История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века
Шрифт:
Как бы то ни было, эта самая Помпадур негласно становится одновременно премьер-министром и королевой Франции. Она принимает все главные решения, объявляет войны и заключает мирные договора. Она наказывает тех, кто напоминает ей о её простом происхождении, и ссылает тех, кто ей не нравится. Будь то герцог или министр, в её руках они весили не больше, чем пустой орех. Короче, мы уже видели, как на протяжении истории такую роль играли многие шаболды.
С маркизой де Помпадур сексуальная жизнь Людовика доходит до буйства. Он сохраняет метрессу, но и оказывает честь одной за другой многим молоденьким девушкам. Людовик Пятнадцатый был ещё тем композитором! На приветствие скаутов его дирижёрская палочка, наверное, отвечала: «Всегда готов!» Он вписал самые прекрасные любовные страницы в наше национальное достояние (Сен-Бернардена) в Оленьем парке. Некоторые думают, что речь идёт о каком-то месте, где голые девушки бегали под луной, а олени и король преследовали (и настигали) их. На самом деле речь идёт попросту об одном месте
Он был мудрым и знал, что победы и поражения не много стоят, ибо за ними следуют другие и делают сомнительными результаты предыдущих. Но он сделал любовь тем, чем она стала сегодня: искусством, в котором французы — я это говорю без шовинизма, поверь, держат пальму первенства. Французам пришлось уступить во всех дисциплинах: военных, культурных, художественных. Но они остаются, вопреки всему, принцами ширинки! Они уже не всегда снимают головной убор в лифте, в котором находятся дамы; они проходят в метро впереди своей супруги, они отказываются от филе из птицы, строя комбинаты для гамбургеров, они проигрывают войну с Египтом за сорок восемь часов, а цацки, которые они производят, оказываются самыми дорогими в мире; но в постели они остаются хозяевами положения!
Это тоже не имеет объяснения. Это просто в порядке вещей.
В их порядке вещей!
Я замолкаю, чтобы глотнуть мюскаде. Я в форме. Мой вирус отпустил меня.
Видя, что Старый берёт своё тряпьё, я его останавливаю:
— Придержи свои кожурки на стуле, Пинюш, я сейчас закончу, и ты передашь эту ленту — о, сколь магнитную, — нашему другу Берю.
И Сан-Антонио берёт микрофон.
— Представь, Берю, возле ног Помпадур был сам шеф полиции. И знаешь, как звали этого авторитетного служащего? Берюйе (или Берийе, я встречал это имя в нескольких разных написаниях). Ты видишь, Толстяк, как тесно твои предки связаны с историей! Так, заканчиваем с папашей Людовиком Пятнадцатым, Пино спешит забрать снимки своих внутренностей. Помпадур умирает. Чтобы утешиться, Людовик Пятнадцатый бросается в объятия одной шлюшки. Настоящей. Её звали Жанной Бекю. Как назвали, так и звали. Она была девушкой лёгкого поведения. Лучше быть девушкой лёгкого поведения, чем девушкой тяжёлого поведения. Одним мановением волшебной палочки король делает её графиней Дюбарри. Это было вызывающе с его стороны, но он это сделал! И здесь я тоже снимаю шляпу перед Любимым. Меня никогда не заставят усомниться в том, что этот мужик был настоящим демократом. Он понял, что главное — не геральдический знак на корсаже, а содержимое последнего. Да здравствует Людовик Пятнадцатый! Он дошёл до конца в единственном деле, которое его интересовало и которое действительно представляет интерес: в любви.
После того как он сделал маркизой дочь мясника по имени Пуассон и графиней блудницу по имени Бекю, я не устану повторять, что это прекрасно, это великодушно!
А теперь один небольшой итог вместо заключения! Один!
В чём нужно упрекнуть Людовика Пятнадцатого? В одном-единственном! В том, что он был Людовиком Пятнадцатым в то время, когда нужно было ещё побыть Людовиком Четырнадцатым. Но можно ли упрекать кого-то в том, что он не был собственным прадедом? Думаю, что нет!
Посмотрим в деталях. Он потерял Канаду («Я не смог уберечь Монкальма» [171] , — говорил он) и отделения Индийского банка. Но этим самым он избавил своих соотечественников от многих неприятностей. Если бы мы их сохранили, мы бы имели дело с целыми народами, и однажды нашему Генералу пришлось бы «я-вас-понять» их. Так или нет?
171
Монкальм де Сен-Веран — генерал, участник войны против англичан в Канаде, погиб при защите Квебека. — Прим. пер.
Зато Людовик Пятнадцатый подарил Франции Корсику. И когда знаешь, что на следующий год после покупки у генуэзцев острова Красоты там родился Наполеон, а через какие-то сто пятьдесят лет там ещё появился на свет Тино Росси [172] , ты можешь оценить по достоинству такой подарок! Подарок? Нет, милость!
Кроме этого неоценимого дара, Людовик Пятнадцатый дал Парижу площадь Согласия, самую большую площадь в мире. В противном случае, где бы ещё пришлось казнить на гильотине его внука? Простим ему военную школу и церковь Сен-Сюльпис. В конце концов, этот памятник имел большое значение для мочевого пузыря Рауля Поншона [173] . И поаплодируем ему за Пти Трианон [174] , верх изящества. После того как любовь стала озорной и элегантной, мебель последовала её примеру. Лёгкость, игривость, удобство пришли на смену монументальным катафалкам прошлого. Родился стиль Людовика Пятнадцатого, и
он пережил все беды Франции, потому что мы его видим повсюду: в Америке и у Левитана [175] , а также в отеле «Крийон» [176] . Что ж, подведём черту, Берю. Пока Людовик Пятнадцатый занимался любовью, Жан-Жак Руссо, Вольтер и Монтескье подготавливали революцию. Разве не заслуга этого доброго короля то, что он позволил им это?172
Константино Росси — очень популярный певец своего времени, родился в Аяччио на Корсике в 1907 г. — Прим. пер.
173
Рауль Поншон — французский поэт и оформитель церквей. Сан-Антонио намекает на то, что он был любителем алкогольного напитка абсент, который он воспел в своих стихах. — Прим. пер.
174
Пти Трианон — павильон, возведённый в Версале архитектором Габриелем по заказу Людовика XV и по просьбе мадам Помпадур. Образец французского классицизма. — Прим. пер.
175
Левитан — марка мебели. — Прим. пер.
176
Отель «Крийон» — один из самых знаменитых отелей-люкс, окна которого выходят на площадь Согласия. В 2005 г. продан американскому капиталу. — Прим. пер.
И ещё при нём появилось изобретение, которое не перестаёт нас восхищать: майонез. Одного этого достаточно, чтобы считать его великим.
Он умер в ужасных страданиях 10 мая 1774 года. Его члены, изъеденные оспой, превратились в лохмотья. Его лицо вздулось и почернело. И к тому времени, когда он издал последний вздох, тело, вызывавшее их так много, полностью разложилось, и смерти оставалось только подобрать его прах. Аминь!
Я выключаю магнитофон и смотрю на Пино.
Он плачет!
— Вы поговорили с вашей матушкой, Антония? — спросил Филипп Беррюшель, ласково обняв девушку за талию.
Она была красивой.
Он был красивым.
У неё были тёмные волосы, матовая кожа, горящие глаза, красиво вычерченные губы и прямой нос.
У него были светлые волосы, светлое лицо, глаза цвета Северного моря и чувственный рот.
Ей было восемнадцать лет.
Ему было двадцать восемь.
Они любили друг друга.
Они повстречались благодаря самому великому и самому банальному из случаев — во время прогулки, которую совершал Беррюшель в местности, окружавшей Аяччио.
Молодой банкир приехал для того, чтобы быть наблюдателем при создании филиала его банка Б. Н. К. И. (Беррюшель Нейшнл Компани оф Индия) на острове Красоты. Он приплыл на своём личном корабле «Любимый» две недели назад и стал на якорь в порту Аяччио.
И он ступил в окрестности.
Он был очарован климатом и живописностью Корсики и совершал пешие прогулки один среди диких кустарников. И вот во время одной из таких прогулок, во второй половине дня, богатый француз приметил Антонию Рамолино, которую преследовал со своими ухаживаниями какой-то бродячий пёс (без ошейника). Беррюшель бесстрашно прикончил животное своей тростью из литого золота. С первого взгляда между молодыми людьми возникло взаимопонимание. Гордая осанка и богатство Филиппа ослепили Антонию. А также то, что он был французом, ибо репутация короля Людовика Пятнадцатого простиралась дальше границ и морей и отражалась на его подданных.
Поскольку девушка медлила с ответом, Беррюшель повторил вопрос:
— Скажите же мне, любовь моя, вы поговорили с вашей матушкой?
Антония кивнула.
— Она отказала, не так ли? — спросил Филипп упавшим голосом.
Она боязливо посмотрела вокруг себя и, убедившись в том, что поблизости никого не было, осмелилась взять его за руку.
— Моя мать отнеслась с пониманием, но ничего не поделаешь. Мой отец, мой брат и мой дядя Буонапарте не разрешат мне выйти замуж за иностранца. Никогда!
— А если я вас украду?
Она подскочила.
— Сразу видно, что вы не знаете моих соотечественников! Корсиканцы — очень гордый народ, у них слишком сильно развито чувство чести. Даже при вашем богатстве они не позволят мне выйти за вас замуж. И если я убегу с вами… где бы мы ни были, они найдут нас и убьют обоих!
— Обоих, вы так думаете? — пробормотал Беррюшель.
— Меня, может быть, и нет, — подумав, сказала Антония, — но вас точно, можете не сомневаться…
Такая перспектива вовсе не прельщала Беррюшеля. Если ты преуспевающий банкир, ты как-то не можешь себя представить в роли затравленного человека. И ведь он… он так любил эту девушку и не мог от неё отказаться.