История героя: Огонь наших душ

— Вестник Ватнир! Что происходит? Что нам делать? — зачастил он, тяжело дыша.

— Неужто вид посланца Римрганда лишил тебя рассудка, Хафйорн? — голос годлайка посторожел и налился силой. — Ты теперь нуждаешься в моем водительстве и в ежедневных заботах? Что же, вот тебе мой наказ — дом Хафтара лишился крыши, помоги с его починкой.

— Но посланец… мы видели его смерть! Мы видели, как он восстал! Что все это значит, Ватнир?

— Что такого непостижимого ты увидел, Хафйорн? Все в этом мире конечно, и всему приходит конец. Со мной — Несущий Слово Заката, призванный к нам самим Властелином Неизбежности. Он принесет последнее успокоение и посланцу, и всей Мертвой Льдине. В Дирвуде он без следа уничтожил души целого поколения разумных, верша волю Римрганда. В Дедфайре за ним следуют опустошение и гибель, которые он принес и сюда, на Мертвую Льдину, как того хочет Белый Аурокс. К чему твои бессмысленные метания? Разве ты не один из Вестников, принявших волю Зверя Зимы? Разве все твое существование — не прискорбная, пусть и необходимая прелюдия к неизбежной свободе от всех страданий? Иди, Хафйорн, не трать мое время зря, — мясник часто закивал, глядя на Ватнира с обожанием, и с новыми силами двинулся прочь.

— Пару месяцев назад, Эдер выговорил мне за то, что я придумал ему титул без его позволения, — сдерживая смех, поведал товарищам Кьелл. — Надо сказать, то прозвище ни в какое сравнение не шло с Несущим Слово Заката. Как, Ватнир, выдумаешь Эдеру хорошее прозвание?

— Запросто, — ответил годлайк Римрганда со смешком в голосе. — Узнаю его получше, и хоть десять. Развешивание рыбьих потрохов на уши всегда давалось мне легко, пусть большой радости и не приносило.

— Только пусть это прозвище будет звучным, что-то вроде Сокрушителя Несокрушимого, — встрял Эдер. — На меньшее я не согласен.

— Несущий Дым Белолиста, — с предельно серьезным видом кивнул Кьелл. — Слишком Подробный Описатель Статей Своих Подружек.

— Ты только что подтвердил, четко и ясно, понятое нами месяцы назад: выдумывание звучных прозвищ — не твое, — ухмыльнулся в усы блондин. — Пусть лучше Ватнир займется, у него хорошо получается.

***

Товарищи подошли к отвесной ледяной стене на краю поселка. Она тянулась ввысь, подпирая небо; у самого края виднелись сколы, оставленные тушей немертвого дракона. Ватнир снял со спины пару ледорубов — точно таких же, как те, что он передал Кьеллу, и вынул из рюкзака два мотка крепкой веревки, и небольшой, но тяжелый даже на вид мешочек со скальными крючьями — кривыми, остро заточенными кусками металла с ушком для веревки в головке.

— Нам — на самый верх, — годлайк разделил крючья на две примерно равные доли, и передал одну из охапок железяк Кьеллу. — Хорошо, что ты с нами, сородич, не то вдвое дольше провозились бы.

— Ты хоть достаточно протрезвел, а, Ватнир? — с беспокойством осведомился Кьелл. — Не сверзишься посреди подъема?

— Эта стеночка для меня — что половицы моей комнаты, я и во сне на нее поднимусь, — хрипло рассмеялся годлайк Римрганда. — Неужто ты так много времени провел далеко от дома, что у тебя поджилки трясутся при виде этого скромного препятствия?

— Я, если что, даже не из береговых гламфеллен, — ответил Кьелл, старательно обвязываясь веревкой. — Моя семья больше охотой жила. Но могу поспорить, что в этом подъеме я тебе не уступлю.

— На что спорим? — лицевая пластина Ватнира сдвинулась вверх, приоткрывая его желтоватые зубы в улыбке.

— Давай на интерес, — предложил Кьелл. «Не, я могу считерить и взбежать на эту вершину за пару секунд — Искусству Шагов Геккона все равно, к чему цепляться. Но почему бы и не пофаниться?» подумал он. — Победитель задает проигравшему любой вопрос, и тот обязан ответить, иначе он не мужчина, и вообще, позор ему. Согласен?

— Готовься глотать ледяную крошку из-под моих ног, — оскалился римргандов сын, втыкая ледорубы в стену.

***

«Кто бы мог подумать, что я ударюсь в такой вот экстремальный туризм здесь, в тропиках,” отвлеченно размышлял Кьелл, вбивая очередной страховочный крюк. «Не походы по джунглям, болотам, и древним руинам, не охота на монстров каких, а гребаный альпинизм, причем самый хардкорный — со льдами и снегами.»

Неожиданно, он поймал себя на том, что насвистывает «Песню о друге» Высоцкого, и засмеялся. «Стоп! Не сметь следовать худшему из тропов о попаданцах! Хуже было бы только начать безудержно прогрессорствовать, клепая всякие безумные вундервафли из местных материалов. Например, воткнуть на мою джонку лисели и бом-утлегарь[1]. Последний очень к ее носу подошел бы, на котором бушприта сроду не водилось.»

Из мыслей о его сложной попаданческой судьбе бледного эльфа вырвало легкое нарушение спокойного ритма его восхождения. В очередной раз ухватившись за рукоять ледоруба, он слегка вздрогнул от обжегшего его даже сквозь перчатку холода насквозь промерзшего металла.

«Что за?» удивленно подумал гламфеллен. «У ватнировских инструментов ручки деревянные были. С чего вдруг эта внезапная трансмутация?»

Он поднял взгляд, и еще больше удивился — ледорубов перед глазами торчало двое. За третий, воткнутый пониже, он держался другой рукой.

«Не, мои ледорубы начали размножаться. Поздравляю любящую чету ледорубов с, внезапно, ледорубом,” с неуместной веселостью подумал эльф.

Кое-что необычное обратило на себя его внимание — скалолазный инструмент, за который он держался, и не думал нагреваться от тепла его руки, да и вообще, при ближайшем рассмотрении, оказался не ледорубом, а нестандартной формы клевцом, порядком вмерзшим в лед.

«Вселенная наградила меня за отказ от песен Высоцкого этим магическим оружием,” с легким удивлением отметил Кьелл. «Все же придется использовать техники ци на этом подъеме, пусть и не для читерства.»

Применив самую малую толику усиления, он аккуратно высвободил артефакт из ледового плена и отправил его в вещмешок.

***

Восхождение Кьелла на ледяную стену продлилось добрые полчаса. Ватнир безнадежно обогнал его: когда бледный эльф только перевалил через край, годлайк уже страховал первого поднимающегося — Алота. Через некоторое время вся компания отдыхала от альпинистских упражнений, разведя костерок и согреваясь заваренным на нем чаем из листьев хапа.

— А ты даже не преувеличил особо, Ватнир, — устало бросил Кьелл, дыша паром над своей кружкой. Страхуемый им Эдер попытался сорваться пару раз, задав другу и командиру работы. — Чуть ли не бегом по этой стенке взбежал. Как используешь свой выигрыш?

— Я пока недостаточно тебя знаю, чтобы спрашивать что-то конкретное, так что просто давай свой самый стыдный секрет, — продемонстрировал безгубую улыбку годлайк.

— Ну, даже и не знаю, — пожал плечами гламфеллен. — Я безумно влюблен в королеву Хуана Онеказу II, вот. Бабочки в животе, учащенное сердцебиение, страдания одинокими вечерами, все дела.

— Не, это не считается, — неторопливо проговорил Эдер. — Об этом весь корабль знает. Давай секрет, который еще не всплыл.

— Ты-то чего встряешь? Ты вообще в споре не участвовал, и на стену эту въехал на моем горбу, — удивленно приподнял брови Кьелл, и непоследовательно добавил: — Что же, одной Майе не сообщили? А то она до сих пор ко мне подкатывать пытается.

— Об этом ты у наших женщин спроси, — ответил дирвудец, отхлебывая из своей кружки. — Сплетни — не мое занятие.

— Ага, и ты предлагаешь заняться ими мне, — фыркнул Кьелл. — Ладно, вот вам один из моих секретнейших секретов. Моим первым серьезным успехом как сайфера было убеждение моего брата Йорана в том, что нательное белье нашей старшей сестры Асы — замечательный головной убор. Причем, внушение я произвел так, что он и не подозревал, что это был я. Следующим утром он щеголял в обновке на семейном завтраке. Мама и папа имели с ним очень долгую и очень странную беседу после этого.