История Фридриха Великого.
Шрифт:
Наконец, неистовые крики преследующего неприятеля обратили в бегство и последнюю треть храбрых пруссаков. Между ними был небольшой отряд гусар ротмистра Притвица; за ним гнались казаки, "Господин ротмистр!
– - закричал один из гусаров.
– - Взгляните -- это наш король!" Весь отряд кинулся на пригорок. На нем {355} стоял Фридрих, один, без свиты, сложив на груди руки, и с немым бесчувствием смотрел на гибель своего славного войска. Притвиц почти силой усадил его на коня, гусары схватили лошадь за поводья и увлекли за собой. Но казаки их уже настигли, и король наверное был бы убит или взят в плен, если бы Притвиц удачным выстрелом из пистолета не сразил офицера, который предводительствовал казачьим отрядом. Падение его на несколько минут остановило преследователей, и пруссаки успели ускакать.
Фридрих совершенно потерялся; вся бодрость духа,
Поздно вечером прибыл он в небольшую деревушку на Одере. Отсюда был отправлен новый гонец к Финкенштейну.
"Из 40.000 человек, -- писал ему король, -- у меня осталось только 3.000. Я не могу более располагать войском. Подумайте о безопасности Берлина. Я не переживу моего несчастья. Последствия битвы хуже, чем сама битва. Средства мои истощены. Признаюсь откровенно: все пропало. Но я не буду свидетелем погибели моего отечества. Прощайте навсегда!"
Тут же было написано предписание генералу Финку, которому король сдавал команду над остатками своей несчастной армии:
"Генералу Финку предстоит трудное поручение. Я передаю ему армию, которая не в силах более бороться с русскими. Гаддик за ним, а Лаудон впереди, ибо он, вероятно, пойдет на Берлин. Если генерал Финк двинется за Лаудоном -- Салтыков нападет на него с тыла; если он останется на Одере, то будет подавлен Гаддиком. Во всяком случае, я думаю, лучше напасть на Лаудона. Успех такого предприятия мог бы остановить наши неудачи и замедлить ход дела, а выигрыш времени очень много значит в таких обстоятельствах. Секретарь мой, Керер, будет присылать генералу газеты из Торгау и Дрездена. Генерал Финк должен обо всем извещать моего брата, которого я наименовал генералиссимусом армии. Совершенно поправить наше несчастье невозможно, но все приказания моего брата должны быть исполняемы беспрекословно. Армия присягает моему племяннику, Фридриху-Вильгельму. Вот последняя моя воля. В бедственном моем положении я могу только подать совет; но если бы имел хоть какие-нибудь средства, то не покинул бы мир и войско". {356}
Фридрих заночевал в полуразвалившемся крестьянском шалаше. Не раздеваясь, бросился он на пук соломы, а адъютанты расположились в ногах его, на голом полу.
Всю ночь прометался он на своем ложе в страшном волнении -- состояние души его было ужасно. Утром приближенные едва его узнали, до того изменились все его черты. Отрывистые, бессвязные, почти бессознательные речи показывали, что он близок к помешательству. Один из офицеров донес, что привезли несколько спасенных орудий. "Ты лжешь!
– - закричал на него Фридрих с бешенством.
– - У меня нет более пушек!" Почти так же принял он артиллерийского полковника Моллера, когда тот явился с рапортом. Но Моллер выдержал первый пыл и потом старался успокоить и утешить короля. Он уверил его, что все солдаты преданы ему душой и телом, готовы на каждый новый подвиг и рады всей своей кровью искупить свободу отечества и жизнь короля. Это подействовало на Фридриха. Слезы проступили у него на глаза, и ему стало легче. Новые надежды запали в душе его вместо мрачного отчаяния и постоянной мысли о самоубийстве.
Пруссаки потеряли в Кунерсдорфской битве до 20.000 убитыми, ранеными и пленными. Между убитыми находился и майор Эвальд Клейст, известный немецкий поэт, имя которого гремело по всей Германии. Печальная участь постигла этого героя-певца. Он вел солдат на приступ Шпицберга, ядро оторвало у него правую руку, он схватил шпагу левой и опять бросился вперед, но не достиг до вершины: картечь раздробила ему ногу. Солдаты отнесли его в лощину и оставили до окончания дела. Здесь нашли его казаки, раздели донага и бросили в болото.
Во время битвы русские гусары, проходя мимо, услышали его стоны, вытащили полумертвого из болота, приодели, чем могли, перевязали рану, утолили его жажду, но не могли взять с собой и оставили близ дороги. Тут пролежал он до глубокой ночи. Новый казачий пикет совершил над ним новые неистовства. На следующий день русский офицер нашел его в ужасном положении, покрытого ранами, почти истекшего кровью. Немедленно страдальца отправили во Франкфурт, где над ним были испробованы все врачебные пособия. Но человеческая помощь не могла возвратить его к жизни. Он умер 12 августа и был похоронен с большими почестями. Члены франкфуртского университета и русские войска сопровождали его гроб до могилы. Один из наших офицеров, видя, {357} что на гробе Клейста нет шпаги, положил свою на крышку, говоря, что такой достойный офицер не может быть схоронен без этого знака отличия.
Немецкие историки полагают урон с русской стороны до 17.000 человек убитыми и ранеными и уверяют, что граф Салтыков в донесении своем императрице сказал в оправдание значительной своей потери: "Что делать! Король прусский дорого продает победы над собою! Еще одна такая битва и я принужден буду сам доставить реляцию к Вашему Величеству!" Но все это несправедливо. Русских было ранено 10.863, и в числе их кн. Голицын,
кн. Любомирский и генерал Олиц. Что же касается до убитых, граф Салтыков говорит в своем донесении:"Могу Вашему Императорскому Величеству засвидетельствовать, что если найдется где победа сия славнее и совершеннее, то ревность и искусство генералов и офицеров, а мужество, храбрость, послушание и единодушие солдатства должны навсегда примером остаться. Что же до урону с нашей стороны принадлежит, то оный гораздо меньше, нежели я сперва сам думать мог. Убитых генерально всех чинов имеем мы только 2.614 человек".
Русские и австрийцы, под предводительством Тотлебена и Лаудона, в тот же вечер преследовали пруссаков до самого Одера и отняли у них еще множество пушек и знамен. Добыча наша состояла из 26 знамен, 2 штандартов, 172 пушек и гаубиц и множество полевых снарядов. Кроме того, было взято в плен 6.555 человек рядовых, 44 офицера и отнято более 10.000 ружей.
Граф Салтыков был награжден за Кунерсдорфскую победу чином генерал-фельдмаршала.
Фридрих скоро убедился, что страх и отчаяние его были неосновательны. Около него собралось до 18.000 человек, рассеянных неприятелем в Кунерсдорфской битве. С ними он переправился через Одер, сломал за собой мосты и стал укрепленным лагерем между Кюстрином и Франкфуртом. Русские также перешли Одер и стали лагерем при Лоссове, а Даун подвинулся с главной австрийской армией в Нижнюю Лузацию. Все показывало, что оба войска хотели соединиться, вместе вступить в Марку и овладеть беззащитной столицей Пруссии. Фридрих присоединил к себе все войска, какими мог располагать, и решил защищать дорогу к Берлину. Для этого он стал у Фюрстенвальда на реке Шпрее, куда вытребовал себе новую артиллерию из берлинского арсенала. Но напрасно {358} Фридрих ждал неприятелей: они не являлись. По причине возникших несогласий между Салтыковым и Дауном русские не воспользовались своими выгодами. Даун требовал, чтобы Салтыков шел непременно на Берлин, а сам щадил свои войска. Салтыков отвечал на это, что одержал уже две кровавые победы и ждет того же от австрийского фельдмаршала. Тогда Даун для виду подвинулся вперед, но едва он прошел несколько миль, как принц Генрих, наблюдавший за ним в Силезии, посредством хитрого маневра ударил на него в тыл, разрушил все магазины в Богемии и вынудил его поспешно воротиться. Между тем русские потребовали от Дауна выговоренного продовольствия для армии; австрийский военачальник сам ничего не имел и вместо провианта предложил деньги. Салтыков отвечал: "Мои солдаты денег не едят!" и приготовился к отступлению. Тогда венский кабинет, подстрекаемый Дауном, настоятельно потребовал, чтобы Салтыков преследовал свои завоевания, грозя, что в противном случае он будет сменен, и другой пожнет плоды его побед. Это взбесило русского фельдмаршала, и он немедленно двинулся к польским границам. Но дорогой он получил высочайшее повеление продолжать войну и обратился снова к Силезии. Намерение его было осадить Глогау. Фридрих предупредил его и, заняв крепкую позицию перед Глогау, преградил русскому войску дорогу. Не получая подкрепления из главной австрийской армии и слыша, что Даун обратился в Саксонию, Салтыков не решился вступить с Фридрихом в битву. Он повел армию по берегам Одера, достиг до местечка Тернштадт, хотел взять его, но, встретив сопротивление, превратил его в пепел, а потом выступил, в начале ноября, в Польшу. Лаудон отделился от русских и пошел в Моравию. Берлин был спасен.
Но с отступлением русских опасность не миновала. Пока Фридрих действовал против Салтыкова, имперская армия, под начальством герцога Цвейбрюкского, проникла в Саксонию, оставленную без всякой защиты. В короткое время Лейпциг, Торгау и Виттенберг были заняты. Имперцы подступили к Дрездену. Комендант Шметау приготовился к обороне -- он решил отстоять город или похоронить себя под его развалинами. Это случилось вскоре после Кунерсдорфской битвы. Фридрих в безнадежном своем положении написал Шметау, чтобы он не рисковал понапрасну гарнизоном, а постарался бы спасти артиллерию и казну, состоявшую из 5.000.000 талеров. Вследствие королевского предписания Шме-{359}тау сдал город на капитуляцию, выговорив свободный выход гарнизону и вывоз орудий. Имперцы согласились, но по занятии города предательски напали на прусских солдат, отнимали у них ружья, рубили их и брали в плен. Только немногие из гарнизона уцелели. А помощь была уже близка: генерал Вунш, посланный Фридрихом, находился только к трех милях от Дрездена.
По удалении русских Фридрих сильно занемог подагрой. Несмотря на жестокие страдания, он не упускал из виду военных действий и созвал к себе всех генералов. Они нашли его в бедной каморке небольшого мещанского домика, в Кебене. Он лежал на постели, ноги были прикрыты шубой, голова завязана платком.
– - Господа!
– - сказал он им.
– - Я созвал вас, чтобы ознакомить с моими намерениями и показать, что жестокая боль не дозволяет мне лично явиться к армии. Уверьте храбрых пруссаков, что болезнь моя не вымышлена, что я вполне надеюсь на их мужество и не успокоюсь до тех пор, пока не поправлю наших дел. Только одна смерть может меня разлучить с моей армией!