История религии. Том 1

существу, он сам.

Иной характер имеет Откровение, то есть познание сверхчувственного

бытия, когда две активности входят в соприкосновение между собой. Воля, дух

человека встречают другую Волю, другой Дух. И поэтому здесь - процесс, в

принципе отличающийся от исследования природы. Откровение зависит уже не

только от инициативы одного человека, но и от таинственной активности

Запредельного. "Бог не есть объект, который человек может найти и которым он

может овладеть для себя в качестве ключа ко всем проблемам. Бог есть

Личность, Существо трансцендентное: Личность должна обнаружить Себя, быть

понятой и любимой" /2/. В силу этого и субъективные предпосылки

воспринимающего Откровение человека должны быть более сложными, чем в первом

случае.

Впрочем, здесь все же можно найти и некоторое сходство с научным

познанием. Согласно выводам квантовой физики, при исследовании микрочастиц

происходит их взаимодействие с прибором, существенно влияющее на объект

изучения. Это взаимодействие не может быть сведено к минимуму, как в

классической физике, и возрастает по мере увеличения точности эксперимента.

Следовательно, опыт требует особого способа описания явления /3/.

Нечто подобное происходит и в области духа, в таинстве Откровения. По

словам Мартина Бубера, оно состоит в том, что человек "выходит из момента

высшей Встречи уже не таким, каким он вступил в него. Момент Встречи - это

не "переживание", которое возникает и блаженно завершается в воспринимающей

душе; тут что-то происходит с человеком. Иногда это - как дуновение, иногда

– как схватка в борьбе, но все равно это происходит. Человек, который

выходит из сущностного акта чистого отношения, имеет в своем существе нечто

большее, выросшее в нем" /4/. Это означает, что Откровение есть процесс,

тесно связующий того, кто познает, с Тем, Кто ему раскрывается.

Между Откровением и открытием есть еще одна параллель. Три основных

условия: одаренность, подготовка и воля играют немалую роль в обоих случаях.

Во-первых, одаренность. Если для одного человека легкодоступны самые сложные

формулы высшей математики, а для другого даже простые арифметические

действия - трудный, мучительный процесс, то это нисколько не подрывает

объективной значимости математической науки как таковой. Если одного

человека музыка заставляет плакать, другому доставляет просто удовольствие,

а для третьего она может казаться лишь утомительным шумом, - то это вовсе не

умаляет ее объективной красоты и величия /5/.

Особенно это различие дает себя знать в отношении к высшим типам

познания. Так, если существуют люди, способные "читать" мысли других, то

встречаются и такие, которые с трудом усваивают чужую мысль, даже выраженную

ясным языком. Поэтому нет ничего удивительного в том, что среди многообразия

психических типов должны встречаться люди с различной мистической

восприимчивостью и с различной степенью интенсивности духовной интуиции.

Во-вторых, для каждого очевидно, что познание объекта, недоступного

простому невооруженному глазу, требует специальной подготовительной работы.

Сложнейшие вычисления, тончайшие машины и инструменты, многолетние

кропотливые поиски с неудачами и ошибками - все это предшествует тому, чтобы

проникнуть хотя бы еще на шаг в царство тайн природы. Но если орудием

научного познания являются математическая абстракция и приборы, то в

религиозном познании инструментом становится сам человек и от него требуется

особая внутренняя, духовно-нравственная подготовка.

На это указывал еще Плотин, говоря, что в мистическом знании

"необходимо прежде всего создать орган зрения, похожий на объект созерцания

и равный ему... Душа никогда не увидит красоты, если она сама раньше не

станет прекрасной, и каждый человек, желающий увидеть прекрасное и

божественное, должен начать с того, чтобы самому сделаться прекрасным и

божественным". Великие святые потому и были "боговидцами", что их души были

действительно инструментом Богопознания. И кроме них такими инструментами

являлись миллионы других чистых сердец, искренне любящих Истину. Быть может,

разница в Богопознании религиозных гениев, таких, как Франциск Ассизский,

Тереза Авильская, Мейстер Экхарт, Серафим Саровский, и людей обыкновенного

уровня заключается в том, что для последних встреча с Богом подобна

мгновенной вспышке молнии, за которой нередко вновь наступает мрак, а первые

всем своим существом приобщались Божественной жизни и сами становились ее

носителями. Их сознание восходит на такие ступени созерцания, где бессильны

человеческие слова и мысли. Поэтому-то, когда они пытаются поведать нам об

открывшихся им горизонтах, они с трудом выражают лишь тысячную часть.

Указывая на ту дистанцию, которая отделяет прозрения мистиков от нашего

"житейского" мышления, Морис Метерлинк писал:

"Здесь мы видим себя у предела человеческой мысли и далеко за границами

разума. Тут необыкновенно холодно, тут необыкновенно темно, а между тем вы

не найдете здесь ничего другого, кроме света и пламени. Но для тех, кто туда

вступает, не приноровив душу к новым ощущениям, пламя это и свет так же

холодны, как если бы они были нарисованы. Речь идет здесь о самой точной из

наук. Необходимо пройти здесь пространства самые неприветливые и наименее

обитаемые... Речь идет здесь о науке очень глубокой, а не о сне; сны не

бывают одинаковы, сны не имеют корней, между тем как пламенный цветок

божественной метафизики расцветает из корней мистических, находящихся в

Персии и в Индии, в Египте и в Греции" /6/.