История, которая меняет

Фактически против Аруто у них с Сайленом ничего не было. Единственный козырь, который был у полиции, это та цепь финансовых компаний и денежных транзакций, которые давали возможность финансовому отделу полиции докопаться и до Аруто. Но Ричард очень сильно сомневался, что ребята из финансового отдела будут заинтересованы в таком звене. Тем более, что по всей видимости, учитывая осведомленность Аруто и наше с Сайленом отстранение от дела, заинтересованных в молчании было намного больше, чем могло показаться на первый взгляд.

Дежа вю. Та же терраса, те же кресла, тот же изображающий гостеприимство хозяин. Только на этот раз выпивку не предлагали, как бы давая понять, что в этот дом приходят только по приглашению. Стоящая на столе лакированная шахматная доска с изысканными, вытянутыми вверх солдатами логики, как бы подчеркивала готовность хозяина разыграть новый рапид.

Я так понимаю, наша партия продолжается?
– Голос Аруто был натренированно безликим.

Ричард кивнул.

Тогда давайте перейдем к делу. У Вас есть информация, которая может меня заинтересовать?

Лицо Ричарда напряглось.

Я не ношу известий, которые могут кого-то заинтересовать. Скорее обличить.

Раскурив сигару, и потратив на это, может, несколько больше времени, чем требовалось, Аруто переспросил:

Обличить?

Вместо ответа Ричард протянул ему сложенный вчетверо лист бумаги, покрытый длинными вереницами цифр, имен и названий. Аккуратно достав из лежащего на столе футляра очки, Аруто неторопливо принялся изучать лист. Он был абсолютно спокоен. Через минуту задумчиво посмотрел на шахматную доску и ответил:

Вы, наверно, ожидаете, что я спрошу Вас "что это"?

Ричард процедил:

Вы знаете "что это". Это не что иное, как способ заставить Вас, в конце концов, принять какую-либо из сторон.

Аруто улыбнулся.

Заставить меня? Я не думаю что это возможно.

Ричард медленно поднялся и сделал несколько шагов в сторону окна.

Превосходный вид. Те счета и компании, которые указаны в списке, это развязанный язык мистера Майерса. Вы ведь сами понимаете, что жизнь всегда была дороже карьеры.

Есть ли хоть какое-то подтверждение этой бумаге?

Ричард достал диктофон.

Проверим на прочность лед доверия или растопим его, к чертовой матери?

Аруто тоже встал и подошел к Ричарду.

Повременим со льдом. Он может нам еще понадобиться. В конце концов, какая бы ни была дорога, но обычно она служит в две стороны. И прежде чем ее разрушать, нужно знать наверняка, что нам не понадобиться пройти по ней в обратную сторону. Ричард, Вы играете в шахматы?

Предпочитаю карты.

И тут Аруто рассмеялся:

Шахматы - это величайшая игра, это бой логиков. В ней собрана вся мудрость противостояний: Как слепые схватки, лишь с обозначением участников, так и горячие испанские атаки. Но, мы с Вами в этой игре находимся в разных весовых категориях. И я, как гроссмейстер черных квадратов, могу позволить себе играть консультационно. И еще одно преимущество шахмат: они предполагаю маневренность, четкую, продуманную структуру мысли и совершенно не терпят блефа. А тот, кто блефует, уходит из-за стола ни с чем. Это не карты, Ричард.

А мне кажется, что Вы слегка заигрались, Аруто. Жизнь - это не игра. Я все-таки включу диктофон.

Я не вижу в этом необходимости. Возможно, некоторая тайна даст мне определенные преимущества.
– Аруто улыбнулся, как будто ему данная ситуация доставляла явное удовольствие.
– Ричард, мы сейчас живем в довольно тяжелом финансовом, но предельно прозаичном Мире. Вы меня понимаете?

Ричард тяжело вздохнул. Поняв, что ничего толкового из Аруто вытащить не удастся и, медленно направляясь к выходу, сказал:

Я надеюсь, что наш разговор будет иметь последствия, которые, в конечном счете, устроят каждую из сторон.

Не смешите меня. Вот кто-кто, а уж Вы должны понимать, что все стороны удовлетворить невозможно. Это все попросту социальный треугольник. Как ни крути, но три угла сверху быть не могут. Даже у Вас в работе есть пострадавшая сторона, и никогда не будет такого, что человек с пулей в голове будет согласен со своим положением. Но ведь я Вам говорю о совершенно другом. Если бы не было криминала, то не было бы и полиции. А разве это возможно? Наши с Вами профессии совершенно ничем не отличаются от элементарных пищевых цепочек в природе.

Ричард приостановился перед входной дверью:

Еще скажите, что исконная борьба добра со злом - это вымысел.

Ни в коем случае. Это единственная реальность, которую мы имеем. А вот все остальное - уже вымысел.

С террасы донесся смех. Он был сухой и кроткий, словно режущая слух молния. Ричард, тихо выругавшись, дернул ручку двери.

37

День сменялся ночью и конца этому не наблюдалось. За эту неделю, которую мы провели вместе с Маэлен, я уже настолько привык к моим мягким и уютным тапочкам, что мне почти не хотелось прекращать своего невольного заточения. Но я понимал, что эта окружающая безопасность является мнимой, и любая оплошность может оказаться для нас фатальной. Наблюдая за Маэлен, я увидел, что она была рано повзрослевшим и несколько наивным ребенком. Выросшая на другом континенте она имела испанские корни. Ее отец был бизнесменом средней руки, который, как часто бывает, однажды поставил не на ту лошадку. Мать, просто любящая, искренняя женщина, которая попыталась вложить в каждую клеточку очаровательной дочурки нечто большее, чем свою нежность и преданность. Она дала Маэлен огромное, ласковое, чувственное сердце. Забота Маэлен обо мне, по сути, чужому человеку, выражалась в каждом движении, слове, эмоции. Через несколько дней вынужденное совместное проживание, искренность общения вылились в дружбу между моим опытом и ее честностью. Спасительная приязнь друг к другу оказалась своеобразным поцелуем сжалившейся над нашими душами судьбы. Одинокие и испуганные. Ощущающие себя совершенно не там, где нам было отведено быть в данный момент. Мы просто нашли покой в присутствии друг друга. В очередной раз хитросплетения жизни оказались неподвластны таким острым и безжалостным лезвиям будущего. Смотря на Маэлен, я осознавал, что ее помощь мне - это моя обязанность ей. На другой день пребывания у Маэлен она принесла мне телефон. Первая мысль была позвонить Мари. Мне так нестерпимо захотелось услышать ее голос, что я начал, не отдавая отчета своим действиям, набирать ее номер. Но в последнюю секунду я остановил себя. Тревога за Мари и здравый смысл взяли верх. "Извини, дорогая, я надеюсь, что скоро мы с тобой встретимся, чтобы никогда больше не расставаться".

– подумал я и набрал номер адвоката.

Патрик, как человек не пропускающий ни одного яркого заголовка, был в курсе моих неприятностей и абсолютно не удивился моему звонку. После недолгого общения мы сошлись на том, что в юридическом плане моя ситуация была намного лучше чем физическая. Он разумно предложил не поднимать лишнего шума, пока я нахожусь под влиянием другого государства. И выразив желание разобраться со всем этим так, как ему кажется, будет правильным, дал мне четкие указания в каком направлении мне стоит двигаться с наименьшим риском для собственной жизни. Моей целью стало посольство Соединенных Штатов Америки. По его мнению, это были единственные триста квадратных метров, которые не оставят шансов для моих противников. Конечно, Патрик был прав, и мне стоило бы направиться прямиком в Мекку дипломатических отношений, но посольство располагалось в столице и, на данный момент, нас разделяли 724 непреодолимые мили. Авенида Пресидент Уилсон, 147. Вот он, нужный мне адрес Генерального Консульства Америки в Рио де Жанейро. Поговорив с Патриком еще немного, и сделав ключевые акценты на юридическую сторону моего вопроса, мы договорились созвониться через пару дней.

Я понимал, что без посторонней помощи мне не обойтись, и хоть у меня и были в Бразилии знакомые, но к ним обращаться за помощью было не только бессмысленно, но и опасно. Единственный человек, которому я мог доверять - это была Мари. Я взвешивал все возможные последствия моего обращения к ней. С одной стороны, я не хотел подвергать ее опасности, с другой, каждый раз смотря через плотные кухонные жалюзи и видя парней, похожих на Винера, понимал, что навряд ли без поддержки со стороны мы с Маэлен сумеем совершить больше двадцати шагов в дневное и десяти в ночное время суток. Единственным моим связующим звеном с внешним миром была Маэлен. Она выходила на улицу, болтала с соседками под окном, совершала походы в магазин, и ей нельзя было бросать работу. Несколько раз она подвергалась короткому допросу прямо у подножья своего дома, но учитывая тот факт, что она была местной, за которой никогда не наблюдалось ничего противозаконного или неугодного элите "черного сердца" парни довольствовались обычными расспросами. Но это не делало наше положение более безопасным и когда она возвращалась домой и закрывала за собой двери, я видел в каком чудовищном напряжении она находится. Я без слов понимал всю картину: меня продолжали искать. Мы соблюдали предельную осторожность. Даже для того чтобы позвонить Патрику мне пришлось залезть с головой под несколько одеял, тем самым стараясь заглушить для окружающих собственное присутствие. Вечером, лежа на кухне и вслушиваясь в рулады старого холодильника я подумал: "Ну что Стефан, вот ты на себе и испытал всю силу журналистского слова". В одних газетах меня представляли безжалостным убийцей. В других просто мошенником. Больше всех мне нравились те, которые помнили меня не долго. Надо сказать, что в действительности большинство изданий попросту решили ограничиться той славой, которую я им принес, и не продолжали информационное преследование вероятно уже мертвого Стефана Майерса. К моему удивлению, меньше всего информации о самом себе я находил в зарубежной, топовой прессе. Как будто, всем тем с кем я работал долгие годы, претило даже вспоминать о человеке, знакомство с которым могло бросить негативный отпечаток на их имя. Фавелы научили Маэлен быть не любопытной. Хоть иногда беседуя, я видел, что ей хочется задать какой-то вопрос, но она была корректна и сдержана. Один раз она спросила меня: "как именно я стал таким знаменитым". Не желая нарушать нашу немую договоренность не лгать друг другу, я улыбнувшись ответил: