены, и заставляет принять их за образец»²⁸. Обществу изобилия, считающему жир «плохим», а тучность — «вульгарностью», эстетика стройности навязывается средствами массовой информации, побуждающими женщин соблюдать диету и заниматься постоянно появляющимися новыми гимнастиками: аэробикой, бодибилдингом, стретчингом, турбоаэробикой и т. д. Известно происхождение некоторых видов гимнастики: Америка, точнее—Калифорния. Культ собственного тела требует жертв, прежде всего материальных (в пропорциональном отношении люди начинают тратить меньше денег на одежду и больше на «поддержание внешности»). Далее идут жертвы этического порядка—СМИ постоянно твердят, что «мы имеем такое тело, какого заслуживаем», а это вызывает новое чувство ответственности. Тело, которое в результате всего этого получится и будет выставляться на всеобщее обозрение на пляже, должно соответствовать современным модным канонам.

Тела спортсменов

Приблизить нас к идеалу надлежит спорту. Олимпийские игры, возникшие около 8оо года до н. э. и отмененные императором Феодосием в 394 году, представляли собой спортивные практики, отмеченные печатью жестокости. Современное слово «спорт» пришло к нам из Англии. Томас Арнольд ввел занятия спортом в частных школах (public schools) Англии, чтобы как-то ограничить—или социализировать—насилие. С точки зрения Пьера де Кубертена, по инициативе которого в 1896 году прошли первые современные Олимпийские игры, спорт должен способствовать формированию личности, умению преодолеть себя. В 1920-х годах «благородство» спорта связывается с «материальной незаинтересованностью»: деньги запятнали бы его чистоту; спорт становится любительским. «Мушкетеры» занимались спортом профессионально. После 1920-х годов дух состязания и вмешательство финансовых интересов повлекли за собой неминуемую профессионализацию. Спорт отныне подчиняется следующему: деньгам, медицине и средствам массовой информации. У спортсмена-профессионала практически нет частной жизни: за его телом постоянно следят врачи—диетолог, кинезитерапевт, кардиолог и т. д. Их работу направляет тренер, прилагающий все усилия, чтобы сделать из своего подопечного медийную фигуру. Во Флориде курорт Colony Beach and Tennis Resort принимает детей с десяти лет и навязывает им флотскую дисциплину. Ее основатель Ник Боллетьери в прошлом был моряком. Только проведя детство и отрочество в спартанских условиях, можно выйти на международный уровень, где спортсмен, со всех сторон охваченный медициной и спонсорами, не будет ни курить, ни пить, ни «кутить» и за короткий срок принесет максимум денег. Век чемпиона короток. Теннисиста Бьорна Борга чествовали за то, что он был настолько мудр, что ушел из большого спорта в двадцать шесть лет. Роль спорта в поддержании социального порядка достаточно велика. Аудитория телетрансляции футбольного матча команд второго дивизиона превосходит аудиторию самых популярных политиков. Заходит ли речь о теннисе, боксе или футболе, СМИ хватаются за эту тему и наводят на мысль, что благодаря спорту можно достичь высокого общественного положения. При этом об успехе говорится как об исключительном случае. Стадион по-прежнему остается местом, где проявляется самый крайний национализм. На кортах «Ролан Гаррос» грубой ошибке иностранца аплодируют так же, как эйсу француза.

Крайне правые хотят выдворить из страны всех иммигрантов, «кроме Платини», иронизирует сатирический еженедельник Le Canard enchaine. Как реакция на развлекательную сторону спорта возникает более гедонистский взгляд. Далекие от какого бы то ни было состязательного духа в силу своего возраста, профессии или менталитета, многие французы мирно бегают трусцой, катаются на велосипеде и на лыжах, что, впрочем, не исключает яростного «боления» перед телевизором.

ЗЕМНАЯ ПИЩА

Земная пища — вопрос культуры

В некоторых африканских племенах женщинам запрещено есть птицу, потому что «употребление птиц в пищу ведет к непостоянству». Арестованный по «состряпанному» ловким полицейским делу «садится за стол» и выдает свой секрет. После того как «поешь как следует», «тащишь девчонку в постель». Таким образом, то, что касается еды, выходит за рамки собственно еды и относится к другим социальным кодам. Вдохновленная структуралистским подходом к кулинарии в творчестве Клода Леви-Стросса, Мэри Дуглас отмечает: «Мозаика старинных правил приема пищи вписывается в комплекс правил, на которых основан культ ритуальной чистоты, а также сексуальное и супружеское поведение. Пищевые правила и привычки осмысленны лишь как элемент общей концепции мира, согласно которой богоизбранный народ должен был отличаться от всех прочих, так как у него особая судьба»²⁹. Для древних евреев материальный мир состоял из трех элементов—земли, воды и воздуха, и живые существа, не вписывающиеся в эту таксономию, не допускались до стола. По этой же причине еврей не мог жениться на иностранке, исповедовавшей другую религию. Быть «избранным» значило и значит находиться в стороне, отдельно. Пищевое поведение, таким образом, включается в мозаику законов: «Они имеют смысл, — пишет Мэри Дуглас,—для тех, кто понимает, что этот смысл касается всего прожитого; если же рассматривать их в отрыве от всего остального, они могут показаться бессмыслицей». Так же дело обстоит и с другими народами. Тот же автор сообщает нам, что в племени леле (Заир), как и у евреев, запрещено употреблять в пищу земноводных и, шире, всех, кто не вписывается в классификацию. Французы, сами того не замечая, строго соблюдают пищевые коды: мы не едим мясо хищников. Охотники едят мясо кабанов и косуль, но не лис, что является деликатесом в некоторых районах СССР, как собака в Китае. Мэри Дуглас делает вывод: «Принципы отбора, которыми руководствуется человеческое существо в своем пищевом поведении, имеют не физиологическую природу, а культурную <...>. Именно культура создает между людьми систему коммуникации, касающуюся того, что съедобно, что ядовито, что насыщает». Эти же социальные коды определяют того (ту), кто раздает еду. В интервью, данном Вердье одной женщиной из Мило, она вспоминает, как в начале века некоторые молодые пары вынуждены были жить у родителей мужа: «Когда жили все вместе, невестка не решалась отрезать себе хлеба. Готовила еду и накрывала на стол свекровь, сам себе никто ничего не накладывал, как сегодня <...>. Когда кто-то кому-то дает совсем маленький кусочек хлеба, в ответ можно услышать: „Нуты прямо как свекровь!“ Имеется в виду, что свекровь зорко следила за тем, сколько ела невестка <...>. Кусок, данный свекровью,—это ничто. Огонь, зажженный свекровью, не греет. Свекровь всегда расчетлива»³⁰. Переход от природы к культуре в традиционных обществах совершается в момент отъема от груди, что часто бывает фатальным для младенцев; материнскому молоку ищут символическую замену в продуктах белого цвета: в некоторых племенах Экваториальной Африки это мякоть баобаба, разболтанная в воде, на Антильских островах—кокосовое молоко. Женщины кормят мужчин, которые монополизировали право быть гастрономическими критиками и шеф-поварами в престижных ресторанах. По мнению мужчин, существуют «кухонные счастливицы». Это неработающие женщины, которые больше других зависят от мужей. Им доставляет удовольствие и радость угостить мужа каким-то необычным блюдом, приготовленным собственными руками. Иногда жена использует рецепты свекрови, готовит блюда, которые муж ел в детстве и которые пробуждают в нем почти внутриутробные воспоминания. Как бы там ни было, если готовят еду женщины, то потребляют ее все. Вчера мед и сласти оставляли женщинам, этим «вечным детям», тогда как мужчинам полагалось есть красное мясо и пить крепкий алкоголь. Сегодня образы мужественности и женственности смазаны и сильный пол выглядит не так, как принято в традиционной культуре, а женщины курят, пьют и не едят сладкого — от него толстеют.

Ежедневный обвинитель: напольные весы Сахар стал всеобщим врагом. Ему инкриминируют тучность, диабет, гипертонию, сердечно-сосудистые заболевания, кариес и пр. Мы уже презираем хлеб, пищу бедняков (150 г в день на человека, тогда как век назад—боо г), бобовые, картошку. Теперь нельзя съедать по 36 кг сахара в год. Это вопрос выживания. Мясо на гриле, молочные продукты, свежие фрукты и овощи, наоборот, настоятельно рекомендуются*. Наше питание больше не регулируется природными циклами, «мы ежедневно воплощаем в жизнь мечты охотников и собирателей, совершенно не заботясь об этом: едим мясо в каждый прием пищи, фрукты и овощи вдоволь круглый год, разнообразные сласти и пр. Мы упразднили чередование постных и скоромных дней: жирная пища стала нашей повседневностью»³¹. Свежие овощи и фрукты приходят к нам со всего мира, как когда-то раньше специи. Справедливости ради надо сказать, что рентабельность порождает монотонность: «внутривидовое» разнообразие фруктов и овощей сокращается. В XIX веке во Франции было 88 сортов дыни,