История религии. Том 1

свой жизненный подвиг?

Религия есть подлинное основание нравственной жизни. В природе мы не

находим основ для этических принципов. По остроумному замечанию биолога

Томаса Гексли, и преступник и добродетельный человек одинаково следуют

природе, причем первый - в большей степени. Могут возразить, что

нравственность диктуется долгом перед обществом. Но ведь само сознание этого

долга есть, в свою очередь, не что иное, как нравственное убеждение, в то

время как именно отрицание осмысленности бытия, отрицание Бога есть путь к

торжеству безграничного эгоизма и взаимной борьбы /16/.

Но почему, спросят нас, существует немало людей, которые являются

безупречными с нравственной стороны, но в то же время остаются неверующими?

Спрашивая об этом, забывают, что все эти "добродетельные атеисты" не

возникли в безвоздушном пространстве. С детства они были окружены средой и

воспитанием, которые всегда имели связь с религиозной культурой. Все

"моральные кодексы" наших дней, как бы они от этого ни отрекались,

основываются на принципах религиозной нравственности.

Добролюбов, Чернышевский, революционеры прошлого века или герои

Сопротивления были людьми замечательной чистоты и самоотверженности; но не

следует упускать из виду, что большинство из них вышли из христианских семей

или даже семей священников, где они получили нравственную закваску.

x x x

Итак, религия - это связь человека с самим Источником бытия, которая

делает его жизнь полной смысла, вдохновляет его на служение, пронизывает

светом все его существование, определяет его нравственный облик.

Многие могут возразить на это: "Если бы религия сводилась только к

этому своему духовному ядру, было бы прекрасно. Но она дает еще какие-то

формулы, догматы, допускает теоретические богословские построения. Не лучше

ли все это отбросить, чтобы сохранить лишь чистую религию? Пусть

действительно существует некая таинственная Сила, которая оказывает

благотворное, вдохновляющее воздействие на человека. Примем это с

благодарностью и радостью. Но зачем здесь слова? Ведь они больше мешают, чем

помогают".

Такой взгляд отражен в известном "исповедании" Фауста перед Гретхен:

Кто с полным чувством убежденья

Не побоится утвержденья:

Не верую в Него?

Он, Вседержитель

И Всеохранитель,

Не обнимает ли весь мир -

Тебя, меня, Себя?

Не высится ль над нами свод небесный?

Не твердая ль под нами здесь земля?

Не всходят ли, приветливо мерцая,

Над нами звезды вечные? А мы?

Не смотрим ли друг другу в очи,

И не теснится ль это все

Тебе и в ум и в сердце,

И не царит ли в вечной тайне

И зримо и незримо вкруг тебя?

Наполним же все сердце этим чувством,

И если в нем ты счастье ощутишь,

Зови его как хочешь:

Любовь, Блаженство, Сердце, Бог!

Нет имени ему! Все в чувстве!

И имя только дым и звук,

Туман, который застилает небосвод.*

– -----------------------------------------------

* Перевод Б. Пастернака.

Действительно, религиозное переживание - это опыт, превосходящий

человеческие слова и понятия, и поэтому попытки выразить его всегда ведут к

обеднению его содержания. Это относится вообще к любому глубокому

внутреннему опыту, например к переживанию прекрасного. "Мысль изреченная

есть ложь", - говорил Тютчев. И все-таки в жизни мы не считаемся с этим;

хотя наши слова не могут адекватно передать наших чувств, мы не отказываемся

от них. Когда мужчина говорит женщине "люблю тебя", он повторяет обычную

формулу, однако у каждого отдельного человека за этими словами стоит нечто

неповторимое. Слово - символ, за которым кроется нечто неизмеримо более

глубинное... И этот символ - мост между душами.

Быть может, на высших ступенях человеческого духа или в моменты особого

внутреннего подъема слова оказываются лишними. Но, как правило, мы не можем

обойтись без слов, без понятий, без мышления.

Нетрудно понять теолога Гамильтона или мистика Кришнамурти, которые

ополчились против всяких определений Бога и даже против самого слова "Бог",

так как слова имеют тенденцию фетишизироваться. Но, с другой стороны, их

попытка подняться над словами была заранее обречена на неудачу /17/. Человек

не только созерцающее и переживающее существо, но и мыслящее, говорящее.

Отказ от понятий и слов идет против человеческой природы, против потребности

людей осмыслить жизнь и опыт.

Оставаясь лишь в сфере неопределенных внутренних состояний, вера

оказывается перед опасностью превратиться в "убежище", которое не имеет

никакого отношения к нашим действиям. Голос Божий - это Голос, зовущий к

труду, к преодолению, к служению. А все это невозможно без каких-то слов,

понятий, символов. Кроме того, формы, в которые мы облекаем религиозный опыт

(миф, символ, икона), совершенно необходимы для того, чтобы люди могли

делиться им друг с другом. Поэтому попытка таких теологов, как Рудольф

Бультман, "демифологизировать" христианство столь же бесплодна, как и

попытка Кришнамурти /18/.

Другой современный богослов, Пауль Тиллих, отвергая представление о

Боге, "пребывающем на небесах", предлагал говорить о Нем как о

"неисчерпаемой Глубине" /19/. При этом он не замечал, что "глубина" есть

такое же условное пространственное понятие, как и "небо". Более того, образ

неба с его величием и безмерностью - настолько прекрасный символ