История одного невроза
Шрифт:
У Марины вздрагивают губы, потом лицо застывает, словно каменное. Игорь склоняет голову ей на плечо.
Прости, я сделал тебе больно. Единственное оправдание - точно так же больно сделал и себе... Плохое оправдание. А у тебя бывало когда-нибудь так... что больно смотреть на самые обыкновенные предметы? Больно и жалко?
Марина (её лицо как бы оттаивает, взгляд становится мягче). На что-то, что вызывает жалость?
Игорь. Нет, на что-то, что никакой жалости вызывать не должно, в том всё и дело. Помнишь этих торговцев, которые продают кулинарные книги и всякие потрясающе ненужные штуки наподобие надувных ваз и чудо-овощерезок? Помнишь, как они недавно приходили к нам в редакцию?
Марина. Помню.
Игорь. Они принесли настольную лампу
Марина (обнимает Игоря за плечи). Ты напишешь детскую книгу. Нужный сюжет вот-вот придёт к тебе.
Игорь (мечтательно, почти сонно улыбается). Да... У меня даже есть уже начало. "В мире, где не должно быть ни дня, ни ночи, ни вечера или утра, потому что самого этого мира не должно быть, солнце клонилось к горизонту". В начале, в самом первом предложении, должно быть что-то необычное, правда? Вот только сюжет... но будет и сюжет. Да основа-то уже и есть. Школа... Необычная школа, где дети... учат не формулы и не даты. Где они учатся быть людьми.
Марина. По-моему, неплохо.
Игорь. Это важно... Ведь в обычных школах нас пытаются сделать такими... бесформенными, как амёбы. Асфальтовый каток изо дня в день проезжает по тебе, а ты изо всех сил стараешься сохранить человеческую форму. Проклятая бесконечная борьба, жизнь по Дарвину. Но настоящая жизнь - это не борьба за выживание, правда?
Марина (к залу). Я тоже верю в это - то есть, хочу верить, но не умею. Прямо как он. Мы с ним похожи, хотя он и утверждает, что нет. Тоже близнецы, и даже не зеркальные, без всяких отличий. (Игорю). Ты напишешь эту книгу и издашь.
Игорь. Да... И после мы уедем отсюда. Разорим наши накопления, какие есть, и поедем путешествовать... Сейчас никак нельзя. Ничего нельзя до тех пор, пока не издана ни одна книга. Но потом... всё изменится. И мы много всего сделаем. Много всего увидим. А ещё, когда издам книгу, я куплю себе меч-боккэн, и буду упражняться на тренировках. Я давно так решил. Обязательно - но только после... И тебе куплю, что захочешь. И ещё куплю футболку... знаешь, такие футболки с картинками 3D, с портретами разных зверей... Я бы взял со львом.
Марина. И пошёл бы в этой футболке защищать права животных?
Игорь. Почему нет? У человека, который издал книгу, больше шансов быть услышанным... Больше шансов, чем если я сейчас начну кричать: "Относитесь и к животным, и друг к другу по-человечески"!
Марина. Судьба кошек и собак мало кого интересует. Поэтому твои книги и не печатают.
Игорь. У меня всего один такой рассказ... В основном я пишу о людях. О вещах, которые кажутся мне важными для людей... Но на деле, наверное, это не более интересно, чем судьба кошек и собак. А задумка с детской книгой - очередная волнистая химера.
Марина (к залу). Волнистая химера - это наше с ним выражение. Оно означает что-то неосуществимое и небывалое. Химера - несуществующий зверь, а уж такая, о которой никто никогда не слышал, волнистая, вроде попугая - и подавно.
Игорь. Хорошо знаменитостям рассуждать, как портит людей успех. А эти теории...
Марина. Какие теории?
Игорь. Ну, знаешь, когда говорят, что наша жизнь зависит только от нас, от наших мыслей, поставь себе цель, сосредоточься на ней - и обязательно её достигнешь. Ну вот... у тех, кто придумывает такие теории, есть отличная защита от любой критики. Если ты всё-таки ничего не достиг - значит, плохо сосредоточился. Сконцентрировал мало... (растягивает слова) пси-хо-ло-ги-чес-кой эне-эргии... Одним словом, сам виноват. А теория безупречна. Я устал...
Марина (крепче обнимает Игоря). Знаю.
Игорь (говорит, как в полусне). Бесконечная, бессмысленная, такая трудная борьба... за что? С кем? Непонятно. Но всегда в одиночку. На этом поле боя ты всегда один...
Марина (спохватывается, выпускает Игоря, сжимает руки у груди) Ой, как же я забыла... (К
залу). Я обещала ему помогать: искать в Сети информацию о разных литературных конкурсах. Его самого все эти поиски почему-то ужасно выводят из равновесия - ну да, понятно, почему, он действительно устал... Я пообещала - но тут же и забыла, так ни разу и не поискала ничего. Из головы вылетело. (Игорю). Извини, я завтра же...Игорь. Брось. Всё это ерунда. Волнистая химера, ты же знаешь. Никто никогда не выигрывает никаких конкурсов.
Марина. Но...
Игорь (прижимает палец к её губам). Т-сс... Глупость, ерунда. Забудь. Так и должно быть. Каждый из нас всегда один... Так должно быть, это закон. Не думаешь же ты, что я стану ворчать и жаловаться, что мне никто не помогает? Нет, до этой стадии я ещё не дошёл. Хватит и того, что я, как убогий, жалуюсь на злых издателей. Но всё же я ещё способен думать о самом творчестве, а не только о каких-то несбыточных его результатах. Хотя... меньше, чем прежде. Чем десять лет назад, когда был по-настоящему свободным и сочинял ради того, чтобы сочинять. Да, вот это было настоящее творчество...
Марина. Но это было не совсем правильно, сам понимаешь. Писатель не пишет только для себя, и музыкант не играет только для себя, и...
Игорь. Это было совершенно неправильно. Зато я был счастлив... (Воодушевляясь). Да, это счастье - когда из разрозненных кусочков, фрагментов, обрывков, которые носились, крутились в мыслях, вдруг складывается целое. Картина, основа, сюжет. И в эту основу начинают вплетаться нити, нити судеб... Да, всё это воображаемое, не существует - эти люди, эти события. Но всё-таки это похоже на реальность. Нет... это становится реальностью. И ты просто не можешь не рассказать о ней. Поток, сияющий поток рвётся на волю из самого сердца. Это... как любовь. Нет, это и есть любовь, одно из многих её лиц. (Хочет продолжить на такой же возвышенной ноте, набирает в грудь воздуха, но внезапно тихо и иронично смеётся над собой). Слишком громкие слова. Потом приходит другое. Вечные вопросы. Да, они приходят неизбежно, когда занимаешься уже не только творчеством, а пытаешься анализировать. Когда... взрослеешь. Окружающие интересуют художника, или одна его собственная персона? Что важнее - отражать правду или создавать иллюзии? Что честнее? Что милосерднее? И сколько в том, что ты пишешь - твоего собственного, твоих мыслей, твоих идей, а сколько - замаскированные цитаты из прочитанного? И кому вообще нужна вся эта твоя писанина? И... (досадливо качает головой) да чего перечислять? Тысячи вопросов.
Обнимает Марину, а она - его. Но они не столько похожи на мужчину и женщину, испытывающих чувство друг к другу, сколько на испуганных детей, которые перед лицом опасности хватаются один за другого, ища поддержки.
(К залу) Самое смешное, что никакой настоящей трагедии у меня нет. Я не болен. Гастрит и прочая желудочная ерунда не в счёт, настоящей болезнью можно считать только смертельную болезнь, которая отсчитывает твоё время, тик-так... А у меня как будто бы полно времени. Но это меня и пугает. Куча времени - старься, медленно загибайся в душной западне... И - ничего, ничего и никогда. Ничего не будет. Доходит до того, что почти завидуешь настоящим больным, для которых, по крайней мере, всё определённо. Или... нет, это просто пьяная болтовня. Я не встретил бы болезнь с героической выдержкой. Давно не обольщаюсь на свой счёт: я трус. Но это не самое плохое, что бы там ни говорили классики... Хуже, что даже здоровый знает: на самом деле никакой кучи времени нет. Времени никогда нет, ни у кого. Поэтому особенно обидно терять его впустую.
Марина. Другие цели...
Игорь. Других целей нет. Всё сошлось на этой несчастной стопочке бумаги в обложке, на которой видишь своё имя. Идея фикс, мечта идиота. Когда-то - десять лет назад или раньше - было иначе. Я ещё не превратился сам в то, что пишу. Это была часть меня, но было и что-то ещё, другое... более настоящее. Теперь этого нет, осталось одно сочинительство. Одни иллюзии, а вокруг них - пустота. В худшем, бесплодном смысле слова.
Марина и Игорь ещё теснее прижимаются друг к другу. Их лица - щека к щеке, взгляды теряются в далёкой неопределённости.