История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— Продолжай! — ворчит он. Хочу знать, что было дальше!

— Но ты же дрыхнешь, толстая личинка!

— Ничуть! Я расслабляюсь, это разные вещи! После семьи Сен-Луи что там у тебя на очереди?

— Да, да, продолжайте! — умоляет Б.Б., которую увлекает нечто другое: в данном случае смелые и настойчивые прикосновения глухого.

Глухопёр думает, что просьба адресована ему, и его клешня мародёрствует всё больше и больше. Есть же такие пакостники, которых ничем не остановишь!

— После Людовика Святого пропускаем Филиппа Третьего и переходим к Филиппу Четвёртому, Красивому!

— Почему «Красивому»? — домогается Берю коматозным голосом.

— Потому что он был красивым!

— Не из голубых?

— Отнюдь!

— Надо же!

На этот раз он засыпает по-настоящему. Я не знаю, считаете ли вы моё положение завидным, друзья мои, но моё лицо становится каменным! Рассказывать историю оф Франс трём типам, один из которых глухой, второй спит, а третья млеет… уж лучше бы я занимался подводным плаванием!

Похоже, сон Толстяка набрал обороты. Толстуха, забыв о приличиях, отвечает на звучный поцелуй своего соседа, который уже почти оправдывает своё положение соседа сверху. Я выгляжу не лучшим образом со своим Филиппом Красивым! Придется мне взять свою Историю под локоток и вывести на прогулку, ибо, если так будет продолжаться, наша Берта-с-большими-ногами кончит у меня на глазах! У неё ещё тот видок! Рядом со своим спящим мужем она, похоже, испытывает особые ощущения. Чувство опасности усиливает наслаждение, это общеизвестно. Есть такие джентльмены, которые способны оттянуться только в большом холле Дюпрентан или в главном зале Галери Шарпантье, в день вернисажа.

Я собираюсь отчалить, потому что моё присутствие здесь излишне, как вдруг происходит технический инцидент с тяжёлыми последствиями.

Локоть спящего соскользывает со стола, на который он опирался. Биг Ряшка просыпается и открывает глаза цвета незабудки-под-винным-соусом. И что же видит Толстос на гнусных берегах действительности?

Его жена, да, его собственная жена, пробует на вкус всеми своими тридцатью двумя зубами (родными и чужими) слизистую папаши Дюрандаля. Этот кошмар вырывает Берю из сна. Он выпрыгивает из своего кресла и бросается на парочку с криком в сто двадцать килогерц, от которого свернулся бы и круто замешанный майонез. Но глухой отключён и не слышит сигнала бедствия. Берю хватает его за провод слухового аппарата и поднимает. Разомлевший Дюрандаль пытается изобразить любезную улыбку. Сильный удар гасит её. От второго вылетает его вставная челюсть, и от третьего отсоединяется слуховой аппарат.

Когда мой Берю в гневе, он молчалив. Он велик в ярости и прекрасен в ненависти! Его жёнушка смиренно наблюдает корриду.

В промежутке между двумя иками Дюрандаль спрашивает, в чём, собственно, дело? Но Толстяку не до разговоров. Он занят. Знаток мордобоя. Мастер! Ювелир! Он занимается отделкой! Он умело чередует боковые удары с прямыми, большой палец в глаза и колено в семейные драгоценности! Гораздо быстрее, чем блюститель порядка поймёт смысл марсельского анекдота, Дюрандаль превращается в клочья, истекает кровью, выходит из строя! Усеяв пол ломом и обломом, он наконец затихает на коврике Берюрье.

Последний подходит. Гордый, багровый, задыхающийся, но с видом победителя. Он потирает свои пальцы-сардельки мягкими, изящными движениями.

Он обсасывает несколько ссадин, затем направляется к Берте. Будет ли второй тур? Но нет! Вопреки ожиданию, он ласково гладит затылок своей слонихи и произносит:

— Надо же, как эта чертовка пользуется спросом! Если бы меня тут не было, этот сатир перешёл бы к рукоприкладству.

Берта прилагает все свои старания. Она говорит, что этот Дюрандаль, он просто пустой звук, притворщик с тёмными намерениями. Ты его считаешь добрым соседом, таким скромным и услужливым, потому что он несёт твою корзину, а на самом деле ты пригрела змею у себя на груди. Вообще-то, с такими фермами, как у Берты, тут есть чем пригреть змею Дюрандаля.

Она целует своего муженька, потому что он настоящий герой. Не то что некоторые мужья-потворщики, которые не смеют осадить наглеца. Нет, её Александр способен принять меры! Александр Толстый! Она говорит с дрожью в голосе, что, если что-нибудь случится с одним из них, она даже не знает, что будет делать! Без защитника её жизнь станет трудной. Без силы нельзя. Она себя чувствует такой слабой! Женщина есть женщина, и всё тут. Тростинка на ветру! Ей нужен покровитель, иначе она всё равно что ленточка, подхваченная ураганом жизни.

Берю рыдает, как кафель писсуара. Он хнычет, что всё так и есть…

Одним словом, в семье воцаряется сладостный мир. Берта подбирает обломки слухового аппарата веником и совком для мусора. Берю постановляет, что нужно сбрызнуть его подвиг, и откупоривает бутылку белого шампанизированного вина. Это его торговец лимонадом его шампанизировал. Всё, что он производит, превращается в пену. Такое впечатление, что сработал огнетушитель. После того как стол получил свою порцию, нам осталось совсем немного на дне бокала, и мы делимся символически. Теперь уже он сам держит за талию толстую Берту; два голубка нежно любили друг друга. Что касается породы голубей, скажем, что чета Берю относится к сизым!

— Может, продолжим после этой маленькой интермудии? — предлагает хозяин. — Ты остановился на Филиппе Красивом…

— Его звали Красивым, потому что он был очень красивым, блондином, с правильными чертами лица, и он был атлетического сложения!

— Он, наверное, носил корону, — щебечет Б.Б.

— Как папа! — добавляет Пухлый.

— Нет, — поправляю я, — он её носил как король. Он ещё больше расширил границы Франции и усилил королевскую власть. Вот только для того, чтобы усилить свою власть, ему нужны были деньги, много денег. Говорят, что он был фальшивомонетчиком!

— И ты ещё говоришь, что он был великим, Сан-А! — восклицает мой ученик.

— В политике, Берю, средства почти не имеют значения: важны только результаты!

— И всё же… Как ты будешь уважать того, кто печатал фальшивые банкноты?

— Но он укрепил страну!

Берюрье не сдаётся.

— То-то я смотрю, как наша валюта всё падает и падает!

— Не мешай комиссару! — требует его благоверная. — И что же он такого сделал, ваш Филипп-Красавец?

— Много разных вещей: например, он впервые созвал Генеральные Штаты, потому что попёр против Папы из-за налогов, которые духовенство не хотело платить!

— Правильно сделал! — вопит Толстяк.

— Созывая Генеральные Штаты, король хотел получить согласие нации, чтобы начать борьбу против верховного жреца.

— В общем, это было что-то вроде референдума?

— Да.

— И он получил большинство голосов?

— Легко! Когда глава государства обращается к нации, Берю, это значит, что он уверен в том, что ему скажут «да», иначе он не пошёл бы на этот риск! Референдум — это бокал с сиропом, который дают народу перед тем, как ввести ему пилюлю.

— Вы говорите, что он сделал много разных вещей, — обрывает Берта, которую мало интересуют его политико-философские взгляды. — И что же ещё?

— Он ликвидировал орден тамплиеров.

— Я видел по телевизору, — вспоминает слон Берюрье. — Монахи гнали веселуху, да? Эти господа собирали бабки и прикалывались с распятием, и ещё они устраивали неслабые группёшники. Они разыгрывали великую сцену артиллеристов в монастыре. Чёрт! Если ты носишь платье, рано или поздно у тебя появляются склонности, неизбежно!