История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

Зачем… Уж, верно, не у нас спрашивать, когда сам щеками дергаешь. Зачем… На душе у братьев было темно, сумно, как, должно быть, и у этого неторопкого лоцмана. Что и понятно сердцу, не выскажешь словами. Алексей посмотрел на Бадму. Но тот молчал. Бадма, с этими его продолговатыми, как крупные миндалины, глазами, чему-то радовался.

…Почему Сандыков решил продолжать путь к промыслу? Почему он держался возможно мористей? Волга в дельте образует множество рукавов и проток, которые расходятся широким веером. Рукавами и протоками — кратчайший путь к острову Ганюшкино. Это братья знали из рассказов отца. Почему же Сандыков избрал обходный морской путь?

И тот же бесхитростный Ванюшка, стараясь жестами помочь себе, разъяснил загадку. Сандыков возит товары с промыслов в Астрахань. А из Астрахани на промыслы. И продает, барыш имеет. В дельте есть красные военные катера, есть белые катера. Зачем Сандыкову с ними встречаться? Он осторожный.

— Выгода своя знает. Кормиться нада. А больше ничего не знает, — закончил Ванюша.

Братья вырывали из просмоленных щелей паклю и свертывали козьи ножки. Все курят. Кроме команды рыбницы. Впрочем, у Сандыкова целый запас махорки, И тут лоцман, будто угадав Алешкину мысль, отсыпал им полпачки.

В трюме рыбницы, еще по выходе из Астрахани, в слегка просоленной воде плавало с десяток-другой мертвой разбухшей воблы. Алексей вытаскивал ее железным ведром, прикрепленным к шесту. Братья ели воблу сырой, разрывая зубами полураспавшуюся мякоть и сплевывая чешую. Но и это не смущало их. Рыбница, разрезая воду, шла вперед, к промыслу — вот что главное. Однако Володя догадывался: Алексей по-прежнему чует беду.

Вечерами их с головы до ног одевал лунный блеск, по морю разлито было сияние, и они смотрели в морскую даль: ведь каждый всплеск волн, уходящих от борта, приближает их к цели.

Когда до промысла оставалось полсуток пути, Алексей подошел к Сандыкову, требовательно сказал:

— Дай нам баранок, отец отдаст.

К удивлению Володи, кормщик молча полез в ларь, вытащил связку, обрезал веревку и отсчитал двенадцать розовых, хорошо пропеченных баранок. Благодарность подступила Володе к горлу. Он изголодался. Ему захотелось протянуть Сандыкову руку. Но что-то еще разделяло его с кормщиком. И он не протянул руки. Он только сказал: «Спасибо».

— И что за человек Сандыков? — сказал он, оставшись с братом.

— Или ему отчитываться перед отцом, или нас самих пожалел — загадка, — отвечал Алексей. Но Володя не стал долго ломать голову. Баранки были подсохшие, а в рот положил — растаяли.

Они проезжали между реюшкой, стоявшей на якоре, и поселком, небольшим — десятка три домов. До промысла было недалеко. По борту реюшки шагали вооруженные казаки, а на берегу толпились женщины. Они смотрели в сторону реюшки, и у некоторых были распущены волосы — в знак несчастья.

Казаки с реюшки что-то закричали, наставили на Сандыкова и команду берданки, и тут не только Сандыков, но и Бадма с Ванюшей заметались, подтянули грот. Рыбница накренилась, взбурлив воду, и проскочила, оставив реюшку позади. Сандыков вздохнул облегченно, но все еще оглядывался на реюшку. У Алексея было бледное-бледное вытянувшееся лицо. Братья и без объяснений Сандыкова поняли, что пришли белые, похватали людей из окрестных мест, заперли в трюм реюшки, и те ожидают своей участи. А на берегу — жены, матери, сестры заключенных. На душе у братьев стало тяжело.

И вот они оказались вблизи промысла. Володя сунул за пазуху своего «Робинзона». Смеркалось. У мола и свай, покрытых водорослями, было мелко, и команда парусника спустила плеснувшую о воду лодку. Ванюшка остался на рыбнице до утра. Они поплыли к берегу, показавшемуся братьям таким чужим, мрачным, затаившимся!

Внезапно в воздухе зарокотало, они услышали стук поршней — навстречу шла моторка. Моторка остановилась возле них. Она была переполнена людьми. Стало совсем темно, — не различить лиц. Когда незнакомцы с моторки узнали, кого везет Сандыков, из темноты, точно из морской глуби, раздался голос:

— Эх, не вовремя, на горе свое приехали вы, ребята.

Кто-то несмело предложил взять детей Николая Алексеевича с собой, другой голос возразил, что суденышко и без того затонет, а угрюмый бас с кормы, должно быть принадлежавший мотористу, огрызнулся, и моторка толчком вырвалась вперед, задев лодку бортом, и скрылась во мгле. Гуляевы лишь могли догадаться, что это бежали с промыслов отпущенные или просто укрывшиеся от колчаковского командования служащие. Недалеко ушли они. Едва взошел день, встречный белогвардейский катер пустил моторку ко дну.

2

Пошатываясь, Гуляевы вышли на берег. Они поняли, что опоздали. Их встретили рабочие — должно быть, те, что провожали моторку и еще не успели разойтись. Рабочие стояли тесной кучкой, в руках одного из них был фонарь «летучая мышь», отбрасывавший на землю желтые пятна. Гуляевых приняли тем же печальным возгласом:

— Лучше бы вы, ребятки, не приезжали. Недобрый час… Отца вашего сегодня утром казаки забрали.

Рабочие принялись обсуждать положение «ребяток», а высокий юноша, посвечивая фонарем, шепнул Алексею:

— Переночуете, а там видно будет. Я на рассвете дам знать о себе. Не робей… На всяку беду страха не напасешься. Если ночью что случится, передайте, чтоб позвали Василия Ширшова.

Они двинулись во мраке, с каждым шагом удаляясь от моря. Море роптало глуше, глуше, будто прощалось с ними.

— Всем вместе идти незачем, — сказал Ширшов, остановив группу. Он поднял фонарь и точно вырвал из мрака угрюмые черты кормщика и скрытый, уклончивый взгляд Бадмы. — О приезде ребят никто не должен знать, — продолжал Ширшов. — А ты, Сандыков, забирай Бадму и с рассветом выходите в море. Из наших рыбаков возьмешь… — Он назвал три фамилии.

Сандыков начал было возражать, но Ширшов нетерпеливо махнул рукой:

— Это я тебе от имени советской власти говорю. Думаешь, теперь твое начальство офицеры да казаки? Просчитаешься!.. Захватите соль, запас у нас есть, и выйдите в море. Привезете рыбы, хотя бы рабочих накормим. Рыбаки-то в большинстве разбрелись по поселкам. А сети не выбраны.

Рядом с Володей, освещаемая фонарем, стояла девушка — смуглая, с темными глазами. И в этих темных, устремленных на Ширшова и странно блестевших зрачках Володя увидел беспокойство и что-то еще, чего он не мог распознать.

Гуляевы попрощались с Сандыковым, и Алексей вспомнил:

— Мы тебе баранки должны…

Но Сандыков только покачал головой и растаял в темноте.

Их отвели в избу, состоявшую из двух комнат: одну в последнее время занимал отец, другую — хозяйка. Отец переехал в избу недавно. К нему ходило много народу, а прежняя горенка была тесна. Он бы и не переехал: люди настояли. Не ожидал он появления белого генерала с его злодейской армией.

Все это скороговоркой сообщил Алексею с Володей Ширшов.