История одной деревни
Шрифт:
История джигинских тоннелей интересовала и интересует многих. В частности, исследованием этих тоннелей занимается местный историк Игорь Хаустов. Он полагает, что тоннели не что иное, как крупнейший тыловой немецкий склад, который был устроен вблизи Джигинки в годы войны. И место строительства его было выбрано не случайно, по его мнению, склад находился на оптимальном расстоянии до всех передовых позиций «Голубой линии». Особое же место джигинского склада во всей системе обороны «Голубой линии» подтверждает и большое количество вспомогательных укреплений по периметру Джигинки. И. Хаустов исследовал местность вокруг села и обнаружил, что неподалеку от села за восточной окраиной находилось четыре мощных дота, они находились на расстоянии 300–400 метров друг от друга и прекрасно простреливали все подступы к объекту с северо-востока – востока – юго-востока. Остатки одного из них и сейчас хорошо видны и дают представление об остальных. Кроме того, он полагает, что весомым аргументом, подтверждающим большую стратегическую значимость Джигинки во всей системе обороны захватчиков, является степень ожесточенности боев по освобождению села и большее количество погибших с советской стороны.
Что из себя представляли склады? Игорь Хаустов утверждает, что система складов – это три тоннеля, которые начинаются от обрыва круч и уходят на восток, слегка удаляясь друг от друга не менее чем на 200–300 метров. Тоннели соединяются между собой перпендикулярными тоннелями.
По свидетельству местных жителей, переживших оккупацию, строительство производили советские военнопленные. Во всех воспоминаниях отмечается, что советских военнопленных в Джигинке было очень много. Лагерь для военнопленных находился на юго-западной окраине Джигинки в заболоченном устье ручья, и он был окружен колючей проволокой. На расположенных
Глину из тоннеля вывозили в вагонетках по специально устроенной узкоколейке. (Я видел эти вагонетки, еще в 1970-х они там стояли. – Альфред Кох.) Еще в 1980-е годы многие видели именно на этой высоте торчащие из-под обрыва рельсы узкоколейки. Имеются сведения, что оккупанты доставили к месту строительства склада миниатюрный паровоз, с помощью которого вывозили в вагонетках глину из тоннелей. Кстати, рельсы узкоколейки и сегодня можно видеть во многих джигинских домах – местные жители использовали их для хозяйственных нужд. На этих рельсах можно видеть фирменный знак крупнейшего в Германии сталелитейного завода Krupp – три сплетенных кольца. В период Второй мировой войны, к слову, концерн Krupp был основным поставщиком танков, САУ, артиллерии, арттягачей, пехотных грузовиков, разведывательных и штабных автомобилей.
По мнению Игоря Хаустова, судить о том, что находится внутри склада, сложно. Однако можно предположить, что там могут быть различные категории грузов, которые были необходимы для снабжения частей 17-й немецкой армии. Обмундирование, медикаменты, консервированные продукты питания, стрелковое оружие и так далее – вот приблизительный перечень возможного содержимого склада. Имеются также свидетельства, что перед отступлением в тоннель загнали десятки немецких мотоциклов. Хронология событий сентября 1943 года доказывает, что времени на вывоз содержимого склада у фашистов просто не было. К тому же, вполне вероятно, что у немецкого командования могли еще оставаться призрачные надежды на возможное возвращение. Поэтому были наспех закамуфлированы следы преступлений и произведен подрыв мест доступа в тоннели. Вполне вероятно, что боеприпасов крупного калибра (мин, снарядов, авиабомб) на складе нет. На это указывает и то, что, по воспоминаниям очевидцев, склады боеприпасов находились на удалении от тоннелей. Хотя житель села Джигинка Виктор Земляной рассказывает, что, когда он был еще ребенком (1960-е годы), то вместе с друзьями ему как-то удавалось проникать в тоннели. В полуразрушенном подземелье они увидели стеллажи, на которых лежали мины, снаряды, авиабомбы. Но в тоннеле был невыносимо тяжелый запах тления, и дети не смогли там долго находиться – поспешили выбраться наружу. Они рассказали о находке взрослым. И уже в тот же день из Анапы прибыл отряд саперов, которые взорвали входы в тоннели. Сделано это было для того, чтобы исключить дальнейшее самостоятельное изучение тоннелей и возможные несчастные случаи, которые до этого уже были.
Но загадочные тоннели существуют и поныне. Будут ли они когда-нибудь изучены и какие тайны они хранят?
(Я про эти тоннели знал всегда. Про них никогда не забывали после войны. Мы мальчишками лазили у входа. Они были завалены, и внутрь пройти было уже невозможно. Это было начало 1970-х. – Альфред Кох.)
– То есть вы хотели, чтобы евреев в Германии не было?
– Именно! Они разлагали нацию. Они нас предали во время Первой мировой войны. Они воткнули нож в спину воюющей армии. Эта бесконечная марксистская агитация за «поражение своего отечества в империалистической бойне», эти призывы к бунту во время войны, к свержению кайзера, к роспуску армии. Этот навязший на зубах «интернационализм», когда они убеждали нацию в том, что французские и английские рабочие спят и видят объединиться с нашими рабочими для мировой революции. Эти постоянные их съезды в Швейцарии, где они вырабатывали подрывную программу совместных действий с вражескими организациями. Эти изматывающие душу вопли о необходимости гуманизма и пощады к врагу, о том, что лучше проиграть, чем победить, став убийцей чьих-то отцов и сыновей, – и при этом призывы убивать собственных офицеров и начальников, как будто они не являются чьими-то отцами или сыновьями…
Я понимаю причины такой агитации. Ведь, в отличие от немцев, у евреев по ту сторону фронта были их соплеменники, и поэтому они не были готовы идти до конца в той же степени, что и немцы. Интернационализм был органичен для евреев. Но он и привел Германию к краху. Потому что нигде, кроме Германии, евреи не были так влиятельны и так близки с коренным народом. Ни в России, ни в Англии, ни во Франции.
Контролируя почти всю так называемую демократическую прессу, они вливали этот пораженческий яд в души немцев. И немцы в какой-то момент поверили, что мир любой ценой лучше войны до победного конца и что в поражении нет ничего страшного. Этот еврейский марксизм разъедал наше государство как ржа. И все это вместе привело к тому, что мы потерпели поражение в тех условиях, когда мы должны были выиграть войну! Ведь война велась на чужой территории, наша армия стояла в ста километрах от Парижа, и не было никаких причин сдаваться! Однако мы сдались. Чем все это закончилось, вы знаете. У нас отняли все: землю, хлеб, и мы потеряли честь даже перед лягушатниками.
Вот к чему привела Германию пропаганда «нравственного прогресса»! Как только мы сдались – все о нем забыли. Нас никто не пожалел! И все это сделали евреи! И это не антисемитские выдумки: в 1925 году на знаменитом судебном процессе «Коссман против Грубера» было неопровержимо доказано, что предательство действительно имело место. И почему я должен был им это простить?
Посмотрите: стоило нам только с помощью Ленина и Троцкого перенести всю эту еврейскую пропаганду в Россию, как Россия в считаные месяцы развалилась и погрязла в гражданской войне. И если бы мы, ветераны войны, в 1918 году не поколотили этих ублюдков коммунистов, с Германией случилось бы то же самое!
Как мы финансировали агрессивный пацифизм Ленина в России, так и еврейские банкиры всего мира финансировали капитулянтский пацифизм еврейских марксистов в Германии. Финансовая олигархия, интернациональный еврейский капитал объединился против Германии и против немецкого народа. Американские евреи сговорились с немецкими евреями, с английскими евреями и так далее…
– Одно дело ограничить в правах, даже выслать, но уничтожение целой нации – это уже душевная болезнь, господин Гитлер!
– Давайте я расскажу, что в реальности происходило с евреями во время войны, и о нашей политике в еврейском вопросе. После принятия нюрнбергских законов мы лишили евреев гражданства и запретили им заниматься теми видами деятельности, которые формировали общественное мнение или могли серьезно повлиять на экономический или политический курс: они не могли быть редакторами, журналистами, адвокатами, банкирами и так далее.
После начала войны мы переместили их в гетто. Мы решили, что евреи должны жить отдельно, чтобы они не могли пропагандировать свои разлагающие взгляды, не отнимали работу у немцев и не занимались саботажем на производстве. Параллельно на оккупированных территориях стихийно, без всякого нашего участия создавались так называемые «зоны, свободные от евреев». Например, так случилось в Латвии, где местное население уничтожило всех евреев еще до нашего прихода. То же самое случилось в Эстонии. Таким же образом значительное число евреев было уничтожено в Литве. И даже после нашего прихода местное население не остановилось и продолжало уничтожать евреев. Так было в Польше, на Украине, в Белоруссии, Румынии, Венгрии. Французы сразу выдали нам всех евреев с территории вишистской Франции, в отличие от Испании и Италии, хотя мы этого не требовали.
Кстати, поляки продолжали уничтожать евреев и после войны под лозунгом «Завершим работу Гитлера!». Так, например, под этим лозунгом 4 июля 1946 года в городе Кельце, в 170 километрах от Варшавы, было убито более 40 евреев, включая детей и беременных женщин. Вообще антисемитизм в Польше и до войны, и после был фактически элементом государственной политики, и это привело к тому, что в Польше сейчас живет не более пяти тысяч евреев – все уехали в Израиль.
– Вы хотите сказать, что холокост осуществлялся без вашего участия?
– Отнюдь. Мы понимали, что должны каким-то образом регулировать этот процесс и осуществлять административное руководство. Поэтому были созданы зондеркоманды,
которые сделали этот процесс регулируемым. На 90 % они состояли из местного населения. Армия и СС в операциях по уничтожению евреев участвовали эпизодически. Так было уничтожено огромное число евреев, и если говорить о немецкой вине, то ничуть не большей, чем вина всех народов, населявших Европу в тот момент.– А концлагеря? А газовые камеры? Тоже еврейская выдумка?
– С начала 1942 года, после конференции в Ванзее, где было принято так называемое окончательное решение по еврейскому вопросу, начался второй этап. Тогда Германия начала нуждаться в ресурсах, в том числе в продовольствии.
Мы встали перед выбором: либо у немца отобрать и еврею дать, либо у еврея отобрать и немцу дать. Тогда-то мы и стали переселять евреев из гетто в концлагеря. Этот процесс шел очень медленно, масштабные переселения туда евреев начались лишь в 1943 году, когда война и блокада континентальной Европы поставили нас на грань голода. В лагерях начались голод и эпидемии. Нам в крематориях пришлось жечь сотни тысяч трупов.
Сейчас говорят: Гитлер отравил миллионы евреев газом. Наши нынешние защитники возражают: нет, эти люди умерли от тифа. Я хочу обратиться к этим людям: не нужно нас защищать. Мы уже мертвы и предстали перед Высшим судом. Нас вы уже не спасете. Что сделано, то сделано. Какая разница, как они умерли: от газа или от тифа? Да хоть бы всех убили действительно газом. Что с того?
Значительно важнее другое: это никого не удивило. Ни русских, ни американцев, ни англичан. Они что-то такое общегуманистическое бубнили на своих радиостанциях, но что-то реальное сделать даже не пытались.
Если угодно, считайте, что эти евреи были у меня в заложниках. Я собирался их жизни обменять на мир. Я надеюсь, что к 1943–1944 годам я зарекомендовал себя как лишенный сантиментов, серьезный человек, который слов на ветер не бросает. Однако со мной о мире никто даже не пытался говорить. Им всем нужна была победа, а на миллионы евреев им было наплевать.
Забавно, что евреи пытались со мной договориться, предлагая деньги. Смешные люди. Зачем мне деньги, если мне нужен мир? Его за деньги не купишь. Собственно, когда Черчилль отказался от предлагаемого мною в 1940 году мира, тогда-то он и подписал этим людям смертный приговор.
Когда Шамиль Басаев убивает заложников ради мира в Чечне, он, с точки зрения русских, преступник. Но не с точки зрения чеченцев. Для них он герой. Когда арабский боевик убивает еврейских заложников, он преступник для всех, кроме арабов. Вы можете хоть сто раз назвать меня кровавым убийцей, мне это глубоко безразлично. Я служил своему народу, для него я хотел счастья и мира, и ради этого я и мои мальчики сложили свои головы.
Да, нами было уничтожено огромное количество людей. Но, помимо прочего, у меня элементарно не было для них ресурсов. Ни американцы, ни англичане не захотели дать на них денег. Они давали через Красный Крест деньги на содержание своих военнопленных, но на евреев денег никто не дал, даже евреи Нью-Йорка.
– Видимо, они не верили вам, что вы потратите эти деньги на евреев.
– Тогда почему они давали на военнопленных? Ведь по военнопленным нареканий не было. Русские не в счет, они даже за своих пленных не платили, но англичане-то с американцами! А все потому, что они знали: ни парламент не утвердит этих затрат, ни конгресс. Это ведь был конгресс, который пятью годами раньше принял эмиграционные законы, закрывшие евреям Америку. И еврейские пароходы, пришедшие в гавань Нью-Йорка, разворачивались обратно, можно сказать, прямо в Аушвиц. Значит, они погубили их тоже, пускай ответят.
Я не перекладываю вину. Я предлагаю разделить ее вместе со мной. А еще больше я предлагаю евреям задуматься: почему весь мир вас так не любит? Ведь еврейские погромы были везде! В Испании, Румынии, Венгрии. В России. В Палестине, куда евреи приехали в рамках движения сионистов.
Наоборот, Германия уникальна тем, что в ней со времен чумы не было еврейских погромов. Пруссия Фридриха Великого была первой страной, признавшей за евреями равные права с немцами. А Бисмарк, создав Второй рейх, дал всем им паспорта граждан. Они назывались «немцы Моисеева закона». Это была единственная страна, давшая им паспорта. Они стали обычными гражданами.
– В этом было больше мудрости, чем в погроме!
– Я так не считаю. Посудите сами: немцы поверили евреям, что они в состоянии жить той же жизнью, что и немцы, и служить своему отечеству. Но в финале Первой мировой войны евреи показали свое истинное лицо.
А методы, которые нужно использовать для искоренения таких народов, подсказали нам сами евреи. Ведь когда они вошли в Землю обетованную под водительством Моисея и Иисуса Навина, они все царства и народы, которые там жили до них, уничтожили. Вырезали на том простом основании, что считали эту землю своей. Они не дали им даже уйти. У евреев для этих народов не было другого варианта, им оставили только смерть. Объясните мне почему? Где эта ваша пресловутая справедливость? Почему они не дали им реализовать свою национальную идентичность, почему они их всех вырезали: стариков, женщин, детей? И честно в своей книге об этом написали? Непонятно одно: зачем они при этом таскали за собой ящик со скрижалями, на которых было написано «не убий»?
Возвращение. Послевоенные годы
– Тебя как звать-то? – Гоффман. – Еврей, что ли? – Немец. – А! А то я евреев как-то не очень. – А немцев? – Немцев? Нормально. – А в чем разница-то? – Че ты пристал? – Хмм…
Джигинка в первые послевоенные годы переживала не лучшие свои времена. Дома были разрушены, дороги изъедены противотанковыми рвами. Таков был вид послевоенной Джигинки. И следа не осталось от былого ее великолепия. Восстановление же села в это время ложится на плечи женщин, стариков и детей. Но даже не изнуряющая работа была самым тяжелым испытанием этих дней.
Голод. Постоянное чувство голода, неутоленного и жестокого. Когда засыпаешь и мечтаешь только о еде. Когда самой настойчивой мыслью является мысль о том, где достать еду. Когда кусок клеклого ржаного хлеба с лебедой, который и хлебом-то назвать было трудно, является счастьем невероятным. Ели все, что только можно было считать съедобным.
Из воспоминаний Татьяны Старковой
«…Все улицы в Джигинке вокруг домов были перекопаны. И не по одному разу. Каждый копал в надежде найти что-то съедобное – корешок какой, картофелину ли… Один покопает, за ним следом другой, третий… Горсть пшеницы, гороха, чечевицы, картофелина какая-нибудь – моя мама нам из этого готовила похлебку. Это и была наша основная еда. Голодное было время. Помню, часто так бывало, что возвращаюсь после работы домой (мы тогда все с малых лет работали), а до дома и не дойду. Засну где-нибудь под деревом или под забором. От голода. Соседи увидят, так к маме прибегут, скажут – иди, забери свою, спит…»
И вот эти люди, находящиеся в полуобморочном состоянии от голода, работали на износ, без выходных. И зачастую дети работали наравне с взрослыми.
Из воспоминаний Татьяны Старковой
«…Сразу после занятий в школе мы, школьники, отправлялись на работу в поле или на ферму. Все лето работали на помидорах, или на хлопке, или на горохе. Куда пошлют. Ох, горошек этот я до сих пор забыть не могу… Работаешь так, что спины разогнуть некогда…»
Об этих послевоенных годах вспоминает и Ольга Биркле, семья которой вернулась в Джигинку одной из первых из Восточного Казахстана.
Из воспоминаний Ольги Тимофеевны Биркле
«…И откуда только силы брались! Но всегда с песнями на работу и с работы шли. Старые люди на часы-то не смотрели: слышат песни, значит, утро… Наработаемся, бывало, за день так, что спины и ног не чувствуем. Домой возвращаемся и между собой так говорим, что уж сегодня-то никуда больше не пойдем, сил же нет. Но куда там! Перекусим, умоемся, переоденемся – и в клуб. А уж в клубе танцуем так, что только дым коромыслом идет!..»
К слову, не только танцы или песни под гармошку вносили разнообразие в свободное время сельчан. Часто приезжает и кинопередвижка. Фильмы показывали в местном клубе. Впрочем, порой фильмы показывали и не в клубе, а просто на побеленной стене какого-нибудь дома.
Из воспоминаний Ольги Тимофеевны Биркле
«…Часто у привезенных фильмов и звука-то не было. И тогда киномеханик сам, своими словами пересказывал то, о чем говорят герои в фильме…»
Жители Джигинки послевоенного времени
Из воспоминаний Татьяны Старковой
«…Фильмы привозили разные. Однажды, помню, показывали фильм “Первая учительница”. И в фильме том есть момент, когда главные герои целуются. И вот как они только целоваться-то начали, так экран вдруг и погас. И только когда герои закончили целоваться, изображение на экране вновь появилось. Очень нравственность нашу в те времена оберегали…»