История имперских отношений. Беларусы и русские. 1772-1991 гг.

Комитет направил директивы и духовному, и гражданскому начальству, в соответствия с которыми «последнее должно было предупредить помещиков, что всякая попытка с их стороны к сопротивлению и агитации против имеющего произойти акта (упразднения унии — Л. Л.) повлечет за собой ссылку и даже конфискацию поместий». В распоряжение губернаторов послали отряды казаков, расквартированные в Полоцке, где должен был собраться собор.

В то же время, желая избежать массовых протестов со стороны униатских священников, авторы Положения сочли нужным на первых порах пойти им навстречу по ряду мелких вопросов. Так, один из пунктов Положения гласил:

«Поскольку большая часть униатских священников дала подписки о готовности своей присоединиться к православию с условием, что им разрешено было остаться при местных обычаях своих, не противоречащих православию, а, с другой стороны, быстрое изменение таких, как бритье бороды и ношение теперешнего платья, избавило бы их влияния на народ, надо засвидетельствовать, что не будет требоваться изменения прежних, стариной установленных обычаев. Такое засвидетельствование от наивысшей власти удобнее сообщить секретными сношениями греко-униатским епископам, чтобы они предъявили это священникам вместе с провозглашением им синодского указа».

Ну, а для тех, кто всё равно будет противиться, Положение предусматривало иное обращение:

«Если духовные окажут сопротивление начальству, так их можно переводить либо в униатские монастыри южных губерний, окруженные православными приходами, либо в православные монастыри великорусских губерний».

Что касается униатских епископов, то Семашко был уверен в том, что без особых проблем добьется от них согласия на упразднение униатской церкви. К сожалению, он не ошибся. Хорошо продуманные меры индивидуального воздействия, предпринимавшиеся им и его ближайшими помощниками в течение нескольких последних лет, дали соответствующий результат. Героев среди высших иерархов не нашлось. Святые отцы, выступавшие «против», покинули этот мир до начала Собора в Полоцке.

Собравшись в Полоцке, 25 епископов без всяких возражений подписали 12 февраля 1839 года «Соборный акт о воссоединении». Текст документа заранее подготовил упомянутый выше секретный Комитет. Естественно, в нем содержалось заявление о том, что «предки наши, по языку и происхождения, всегда составляли неделимую часть Русского народа», а Россия называлась исключительно «матерью нашей».

В тот же день Иосиф Семашко вместе с Василием, епископом Оршанским, и Антонием, епископом Брестским, подписали очень похожее по содержанию на «Соборный акт о воссоединении» прошение к российскому императору Николаю I о разрешении униатам «присоединиться к их праотческой Православной Всероссийской церкви». К этому прошению были приложены 1305 подписей различных духовных лиц греко-униатской церкви, собранные за предыдущие пять лет.

Вряд ли епископы осознавали свою вину перед рядовыми верующими. Ксёндз Адам Станкевич вполне справедливо отметил в 1920-е годы:

«Было им уже всё равно, кому служить — польскому магнату или российскому царю. Важно было служить там, где похвалы, сила, слава, поощрения, карьера!»

Подписанный в Полоцке документ легко и быстро прошёл все этапы формального утверждения в высших инстанциях власти. Царь уже I марта своим указом Святейшему Синоду поручил последнему рассмотреть данный вопрос и принять по нему соответствующее постановление, что и было сделано 23 марта. Получив составленный 23 марта соответствующий документ (Всеподданейший Синодальный доклад), царь наложил лаконичную резолюцию: «Благодарю Бога и принимаю».

После этого Синод 30 марта составил «Синодальную грамоту к воссоединённым епископам и духовенству», в которой высказал благодарность им «за старание быть вместе с Русской православной церковью». В тот же день эту грамоту подписал Николай I. На том юридическая сторона процедуры объединения униатской церкви с РПЦ завершилась. Разумеется, в память о столь выдающемся событии была отчеканена памятная медаль. На её обороте было откровенно написано — «торжество православия».

Однако сразу объявить о свершившемся объединении массам верующих ни власти, ни епископы, ни приходские священники не решились. Кто как умел, тот так и готовил их к столь крутой перемене в жизни. Но, независимо от того, «под каким соусом» сообщалось о происшедшем, никто не радовался. Даже столь убежденный сторонник православия как Г. Киприянович написал, что «простые люди встретили молчанием весть о кончине папства, не понимали различий между римскою и православною церквями».

Спустя полвека члены петербургской группы беларуских народников в одном из своих «Писем о Беларуси» дали такую характеристику этому событию:

«За два века часть беларуского народа успела уже сжиться с унией, и принудительное возвращение в православие явилось унижением народной души» [56] .

Уния как компромисс православия и католицизма могла спокойно существовать в толерантной Речи Посполитой, но была несовместима ни с деспотизмом российского самодержавия, ни с идеями московской церкви о «Третьем Риме» и «Святой Руси», по отношению к которым весь остальной мир «идет не в ногу». Ликвидировав унию, царизм добился усиления позиций православия в Беларуси, «освободил» беларуских униатов от культурного влияния на них Польши.

56

Публицистика белорусских народников. Минск, 1993, с. 26.

Около трети униатов после 1839 года перешли в католицизм в знак несогласия с ликвидацией родной им церкви. Вот так царизм возродил в беларуских землях религиозное противостояние, преодолённое в конце XVI — начале XVII века благодаря Брестской церковной унии. Религиозный антагонизм между православными и католиками в последующие десятилетия сильно препятствовал национальной консолидации беларусов. Более того, он препятствует этому до сих пор.

4. Последствия ликвидации униатства

То, что сделали власти в 1839 году с огромным числом верующих, не имело аналогов в истории беларуского народа. Например, обращение литвинов-язычников в христианство заняло в свое время более двух веков! И то отдельные группы язычников сохранились в наиболее глухих местах Полесья до начала XIX столетия. А тут смену конфессии произвели буквально одним махом, к тому же не спрашивая согласия самих верующих. Впрочем, правящие круги крепостнической России во главе с их царем Николаем «Палкиным» меньше всего беспокоились о таком пустяке.

Простые люди повсеместно роптали, но их успокаивали казаки своими нагайками. Недобрые воспоминания об этих ревностных помощниках православных попов долго хранились в народной памяти. Вот что писал, например, Язеп Лёсик в повести «Иероним-лесник»:

«Мужчины молчали, женщины крестились, говорили бусины (связки молитв) да тихонько плакали, ведь за вопли и причитания казаки хлестали нагайками… Ксендза — так его арестовали, посадили в кибитку, повезли в Минск, в острог… Людей возвращали к православию. Для этого подводили к попу человек по десять, ставили на колени и, приказав поднять два пальца вверх, исповедовали. Назавтра загоняли причащаться» [57] .

57

Лёсик Я. Произведения. Минск. 1994. с. 48.

Михаил Коялович писал, что митрополит Семашко приказывал сажать в монастырские тюрьмы бывших греко-католических священников только за то, что они не желали отпускать бороду. Он делал это вопреки Положению о воссоединении церквей, предусматривавшему либеральное отношение к вопросам внешности новообращенных служителей РПЦ.

Поскольку православное духовенство в беларуских землях руководствовалось исключительно интересами русской нации, а католическая церковь — преимущественно интересами польской нации, бывшим униатам было трудно делать выбор между двумя этим крайностями. На это ушли десятилетия. Часть униатов, не желавших принимать ни православие, ни католичество, в полном отчаянии от свершившегося покинула Отчизну и уехала в другие страны. Некоторые крестьяне из западной части Беларуси добрались даже до Бразилии! А многие из оставшихся несколько раз меняли веру, так и не примкнув окончательно ни к одной из них.