История Рай-авеню

— Послушай, придурок, тебя с нами не было сегодня вечером и больше тебя с нами никогда не будет, потому что из-за тебя мы точно попадем в историю. А теперь давай вали отсюда… — Он повернул мальчика к себе лицом и посмотрел ему прямо в глаза. — Но если когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь спросит нас о том, что случилось на Змей-горе, я буду знать, что проболтался именно ты, гниль. И я тогда займусь тобой. Понял?

Взгляд Уилли метался от одного мальчика к другому, умоляя их всех, но никто не пошевелился и не сказал ни слова. Он осторожно тронул Бена за руку. Бен отпустил его.

— Слушай, черт возьми, я не подведу, не беспокойся.

— Я не беспокоюсь, Уилли. Я о тебе нисколько не беспокоюсь, — сказал Бен и толкнул мальчика. — Вали отсюда.

Уилли отошел в сторону, засунув руки в карманы, сгорбился, стараясь не дрожать от холода:

— Слушай, Дэнни, скажи им. Я же свой парень, правильно? Пусть не беспокоятся.

— Подожди, Уилли, — сказал ему Дэнни, а потом обратился к остальным: — Мы должны договориться. Никто, повторяю, никто, не должен никому говорить о том, что случилось. Абсолютно никому ни слова. Никогда.

Он всем по очереди посмотрел в глаза. Они все посмотрели на Юджина, который отвернулся.

— Джин?

— Я не собираюсь исповедоваться в этом, Дэнни.

Дэнни со своими ребятами попрощался за руку.

Один за другим они обещали ему то, что пообещала и Меган немного раньше.

Уилли Пейсек последним пожал руку Дэнни. Он клялся в верности. Теперь он был одним из них, связанный с ними тем, что произошло на Змей-горе.

Из тех, кто тем вечером поклялся молчать, лишь одна Меган Маги держала язык за зубами до конца своих дней.

Глава 9

Услышав голоса детективов в коридоре квартиры дворника, Уилли от страха обмочился прямо в постели. Его брат Миша, которому было уже девять, но который оставался на уровне развития трехлетнего ребенка, проснулся и подумал, что это он виноват в том, что в постели стало так сыро. Он начал хныкать и трогать свой крошечный членик. Когда мальчик родился, врачи и сестры, принимавшие роды, в изумлении уставились на него. Яички у него были вполне нормальных размеров, но член величиной с горошину. С годами он так и не вырос. Миша не подозревал, какие жестокие, дикие ссоры произошли из-за его полового органа. После того как Стэнли Пейсек отказался от ребенка с таким ненормальным членом, Вальтер Сташев вынул свой, доказывая, что он тут тоже ни при чем. Ребенка обследовали очень тщательно, и оба мужчины отказались от отцовства. Однажды пьяной ночью они опять начали спорить о том, чей это ребенок, строя самые разные предположения. Сам мальчик захлебывался от крика, потому что они измучили его своими обследованиями. Наконец один из мужиков решил, что отцом этого пацана является какой-то неизвестный сукин сын. Он схватил ребенка за ногу и ударил его головой о стену. Когда в комнату вбежала Анна, мать мальчика, она увидела, что тот валяется на полу в луже крови.

Врачи приняли версию, что восьмимесячный младенец упал со стола, когда его мать отвернулась, чтобы взять пеленку.

Так и осталось невыясненным, родился ли мальчик умственно отсталым, или задержка в развитии стала результатом той дикой ночи. Что бы там ни было, Миша рос тихим мальчиком, молча сносил все насмешки детей и взрослых, когда те видели его членик. Он даже радовался их смеху и удивлялся, что ему не разрешают расстегивать штаны и показывать свою штучку прохожим на улице. После многочисленных подзатыльников и пинков под зад он наконец усвоил, что этого делать нельзя. Но можно показывать член детям, с которых его старший брат Уилли брал по центу за один показ. Его отец и дядя Вальтер могли подолгу осматривать и обсуждать его письку. Миша не любил, когда к ней кто-то прикасался, но сам ночью любил трогать свое сокровище. Теперь он замер от страха, видя на кровати мокрое пятно, размеры которого все увеличивались.

Он протянул руку, чтобы прикоснуться к лицу Уилли и извиниться перед ним за свой поступок.

Уилли отпихнул брата так сильно, что тот упал на пол, а потом зажал его рот рукой, чтобы заглушить крик:

— Заткнись, придурок! Заткнись, я тебе говорю!

Миша понял, что он вовсе не интересует брата. Сильная рука Уилли зажимала его рот, ногти впились в щеку, но брат просто хотел, чтобы он своим криком не заглушал разговор в коридоре. Мальчик затаил дыхание и замолк. Пусть Уилли знает, что Миша всегда слушается его.

Уилли неподвижно сидел на кровати и напряженно вслушивался. Откуда они узнали? Кто проболтался? Может быть, ему надо бежать? Но куда? Из квартиры он мог выйти только мимо них. Он слышал, как все вышли во двор и пошли в котельную, где обычно спал Сташев.

Сначала говорили полицейские. Потом мать начала кричать и причитать. Дверь небольшой комнатушки, где спали Уилли и Миша, распахнулась, и к их кровати подошел высокий краснолицый детектив, Хилли или Хинни.

— Слушай, что ты делаешь на полу? — Он позвал Уилли: — Иди в комнату к матери.

Сильная рука вытащила его из кровати и поставила на ноги. Детектив сморщил нос и покачал головой:

— Переоденься, мальчик. Ты же самый старший в доме?

Уилли кивнул, роясь в куче старой одежды, валяющейся на полу. Извлек из нее сухие трусы. Одеваясь, повернулся спиной к детективу. Сунул босые ноги в ботинки. Детектив смотрел на Мишу, который сидел на полу. Спина у того была абсолютно прямая. Он как бы застыл в одной позе. Глаза выпучены, рот открыт. Рукой он неистово теребил свою письку.

— Что это с мальчишкой? — спросил детектив.

— Да ничего. Все в порядке — сказал Уилли.

Он не спешил одеваться, обдумывая, что будет говорить. Он решил свалить всю вину на этого еврея. Он скажет, что это сделал Херскель, потому что Сташев все время воровал булочки и молоко по утрам в закусочной его отца, еще до того, как она открывалась. Да, вот потому он и сделал это. Бенни, здоровенный еврей.

Детектив повел его через коридор на другую половину квартиры дворника. Его мать, в запачканном платье, стояла посреди кухни. На ее распухших ногах не было никакой обуви. Она заламывала руки и плакала. Все лицо было в слезах и соплях. Детективы смотрели на нее с отвращением.

Его мать была отвратительная женщина — толстая, с большими руками и широкими плечами. Казалось, что жир капает с ее лица. От нее пахло помойкой и вонючей жратвой, а также просто женщиной. Ее грубые, красные, сильные руки царапали лицо и рвали седые волосы на голове. Детективы переглянулись, а потом уставились на детей, собравшихся на кухне. Их было четверо. Младшие братья и сестры Уилли — бледные, худые, голубоглазые, русоволосые. На их лицах не было слез. Они ничего не выражали. Дети просто стояли молча и смотрели на мать. Они такое и раньше видели. Это обычно случалось после того, как отец бил ее или крал деньги и пропивал их.

Наконец детектив-ирландец сказал:

— Успокой свою мать, мальчик. Она должна пойти с нами в полицейский участок.

Уилли уставился на детектива. Тот сказал, что мать должна пойти с ними. А Уилли, кажется, никого не интересует. Он нужен им только, чтобы привести в норму мать. Что же происходит, черт побери?

— Мама, мама, перестань, пожалуйста. Что случилось? Почему ты плачешь? — Он перешел на польский и понизил голос: — Мама, скажи мне по-польски, что случилось.

Мать провела рукой по рту, по мокрым от слез глазам и щекам, оправила платье. Она заморгала и нагнулась к нему, прищурившись, как будто ослепла из-за этих слез.