История Лоскутного Мира в изложении Бродяги

Обучил я и первых магов, прозванных позднее шаманами, ведь в будущем могли понадобится корректировки изменений, произведённых мной, да и ударная мощь магов, обращающихся к Пустоте без костылей ритуалов, показалась мне тогда прекрасным дополнением мощи телесной, которой уже обладали орки.

Тысячелетие спустя те события каким-то обратились в историю о близнецах-братьях являвшихся богами Хаоса. Одного звали Морхва. Другого – Сурхва. Морхва пробудил орков ото сна, уничтожив их мир. Сурхва же открыл перед зелёнокожими их истинное предназначение – войну. А может, наоборот Морхва пробуждал, Сурхва – открывал. Кто ж его знает, ведь даже сами орки постоянно забывали, кто из братьев-богов за что отвечал.

Чего зелёнокожие никогда не забывали, до тех самых времён, когда покорились лжи Зова Бедны, Зова Тёмных богов, так это боевого клича, с которым шли в атаки многие столетия.

– Сморхва! – этот безумный рёв сотен, а иногда и тысяч глоток обращал храбрейших из рыцарей в испуганных агнцев, первоклассную сталь в шлак, хитросплетение заклинаний в пшик, не стоивший ни затраченного времени, ни ресурсов.

Ответив Зову Бездны, орки услышали голоса трёх богов: Ожидающего-во-Тьме, Отца Неизменности и Забывшего Оковы. Второй, чьё имя можно прочесть как Дыхание Тлена, даровал своим последователям возможность раз за разом возвращались в изрубленные, искалеченные тела и поднимать их в бой. Третий, почитаемый как Разбивающий Черепа, благословил, принявших его, мощью телесной и боевым безумием. Лишь Первый, Ярость Знающих, ничего не дал тем, кто решил признать его своим богом, и никогда не отвечал на их вопросы и призывы. Но его последователей это не останавливало, ведь знали они, что правильный вопрос – это тот же ответ, только которому ещё предстоит родиться.

Такова история орков от начала времён и до нынешнего, 3017 года после Падения Небес.

Что будет дальше – неведомо, но в путешествии, ждущем впереди, со мной будут две орчихи Мэлис и Элис – ученицы Великого Шамана Большого Тесака Ардонта, так и не отказавшегося от веры в богов Хаоса. И я уж постараюсь, чтобы зелёномордым близняшкам было не стыдно возвращаться к своему учителю.

Поле Последней Битвы. До Падения Небес.

Семипечатник.

Трудно было передать, как выглядело поле, на котором должна была начаться битва. Но я и не пытался описать это хитросплетение уровней реальности, пересекающихся под самими замысловатыми углами, образующими непостижимые даже для меня фигуры. Поле, на котором каждый из нас стоял рядом с товарищем, и в тоже самое время был один на равнине от горизонта до горизонта.

Пора… свет, слепящий свет извергает из себя Небесное Войско.

Я хохочу, ощущая, как бездна безумия бурлит во мне.

– Что, Гавриил, думаешь, твой Истинный придёт тебе на помощь?! – ору я. – Пусть приходит!

Битва уже кипит. Ведьмин котёл с кровавой пеной.

– Пусть приходит! – ору я.

Командующий.

Пятеро против всего Небесного Воинства. Обитатели Легенды – не в счёт. Им хватит и тех капель, что вылетели из нашего котла и упали на страницы. Пусть воюют, захлебываясь кровью. Пусть воюют, веря, что именно они спасают свой мир.

Семипечатник, снявший большинство Печатей, с зажатым в руке Душегубом выкашивал целые поприща, оставляя вместо врагов противно чавкающую под ногами мешанину из разрезанных тел. Совершенный убийца, живущий лишь смертью врагов.

Проповедник, распевающий запретные заклинания, чьи строки заставляли ангелов резать своих собратьев, шёл, иногда склоняясь над недобитыми врагами, и кинжал его обрывал ещё одну жизнь. Проповедник, он Проповедник и есть – только кинжал запачкал, а на самом – ни капли крови.

Сатана, оправдывая своё грозное имя, творил из мешанины мёртвых и живых тварей невообразимых и ужасных, описать внешних вид которых было невозможно. Да, множество голов. Да, вместо ног всё те же руки, которых не счесть. Да, то там-то, то тут торчат из плоти обрубки копий, острия мечей, стрелы. Да, кровь, чёрная, запекшаяся. Да, такое не может просто жить. Но разве это хоть что-нибудь проясняет?

Безумная «сороконожка» пробивает вражеский строй. Хрустят позвонки ангелов, чавкают жадные рты, добравшиеся до свежей крови. Руки душат, ломают и калечат всё, что рядом. Сотвори раньше Сатана что-либо подобное, и вряд ли нашёлся бы герой способный одолеть подобную тварь.

Человек, хмурый и немного испуганный.

Он – тот, кем мы, возможно, были.

Мы – те, кем ему никогда не стать.

Человек стоит за нашими спинами. Самый опасный из нас. Самый безумный из нас. Простой смертный, принесший с собой на это поле свою Смерть.

Проповедник.

Управлять сотнями ангелов было ничуть не сложнее, чем опытному кукловоду одной, давно знакомой марионеткой. Главное нащупать те нити, за которые нужно дёргать.

Ах, нити, как они отзывались на мои песни. Дёрнул одну, и меч, очертив дугу, входит в плоть. Пробежался по струнам чужих жизней, и десятки трупов легли на землю. И лишь изредка я останавливался, чтобы перерезать горло умирающему пернатому. Конечно, и без меня им жить-то оставалось максимум час-другой, только не любил я длить страдания обречённых, тем более когда в том не было нужды.

– Гавриил, неужели твоя ненависть к людям столь сильна? – тихо бормочу я, всматриваясь в лицо только что убитого мной.

Гавриил. Это его лицо. У ангелов и прочих пернатых нет своих лиц, нет своих мыслей, нет ничего, ведь они – лишь часть их предводителя. И как я раньше не замечал, что все они на одно лицо? Как две капли воды. Труп к трупу, и всюду одно и тоже лицо.

Сатана.

Бесформенная плоть, стягиваемая ремнями, медленно приобретает очертания. Деформируются некогда светлые лики: увеличиваются челюсти, зубы в них становятся клыками, гной вперемешку с кровью и трупным ядом сочится из краешков рта. Мышцы как черви скользят под кожей, занимая свои места. Осколки брони, мечи, пики, щиты – всё врастает в тело, становясь его частью. И конечно же разум. С ним, честно говоря, проще всего: ненависти в ангелах столько, что она обжигает мои мысли.

Оглядываюсь на Семипечатника. Глаза слезятся, трудно сейчас на него смотреть. Костюм всё также идеален, шляпа всё также на голове, а улыбка на лице. Он делает то для чего был рождён, для чего жил. Это высшая точка его существования.

В бездну безумия, кипящего внутри него самого, обрушивает Семипечатник всё новые жизни, и Душегуб в руках его визжит от удовольствия.

Но чувствую я и растущее в них обоих разочарование: им нужен Бог Сотворённый.

Невозможный Командующий, убивающий пернатых из своих пистолетов, сворачивающий им шеи голыми руками. Существо, замкнувшееся само на себя, с одной лишь целью – выжить. Выжить, чем бы эта бойня не закончилась. Выжить и победить Бога Сотворённого. Победить – время не имеет значения. Таков его выбор. Выбор Командующего.

Песнь, в которой не разобрать слов. Пой, Проповедник, пой! Отпевай наших врагов.

Покажи: людям есть, что противопоставить Небесам, а я тоже постараюсь не оплошать, ведь кому как не Сатане сражаться с Богом? Пусть этот Бог – всего лишь Бог Сотворённый.

Семипечатник.

Время и пространство давно утратили всякий смысл. Нет ни вчера, ни сегодня, ни завтра – вместо них бурлящее варево из вероятностей и желаний, которое я вливаю в себя, вливаю, чтобы оно не расплескалось по миру.

Душегуб, поглотивший слишком много душ, отброшен в сторону – оставить его среди мёртвых тел это единственное, что способен я дать ему. Последний дар творца своему творению.

Я убивал, давя чужие реальности своим безумием. Убивал, убивал и пожирал. Это было страшно, невообразимо страшно, ведь многие убитые мной, попав в меня, думали, что на самом-то деле это они убили меня. Думали и продолжали жить, образуя во мне свои реальности. А я убивал, пожирая всех и вся, и окружающий Ад был ничем в сравнении с тем, что было во мне.