История Христианской Церкви. Том III. Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х.

Мы приводим несколько фрагментов из переведенных Нилом гимнов святого Анатолия, патриарха Константинополя, участника Халкидонского собора (451). Первый из них — рождественский гимн, который по–гречески начинается словами .

Великое и могущественное чудо Становится залогом праздника: Дева носит Младенца, И честь Девы остается чиста. Слово воплотилось, Но остается превознесенным: И херувимы поют с небес, Отвечая пастухам. И мы вместе с ними торжественно Снова повторяем гимн: «Слава в вышних Богу, Мир людям на земле!» Пока блистательные воинства ангелов Так воспевают вашего Царя, Ликуйте, долы и горы! Океаны, рукоплещите! Он пришел искупить всех, И все будут Ему поклоняться, Младенцу, рожденному в Вифлееме, Спасителю и Господу! Теперь идолы погибнут, Заблуждения исчезнут, И Христос будет править вовеки, Господь наш и Бог.

Еще один христианский гимн того же автора, начинающийся со слов [1248] :

В Вифлееме Он родился! Творец всего, вечный Бог! Он открывает врата Эдема, Царь веков! Огненный меч Позволяет войти туда в славе; Отделяющая нас стена разрушена, силы Земли и Неба теперь едины; Ангелы и люди вновь вступают в древний союз, Чистые присоединяются к чистым. Счастливо это единство! Теперь чрево Девы, Как престол херувимов, Содержит Того, Кто ничем не ограничен; Носит Его, перед Которым Трепещут серафимы! носит Того, Кто грядет. Чтобы излить на мир Свою вечную любовь во всей полноте!

1248

Из «Christian Remembrancer», l. с,p. 302. См. также Neale, Hymns of the Eastern Church,p. 13.

Еще один гимн о Христе, успокаивающем шторм, , в воспроизведении Нила:

Свирепыми были завывания ветра, Темна была ночь; Весла усердно работали; Белая пена сверкала; Мореплаватели дрожали; Опасность была близка; Потом Бог от Бога сказал; — Не бойтесь! Это Я. Волны высотой с гору, Склонитесь! Вой эвроклидона, Успокойся! Нет никакой опасности — Да уйдет печаль — Там, где Свет от Света говорит: — Не бойтесь! Это Я. Иисус, Избавитель! Приди ко мне; Успокой жизненное море На моем пути! Когда буря смерти Свирепствует, все сметая, Прошепчи, о Истина из истин; — Не бойтесь! Это Я.

§115. Латинская поэзия

Латинские гимны IV — XVI веков имеют больше значения, чем греческие. Их меньше по количеству, но они замечательны в плане безыскусной простоты и истины, а также в богатстве, силе и полноте мысли, в чем более родственны протестантскому духу. С объективно церковным характером в них сочетаются большая глубина чувства и большее субъективное осмысливание и переживание спасения, чем в греческих, а соответственно, в них больше теплоты и пыла. В этом плане они образуют переходный этап к евангельским гимнам, в которых наиболее прекрасно и глубоко выражено личное наслаждение Спасителем и Его благодатью искупления. Лучшие латинские гимны благодаря римскому бревиарию стали использоваться повсеместно, а их переводы прижились и в протестантских церквях. В основном они посвящены великим фактам спасения и основным учениям христианства. Но многие из них восхваляют также Марию и мучеников и испорчены различными суевериями.

В Латинской церкви, как и в Греческой, еретики дали полноценный толчок к развитию поэтической деятельности. Оба патриарха латинской церковной поэзии на Западе, Иларий и Амвросий, были одновременно и защитниками ортодоксии против нападок ариан.

Гений христианства оказал влияние, отчасти освобождающее, отчасти преображающее, на латинский язык и стихосложение. Поэзия в ее юношеском порыве подобна бурному горному потоку, не знающему преград и сокрушающему все препятствия; но в более зрелой своей форме она становится более сдержанной и более свободной в самоограничении; ее движение становится размеренным, управляемым, сочетается с периодическими остановками. Таков ритм, доведенный до совершенства в поэзии Греции и Рима. Но законы стихосложения не должны были сдерживать новый христианский дух, требовавший новой формы выражения. Латинская церковная поэзия обладает собственным языком, собственной грамматикой, собственной интонационностью и собственной красотой, и даже превосходит классическую латинскую поэзию в плане свежести, силы и мелодичности. Ей пришлось отбросить все мифологические выдумки и черпать более чистое и богатое вдохновение из священной истории и библейской поэзии, а также героического века христианства. Но сначала ей пришлось пройти через состояние варварства, как и романским языкам юга Европы в переходный период их формирования из древнего латинского. Мы наблюдаем влияние юной и полной надежд религии Христа на латинский язык, переживающий вторую молодость, вновь расцветающий и облекающийся новой красотой; мы видим, как старые слова приобретают новое, более глубокое значение, возрождаются, как возникают новые слова. Во всем этом есть нечто оскорбительное для классического вкуса, но выгоды было не меньше, чем потерь. Когда христианство победило в Римской империи, классическая латынь быстро приближалась к полному упадку и исчезновению, но с течением времени из ее праха возникло новое творение.

Классическая система интонационности (просодии) постепенно ослабела, и метрическое, основанное на долготе звуков стихосложение сменилось тоническим, основанным на ударении. Неизвестная древним в качестве системы или правила рифма, появившаяся в середине или конце стиха, придавала песне лирический характер и сближала ее с музыкой. Гимны должны были исполняться в церкви. Сначала эта поэзия с ударениями и рифмами была очень несовершенной, но она лучше подходила к свободному, глубокому и пылкому духу христианства, чем стереотипный, жесткий и холодный размер языческой классики [1249] . Количественная, долготная характеристика представляет собой более или менее произвольную и искусственную основу стихосложения, тогда как ударение, или выделение одного слога в многосложном слове, естественно и характерно для народной поэзии, а также привычно для слуха. Амвросий и его последователи, обладавшие чутьем, выбрали для своих гимнов двустопный ямб — наименее метрический и наиболее ритмический из всех древних размеров. Тенденция к благозвучной рифме шла рука об руку с предпочтением акцентированного ритма, и это проявляется в неумелых еще произведениях Илария и Амвросия, но более полно — у Дамаса, которого можно назвать отцом этого улучшения.

1249

Архиепископ Тренч (Sacred Latin Poetry,2 ^ded., Introd., p. 9) пишет: «Началась борьба между формой и духом, между древней языческой формой и новым христианским духом — последний старался освободиться от ограничений и уз, которые навязывала ему первая; она была для него не помощью и подспорьем, какими должна быть форма, но препятствием и слабостью — не свободой, а самым стесняющим рабством. Новое вино продолжало бродить в старых мехах, пока не разорвало их, но само не пролилось и не погибло, а было собрано в более благородные сосуды, более подходящие для него — новые, как и их содержимое». В пример этого процесса освобождения Тренч приводит Пруденция, который в целом еще следует законам просодии, но весьма вольно.

Рифма не является изобретением ни варварским, ни цивилизованным, но встречается практически у всех народов, во всех языках, независимо от степени развития культуры. Как и размер, она проистекает из естественного эстетического чувства соразмерности, благозвучия, завершенности и периодического повтора [1250] . Она встречалась даже в древнейшей народной поэзии республиканского Рима, например, у Энния [1251] . Нередко она встречается в прозе, даже у Цицерона, а особенно у святого Августина, которому нравятся изысканные аллитерации и глагольные противопоставления, такие как patetи latet, spesи res, fidesи vides, beneи plene, oriturи moritur.Дамас Римский ввел это средство выражения в священную поэзию [1252] . Но только в священной латинской поэзии Средних веков рифма стала правилом, а в XII — XIII веке она достигла совершенства у Адама Сен–Викторского, Хильдеберта, святого Бернара, Бернара из Клюни, Фомы Аквинского, Бонавентуры, Фомы Челанского и Иакова Бенедетти (Якопоне из Тоди, автор Stabat mater), —но прежде всего, конечно же, в не имеющем равных грандиозном гимне о суде, который продолжает производить сильное впечатление в первую очередь из-за искренности содержания, но и благодаря неподражаемому мастерству в музыкальном отношении к гласным. Я имею в виду не что иное, как Dies iraeфранцисканского монаха Фомы Челанского (около 1250), — гимн, который вызывает изумление при каждом новом прочтении и который невозможно адекватно перевести ни на один из современных языков. У Адама Сен–Викторского также, в XII веке, встречаются непревзойденные рифмы. Приведем описание евангелиста Иоанна (из поэмы De S. Joanne evangelist а),которое Олсхаузен выбрал в качестве эпиграфа к своему комментарию на четвертое евангелие и которое Тренч объявляет самой прекрасной строфой латинской церковной поэзии:

1250

См. замечательные слова Тренча, I. с,р. 26 sqq., о важности рифмы. Мильтон, ослепленный любовью к классической древности, называет рифму (в предисловии к «Потерянному раю») «изобретением варварского века, для более выразительной подачи жалких тем и хромого размера; вещь тривиальная и не доставляющая истинного музыкального наслаждения слуху здравомыслящего человека». Тренч отвечает на это неуравновешенное суждение, указывая на рифмованные оды и сонеты самого же Мильтона как на «благороднейшие лирические произведения английской литературы».

1251

«Забавно, — говорит Дж. М. Нил (The Eccles. hat. Poetry of the Middle Ages,p. 214), — что, отказавшись от чуждых законов, которые латиняне так долго славили, христианские поэты по сути просто возродили, но в более вдохновенной форме, древние мелодии республиканского Рима — рифмованныебаллады, которыми наслаждались люди, сражавшиеся с самнитами, вольсками и Ганнибалом».

1252

В своем Hymnus de S. Agatha,см. Daniel, Thes. hymnol.,tom. i, p. 9, и Fortlage, Ges"ange christl. Vorzeit,p. 365.

Volat avis sine meta Quo пес vates пес propheta Evolavit altius: Tarn implenda [1253] , quam impleta [1254] , Nunquam vidit tot secreta Purus homo punus.

Размер латинской поэзии — разнообразный, часто ему трудно дать определение. Гаванти [1255] считает, что существовало шесть основных видов стиха:

1253

Апокалипсис.

1254

Евангельская история.

1255

Thesaur. rit sacr.,цитируется в вышеупомянутом гимнологическом труде K"onigsfeld and A. W. Schlegel, p. xxi, первый сборник.

1. Iambici dimetri,двустопный ямб (пример: «Vexilla regis prodeunt»).

2. Iambici trimetri,трехстопный ямб (ternarii vel senarii,пример: «Autra deserti teneris sub annis»).

3. Trochaici dimetri,двустопный хорей {«Fange, lingua, gloriosi corporis mystenum»,евхаристический гимн Фомы Аквинского).

4. Sapphici, cum Adonico in fine,сапфический стих, завершающийся адонием (пример: «Ut queant axis resonare fibris»),

5. Trochaici,хорей (пример: «Ave maris Stella»),

6. Asclepiadici, cum Glyconico in fine,асклепиадов стих, завершающийся гликонием (пример: «Sacris solemniis juncta sint gaudia»),

В рассматриваемый нами период преобладает двустопный ямб, у Илария и Амвросия без исключений.

§116. Латинские поэты и гимны

Поэты рассматриваемого периода, кроме Пруденция, — все священники, и лучшие из этих поэтов — выдающиеся богословы, отличившиеся в первую очередь в этом последнем занятии, а не в поэтическом творчестве.

Иларий, епископ Пуатье (поэтому именуемый Пиктавийским, умер в 368), западный Афанасий в арианских спорах, по свидетельству Иеронима [1256] , является первым автором гимнов в Латинской церкви. Во время ссылки во Фригию и Константинополь он ознакомился с арианскими гимнами и после возвращения начал писать ортодоксальные гимны для использования в Западной церкви. Таким образом, он стал основателем латинской гимнологии. Он написал прекрасный утренний гимн, Lucis largitor splendide,гимн в честь Пятидесятницы, Beata nobis gaudia,и, возможно, латинский вариант знаменитого Gloria in Excelsis.Ему приписывается множество гимнов, но часто авторство вызывает сомнения, особенно в тех случаях, где уже присутствует регулярная рифма, как в гимне в честь Богоявления:

1256

Catal. vir. illustr.,с. 100. См. также: Исидор Севильский, De offic. Eccles.,l. i, и Overth"ur, в предисловии к изданию трудов Илария.