История и сага
Шрифт:
Можно заранее сказать, что «портреты» первых конунгов, изрядно отстоявших от времени, когда писалась «Хеймскрингла», представляют собой расцвеченную легенду, «портреты» же конунгов XII в., о которых еще могли помнить, создавались с учетом кое-каких фактических данных. Тем более интересно установить, в какой мере Снорри считался с этими фактами, а в какой подчинял их априорной схеме.
Образ идеального вождя дан уже при рассказе об О?дине. Он красив и благообразен, ловок и воинствен, способен изменять свой облик, сведущ в магии, обладает такой силой слова, что все ему верят, и говорит стихами, как скальды, перенявшие от него это искусство. О?дин защищает страну от нападений врагов и совершает жертвоприношения [31] для того, чтобы в ней царили мир и урожаи, а свеи платят ему за это налог. Таким образом, государство, по Снорри, основывается на принципе обоюдности отношений, взаимного выполнения обязательств: подданные содержат правителя и повинуются ему, а он обеспечивает их благополучие. Средства, гарантирующие
31
В этом сообщении о жертвоприношениях, совершавшихся О?дином, наглядно проявляется их ритуальная природа: жертвы приносятся не кому-то (ибо кому же может жертвовать верховное божество — себе самому?), а для того, чтобы в стране сохранялось благополучие, — последнее обеспечивается соблюдением обрядов.
Облик конунга Ингви во многом повторяет облик О?дина: воинственный, победоносный, красивый, ловкий, сильный в битвах, щедрый на подарки, веселый, популярный и знаменитый, участник военных походов, которые принесли ему славу. Здесь слиты воедино врожденные и благоприобретенные качества, и подобная неразличимость генетических и культурных признаков останется присущей всем «портретам» государей в «Хеймскрингле». Черты характера и внешности, с одной стороны, и умение и навыки — с другой, имеют, в представлении Снорри, общий источник — благородство происхождения, которое прежде всего дает право и основание быть конунгом. При этом героические, воинские доблести всегда на первом месте.
Правда, уже среди Инглингов появляется и иной тип. Конунг Хуглейк миролюбив, лишен воинственности, богат и жаден до имущества. Конунг Аун, о котором говорилось ранее (ценою жизни своих детей он обманывал смерть, заключив договор с О?дином), мудрый человек и большой blotma?r, т. е. активный участник языческих жертвоприношений и пиров, но не воин. Другой упомянутый выше конунг, Олаф Лесоруб, тоже не отличался воинственностью, он был знаменит своими расчистками в лесах, где основал новые большие поселки. Но, прибавляет Снорри, свеи «считали это недостойным». Видимо, функции воина и жертвователя ценились в то время выше, чем мирная хозяйственная деятельность, подобавшая скорее бондам.
Противоположный характер был у конунга Хальфдана, сына Эйстейна — великого воина, участника викингских походов, в которых он добыл большие богатства. Его прозвали «милостивым и скупым на пищу», ибо, «как рассказывают, он давал в качестве платы своим людям столько же золотых монет, сколько другие конунги давали серебряных, но морил их голодом».
Это в высшей степени любопытно! Щедрость — одно из самых главных качеств вождя, привлекавшее к нему дружинников. В драгоценностях и оружии, которые он им раздавал, они видели не только награды и средство обогащения, но, как уже говорилось, и материализацию его личной «удачи». Поэтому полученные от конунга монеты и гривны не растрачивались его людьми — их превращали в украшения и носили на себе. Казалось бы, чего проще было дружинникам Хальфдана истратить часть полученных от него денег на приобретение продуктов и не сетовать на недостаток пищи, однако они этого, по-видимому, не делали, не желая расстаться с драгоценностями, воплощавшими «счастье» воинственного и победоносного конунга. Совместные пиры с вождем тоже имели куда более глубокий смысл, нежели простое утоление голода: они представляли большую ценность для их участников, которые общались с конунгом и совместно с ним поднимали на пиру кубки в честь богов, ибо эти возлияния и обеспечивали мир и процветание. И дары конунга, и устраиваемые им пиры были исполнены сакрального значения.
Щедрость воспевается большинством цитируемых Снорри скальдов, которые получали подарки от вождей, посвящая им за это свои песни.
Качества, приписываемые легендой первым правителям Севера, присущи и конунгам, которые фигурируют в сагах, следующих за «Сагой об Инглингах».
Конунг Хальфдан Черный «был счастливее всех конунгов в отношении урожаев» (Halfd. sv., 9).
Добрый мир и урожай царили в Норвегии и при его сыне Харальде Харфагре. Он был щедрым конунгом, и люди его за это любили, хотя известно о жестокости, с которой он объединял страну и расправлялся с непокорными, и о притеснениях, причиненных им бондам путем отнятия наследственных владений, одаля, и обложения их тяжелыми податями. Ни Харальд Харфагр, насильственно подчинивший себе страну, ни его сыновья, между которыми престарелый конунг поделил свое королевство, не были провозглашены в качестве правителей страны на народных собраниях — тингах. Между тем законным способом получения власти над Норвегией считалось именно принятие конунга бондами — konungstekja. В этом смысле власть Харальда Харфагра была в глазах населения основанной на насилии, и многие знатные люди бежали от него за море.
Идеалом конунга для Снорри является Хакон — младший сын Харальда Харфагра, известный под прозвищами Воспитанник Этельстана (он воспитывался при дворе английского короля) и Добрый. Хакон — первый конунг-христианин в Норвегии, хотя ему и не удалось крестить ее население. Он был так мужествен, что однажды в бою пошел впереди своего знамени без шлема и кольчуги. При нем в Норвегии царили благополучие и мир для бондов и купцов на море и на земле, он много заботился о законах, и сага приписывает ему основание областных судебных собраний — Гулатинга и Фростатинга.
Люди говорили, что в Хаконе возродился конунг Харальд, от которого он отличался только одним: вступив на престол, он возвратил бондам одаль, отнятый было у них Харальдом Харфагром, и поэтому Хакона все любили. Естественно, что при нем собирали добрые урожаи. В отличие от его отца Хакон был провозглашен конунгом на тинге и, следовательно, считался вполне законным конунгом. Смерть Хакона оплакивали и друзья, и враги, и все говорили, «что такого доброго конунга, как он, уже не будет в Норвегии» (Hak. go?a, 1, 6, 11, 21, 32). В этих словах, имеющих характер пророчества, можно видеть известную оценку дальнейшей истории норвежского королевского дома. Хакон Добрый остается в сознании следующих поколений эталоном правителя, давшего народу мир и стоявшего на страже старых обычаев и вольностей.Здесь выражено общее отношение к историческому времени: перемены, которые оно приносит, обычно не ведут к лучшему. Самые славные и могущественные конунги правили на Севере в легендарные времена. Об этом прямо говорится в «Саге о Хаконе Добром». Когда конунг на Фростатинге потребовал от бондов перейти в христианство, их предводитель Асбьёрн из Медальхуса ответил ему отказом:
— Мы, бонды, решили, конунг Хакон, когда ты созвал здесь, в Трандхейме, первый тинг и мы приняли тебя конунгом и получили от тебя наш одаль, что нам достались в руки небеса, но теперь мы не знаем, что и думать, — получили ли мы свою свободу или снова должны стать рабами из-за этого странного предложения оставить веру своих отцов и всех предков, которой придерживались начиная с века сожжений и ныне, в век курганов; а ведь они были лучшими людьми, чем мы, но и нам эта вера служила очень хорошо (там же, 15).
Предки лучше потомков, подобно тому как прошлое значительнее настоящего. Такая оценка истории вообще характерна для мифологического сознания, видящего в настоящем отблеск «изначального» времени, времени богов, «культурных героев», основателей государств и создателей норм и обычаев. В речи Асбьёрна идеализируемое прошлое связывается с язычеством и свободой. Настоящее же и будущее угрожают бондам такими новшествами, как христианство и утрата независимости. Это приравнивание языческих верований к вольностям встречается у Снорри не раз. Несмотря на то, что в принятии христианской религии он не может не видеть прогресса, он не скрывает, что смена веры сопровождается «порабощением» народа, нарушением старинных традиций и потерей вольностей. В этой оценке заключена несомненная двойственность. Она накладывает отпечаток и на понимание роли Хакона Доброго. Он славен прежде всего тем, что возвратил бондам их старинные свободы и утвердил право в стране. Он христианин, но миссия его не удалась (бонды принуждали его приносить жертвы для того, чтобы в стране сохранялись урожай и мир); погребен он в кургане по языческому обряду. В цитируемой Снорри поэме «Hakonarmal» скальд Эйвинд рисует прибытие конунга к О?дину в Валхаллу. «О его времени всегда будут говорить как о славном и добром» (там же, 32).
Асбьёрн из Медальхуса отвечает конунгу от имени бондов
Преемники Хакона — сыновья Гуннхильды пользовались дурной славой: каждому из них требовалось много средств для содержания дружины, поэтому они прослыли жадными людьми, не соблюдавшими установленных Хаконом законов.
Тем не менее и о Харальде Сером Плаще, и о его братьях Снорри говорит как о конунгах, отвечающих определенному идеалу: хороши собой, рослые, сильные, храбрые и воинственные, ловкие. Скальд Глум Гейрасон упоминает двенадцать «искусств» (i?rottir) «щедрого» конунга Харальда. Подобно тому как в скальдической поэзии даже трусливого вождя можно было назвать героем, так и у Снорри любой конунг безотносительно к его личным свойствам, как правило, обладает некоторым набором качеств, предполагаемых у государя.
Сменивший сыновей Гуннхильды ярл Хакон Сигурдарсон был язычником, и в первую же осень его правления везде уродился хлеб и к берегам Норвегии пришла сельдь (Ol. Tr., 16). Создается впечатление, что Снорри и сам, подобно язычникам X в., склонен связывать благополучие страны с религиозным поведением ее правителя!
Лучшие черты идеального правителя воплотились в Олафе Трюггвасоне, который, несмотря на то что его правление длилось всего лишь пять лет, остался в памяти людей как один из величайших конунгов Норвегии. Уже в детстве он был красивее и сильнее всех.
Олаф прослыл непревзойденным удальцом — i?rottarma?r. I?rott — труднопереводимое слово, оно означает и «ловкость», и «умение», и «способность» — единство прирожденных качеств и сознательно развитых навыков. Однажды Олаф забрался на неприступную скалу и водрузил щит на ее вершине. В другой раз он выручил своего дружинника, который не мог спуститься с горы, — он снес его на руках. Конунг Олаф мог ходить по веслам вдоль наружной части борта корабля, в то время как его люди гребли. Он умел жонглировать сразу двумя ножами, одинаково ловко владел мечом, держа его в правой или в левой руке, и мог метнуть сразу два копья. Олаф отличался веселым нравом, дружелюбием, щедростью, стремительностью, всех превосходил храбростью в бою. В гневе он проявлял крайнюю жестокость и пытал своих врагов, сбрасывая их со скал, отдавая на растерзание собакам, калеча и сжигая их живьем. За эти качества его любили друзья и боялись недруги. «И во всем у него был успех, потому что одни из дружбы и по доброй воле, а другие из страха делали то, чего он желал» (Ol. Tr., 85).