История русской торговли и промышленности

Таким образом, помещикам, в сущности, давалась возможность как торговать в городах повсюду оптом и в розницу, так и отправлять товары к портам и сбывать их оптом, и устанавливалось только одно ограничение — чтобы это были продукты, которые у них «родятся», а не покупные.

Купцы всем этим были весьма недовольны — не только широкими правами, предоставленными дворянам, но еще в гораздо большей степени тем, что лица других сословий, в особенности крестьяне, вопреки запрещению им торговать, раз они не записались в купечество, все-таки производили торговлю в значительных размерах.

Их взгляд выражает Посошков, когда в 1724 г. пишет: «Бу-де кто коего чина нибудь аще от синклита, или от офицеров, или от дворянства, или из приказных людей, или церковные причетники, или и крестьяне похотят торговать, то надлежит им прежний свой чин отставить и записаться в купечество, и промышлять уже прямым лицом, а не пролазом и сякие торги вести купечески с платежом пошлин, и иных каких поборов с купечества, равно со всем главным купечеством, и без согласия купеческого командира утайкою по-прежнему, воровски ничего не делать».

Особенно интересовал его крестьянский торг, по поводу которого он говорит: «А буде кой крестьянин может рублев на сто торговать, тот бы чей ни был крестьянин… то бы записался в купечество… а уже пахоть ему не пахать, и крестьянином не слыть, а слыть купеческим человеком и надлежит уже быть под ведением магистратским». Вообще же говоря, «крестьяне знали бы свою крестьянскую работу, а в купеческое дело ни мало не прикасались бы». «А буде кой крестьянин и богат, то бы он пустоши нанимал, да хлебом насевали, тот излишний хлеб продавал бы, а сам у них крестьян у иных крестьян ни малого числа для прибыту своего не покупал бы». В последнем и заключалась вся суть. Раз он «не взят в купечество», то и не должен «вступаться» в него, скупать у других товары, «а буде купит хотя одну осьмину, а кто… пришел в таможню, известит, то у того торгаша взято будет штрафу сто осьмин, а кто о том донесет, дать десять мин» ^{542} .

Если «посторонних торговцев», в особенности из крестьян, «не унять, то весьма обогатитись купечеству невозможно и собранию пошлинной казны умножиться не от чего будет». Эта точка зрения, высказываемая Посошковым, проходит красной нитью и через доклады депутатов от городов в Екатерининской комиссии 1767 г.

Российское дворянство, заявляет депутат от купечества Рыбной слободы (впоследствии Рыбинска), приняло уже положение, которого лучше и нельзя желать. Оно пожаловано вольностью, пользуется многими другими преимуществами, владеет деревнями. Поэтому и купечество, полагая свою надежду на высочайшие щедроты, уповало, что и оно не останется без милостивого призрения и получит способы к поправлению бедного своего состояния, а через то избавится от стыда перед счастливыми европейскими купцами. Но вместо ожидаемого поправления русскому купечеству готовится большое отягощение, как будто оно не чуждо для государства. Вместо того чтобы в силу указов Петра Великого утвердить за купечеством его права и вольности, многие депутаты, напротив, предлагают, чтобы как благородному дворянству, так и крестьянам предоставлено было пользоваться купеческим правом, отчего купечество неминуемо придет в разорение, а с этим и коммерция в совершенный упадок. Ибо хотя ныне крестьянам и разночинцам и запрещено по закону торговать, но, несмотря на это, купцы терпят от них много обиды и помешательств. Что же будет тогда, когда законом всякому дозволено будет торговать?

Дворянству, по общему мнению, торговать неприлично и званию его несвойственно, заявляет другой депутат от городов, равно как и крестьянам и разночинцам. Эти последние должны упражняться единственно в земледелии и рукоделии и продавать только то, что производится их хозяйством, а не перепродавать, что принадлежит одним только купцам ^{543} .

Депутаты приводят слова из «Наказа» Екатерины II, что «земледелие есть первый и главный труд, к которому поощрять людей должно» (ст. 313), ибо «не могут быть там ни искусное рукоделие, ни твердо основанная торговля, где земледелие в уничтожении или незначительно производится» (ст. 294). Поэтому «не худо было бы давать награждение земледельцам, поля свои в лучшее, пред прочими, приведшим состояние» (ст. 299). Так поступают, по словам Екатерины, в Китае, где «богдохан ежегодно уведомляется о хлебопашце, превзошедшем всех прочих в своем искусстве, и делает его членом осьмого чина в государстве. Сей государь всякий год с великолепными обрядами начинает пахати землю сохой своими руками» (ст. 298). В «Наказе» же царица «указала всякому сословию присущий ему род деятельности и ни одно из них не должно касаться другим и делать им помешательство». «Земледельцы живут в селах и деревнях и обрабатывают землю… и се есть их жребий» (ст. 358). Напротив, «в городах обитают мещане, которые упражняются в ремеслах, в торговле, в художестве и науках… Сей род людей… от которого государство много добра ожидает, если твердое на добронравии и поощрении к трудолюбию основанное положение получит, есть средний… Оный, пользуясь вольностью, не причисляется ни к дворянству, ни ко хлебопашцам» (ст. 358, 378, 379).

Однако депутаты от крестьян, к которым присоединились казаки и татары восточных губерний и на стороне которых в большинстве случаев стояли и депутаты от дворянства, ибо дворянам выгодна была торговля их крестьян и устройство ярмарок в поместьях, возражали этому «среднему роду людей», что, «пользуясь вольностью», оно не должно создавать другим сортам людей» отягощения, отчего «бедный народ придет в крайнюю скудость и убожество». Это должно случиться, если будет постановлено, чтобы земледельцы продавали все произведения земли купцам гуртом, и им придется, ввиду отсутствия купцов во многих городах, отвозить свои произведения в дальние города, где есть купечество, верст — за двести и более. Раз крестьянам приходится везти свои «домашние товаришки» в город к купцу, то они уже не могут повезти их обратно, а вынуждены отдать их по той цене, какую купец назначит, да еще с просьбами и поклонами. Кроме того, они на возвратном пути вырученные деньги истратят без остатка на себя и на лошадь и таким образом придут со всем своим домом в крайнюю бедность ^{544} .

Что же получится от этого? Земледелец обязан будет продавать излишки своих продуктов купцу для того, чтобы сей последний мог продать оный другому земледельцу, имеющему в нем нужду, наложив при этом цену по своему произволу (не говоря уже о мере и весах, «устроенных жадностию к прибытку»); но такое действие почесть можно скорее данью, собираемой с общества земледельцев, чем торговлей, приносившей пользу государству. Недопущение торговли привело бы крестьян в «крайнее изнеможение» и было бы несогласно с «натуральным» правом, тогда как при существовании ее земледелец, «не имея в виду запрещения свободно продавать свои произведения, будет прилагать большее трудолюбие для их размножения».

И они ссылались на положение «Наказа»: «Торговля оттуда удаляется, где ей делают притеснение, и водворяется тамо, где ее спокойствия не нарушают» (ст. 317). А государыня, «премудрая отечества мать», желает видеть свой народ «столь счастливым и довольным, сколько далеко человеческое счастье и довольствие может на сей земле простираться».

Указом 1778 г. «О приведении купечества и их торговли в хорошее состояние», со ссылкой на прежние акты, начиная от Соборного уложения, подтверждено запрещение крестьянам торговать в городах или слободах, как и в селах, за исключением лишь знатных сел и деревень, находящихся от городов не ближе пяти верст. Но и доступ к купечеству для них затруднен, ибо для вступления в купечество крестьянин обязан заплатить 1 тыс. руб. за себя и по 500 руб. за детей, в ревизскую перепись вступивших, и кроме того, хотя установлено записывать в гильдии по капиталам от 500 до 1 тыс. руб., но для крестьян этот размер повышен от 1 до 15 тыс.

При этом указ еще считает нужным оправдывать не стеснения, чинимые крестьянам, как можно было бы ожидать, а вообще допущение их к торгу, к записи в гильдии. Исходной точкой, следовательно, является полное устранение крестьян из области торговли, как это было в допетровскую эпоху. Указ становится всецело на точку зрения купечества, рассматривает последнее как замкнутое сословие, резко отделяет город от деревни. А между тем законодатель сам сознает, что «есть ли всех крестьян, здесь и в других местах при торгах обращающихся, вдруг отлучить от торгов и употребить их к свойственной их звания должности, и в купечество не отпускать, оное не только ни малой удобности принести не может, а послужит некоторым упадком в купеческом капитале; ибо весь нажитой здесь крестьянами от купечества капитал должен остаться не в том уже обращении, от которого купечество может пользоваться. Да к тому ж и всякий крестьянин, живучи весьма долговременно при торговых промыслах, не употребляясь нимало к земледелию, не может уже быть столь полезен в крестьянстве, кои от малолетства упражняются в оном».

Казалось бы, из этого пространного объяснения неминуемо следует, что крестьянам вообще не следует препятствовать заниматься торговлей, ибо иначе капитал, нажитый ими, уже не останется «в том обращении, от которого может купечество пользоваться», и во всяком случае не следовало бы столь стеснять запись их в гильдии. Но это была эпоха борьбы города с деревней не только у нас, но и на Западе, там запрещали устройство лавок в городах, у нас — занятие торговлей крестьянам ^{545} .

Существенную роль играла и внутренняя торговля иностранных купцов. Хотя русское правительство по-прежнему держалось того принципа, что иностранцам полагается заниматься только экспортом и импортом, почему они должны жить в пограничных городах и продавать товары оптом из гостиных дворов, но на самом деле их деятельность вовсе не ограничивалась этими пределами. Торговать вообще дозволялось даже местным жителям лишь в рядах и гостиных дворах, но не в домах; исключение делалось лишь для питей и так называемых нюрнбергских товаров. Ввиду провоза в большом количестве контрабандных товаров из-за границы, что обнаружилось при внезапном обыске у иностранных купцов в 1732 г., жителям Петербурга запрещено было «под потерянием по уставу всех имеющихся товаров и сверх того под опасением телесного и смертного наказания» держать и продавать в розницу какие бы то ни было товары на дому и предписывалось в течение 4-дневного срока перевезти все товары на гостиный двор в лавки.