История с продолжением

Пятого начали кормить внутривенно, он слабел всё больше. Сердце почти полностью отказало, только аппараты и держали его на этом свете. Валентина поняла, что он умирает, но Лину ничего пока говорить не стала. Лина уже две недели назад отправили обратно, в рабочий зал, но Валентина иногда навещала его и вводила в курс дела, не вдаваясь, однако, в подробности. Через три недели после начала комы, примерно через месяц после ранения, очередной консилиум пришел к выводу, что продолжать реанимацию дальше становиться бессмысленно. Валентина выслушала этот вердикт и сказала:

– Я сейчас приведу Лина… попрощаться. Вы не возражаете?

– Может, мы сначала сделаем то, что решили? А уж потом поставим его перед фактом? – спросил один из хирургов. Все они стояли у двери в медпункт, откуда только что вышли, происходило экстренное совещание.

– Не стоит. Уж лучше пусть он присутствует, пусть всё сам увидит. Иначе, боюсь… Он может повести себя… скажем так… неадекватно…

– Ладно, ведите. Но только не задерживайтесь, нам же ещё сворачивать технику и тело на вскрытие везти… А время-то вечернее…

Валентина кивнула. Она вернулась в комнату, на секунду подошла к кровати, поглядела на Пятого и, резко отвернувшись, быстро вышла.

Лина она нашла в тиме. Он лежал у стены, и, казалось, спал, но при приближение Валентины сразу, едва заслышав её шаги, поднялся ей на встречу.

– Ну, как там? – спросил он с тревогой.

– Прости, рыжий, – Валентина опустила глаза, – они решили… что надо… отключать систему… что незачем зря его мучить… Он умирает, Лин, и они не могут ему помочь… никто уже не сможет помочь… прости…

Лин с размаху ударил рукой о стену.

– Нет… – прошептал он. – Нет… не надо… дайте ему ещё хоть день…

– Это не ко мне, Лин. Я тоже об этом просила, они мне отказали. Поговори с ними сам. И скажи спасибо, что они разрешили тебе с ним попрощаться, прежде, чем… сделать это…

– Пошли! – Лин бросился по коридору в сторону лестницы. Куда уж Валентине было угнаться за ним! Поэтому уже на подходах к медпункту она услышала срывающийся на крик голос Лина и возражающие голоса врачей. Затем послышалась какая-то возня и… щелчок закрывшегося замка.

– Что происходит? – вопросила она в пространство, быстро подходя к людям, столпившимся у входа в медпункт.

– Этот ваш идиот… кретин паршивый… повышвыривал нас из комнаты и закрылся в ней с трупом!… – с возмущением начал один из врачей.

– Он умер? – у Валентины внутри всё оборвалось.

– Пока нет, но скоро. Ладно, мы подождём, дверь ломать не будем, но всё это теперь – на вашей совести, вы поняли? Неадекватно себя поведёт… психопат!

…Лин для верности подпёр дверь стулом и подошел к Пятому.

– Они решили тебя убить, – пошептал он, – я же не могу им дать это сделать, правда? Пятый, ну я тебя очень прошу, ну поживи ещё, – по впалым щекам Лина побежали слёзы, – ты же сильный… Боже, ну пожалуйста, не убивай его! Что он тебе сделал? Он же никого не обижал, не лгал никому… ну прости его, Господи… Помоги… – Лин сел на кровать и осторожно обнял Пятого одной рукой, а другой стал гладить его по плечу. – Милый, ну постарайся… вон, посмотри, на улице уже совсем тепло стало… лето скоро… мы с тобой дёрнем отсюда, поживём где-нибудь… ты окрепнешь… выздоровеешь… Там сейчас так хорошо! Как же так можно… ты же никогда не поддавался, помнишь? Ты же всегда был очень гордым, и переупрямить тебя не смогла даже Айкис… – голос Лина дрогнул, – А ты помнишь Айкис? Интересно, что лучше – дырка в голове, или то, как она с нами поступила? Я думаю, что лучше по голове чем-нибудь… – Лин слабо улыбнулся, – Ты думаешь, я тебе позволю поддаться? Не выйдет, даже и не пробуй! Милый ты мой, как же ты смог решиться оставить одного на всём свете этого бестолкового Лина? Я же пропаду, ты обо мне подумал? Это же эгоистично. Да разве же можно вообще принимать как факт то, что с тобой случилось? Никто не давал тебе права уходить туда так рано, слышишь? А что ты там один станешь делать? Не уходи, не надо, родной ты мой, пожалуйста… – Лин лёг рядом с Пятым так, как они обычно спали в тиме, стараясь хоть как-то согреться. И теперь Лин старался, как мог, отогреть умирающего друга, истово веря, что тем самым может ему помочь. Лин непрерывно что-то говорил, то обращаясь к Богу с горячими сумбурными молитвами, полными страшного отчаяния, то умоляя Пятого не умирать… Иногда он начинал плакать, иногда, улыбаясь сквозь слёзы, старался припомнить и рассказать что-то забавное из их прежней жизни. Он не выпускал холодеющих рук друга из своих рук и не отходил от него ни на секунду… Говорил он негромко, полушепотом, в коридоре ничего не было слышно. Лин думать забыл о людях, он словно перенесся в какой-то другой мир, в этом мире был только он… и полумёртвый Пятый. Ночь проходила, её сменил серенький рассвет, за дверью слышались шаги, голоса, требовавшие немедленно открыть, угрозы и увещевания, но для Лина этого всего словно и не существовало. Не было сейчас места в его жизни ни пасмурному весеннему дню, ни вечеру, ни наступающей темноте. Не было времени и событий… Свет он не включил, даже и не помыслил о том, что можно это сделать. Если бы он мог в тот момент думать о чем-нибудь другом, кроме того, чем он был поглощен полностью, он бы подумал, наверное, откуда у него силы на то, чтобы не прерывать этот нескончаемый монолог.

Минул день, наступил вечер, его сменила ночь. Врачи, вынужденные остаться, выражали всё возрастающее недовольство. Другая бригада, естественно, не приехала, и они ездили домой по очереди, одна Валентина всю ночь дежурила у закрытого медпункта.

Где-то под утро третьего дня страшно уставшая, не выспавшаяся Валентина, прикорнувшая было на стуле у двери, услышала из-за неё лёгкий шорох, а затем звук ключа, отпирающего замок. Она вскочила на ноги. Из двери, пошатываясь, медленно вышел Лин.

– Идите сюда! – позвал он.

– Умер? – спросил, подходя, врач. Лин досадливо покачал головой и повторил:

– Идите.

Все вошли в комнату следом за Лином и оторопели. Лин поднял изголовье кровати и снял все аппараты. Пятого он укрыл одеялом.

– Что здесь твориться? – с возмущением начал врач, но осёкся. Пятый вдруг открыл глаза и Валентина вдруг поняла, что взгляд его, хоть и мутный, но вполне осмысленный.

– Он сам пока говорить не может… он слабый… – сказал Лин, ни к кому конкретно не обращаясь. – Но он же живой… смешные вы люди… убийцы…

– Срочно ставим кислородную палатку, – врач быстро перешел на деловой тон, – и позвоните кто-нибудь в управление…

– Сволочь ты… гребаная… – Лин схватил врача за отворот рубашки. – Ты ещё со мной встретишься…

Он не договорил, руки его бессильно разжались и он свалился на пол в глубоком обмороке. Валентина опустилась рядом с ним на колени. При падение он рассёк себе кожу над бровью, пошла кровь.

– Лин… дайте же нашатырь, кто-нибудь! И сделайте ему чашку чая с сахаром, это от голода… Ну, золотой ты мой, давай… вот… садись… не надо так себя доводить… ты нам живым ещё нужен…

– Ты уж прости меня, – врач тоже присел на корточки рядом с Лином. – Мы просто отчаялись. А ты нет. Ты молодец, ты всё правильно сделал.

– Я ничего не сделал, – пробормотал Лин, снова начиная впадать в забытье, – я просто верил…

Он не договорил. Валентина и врач подхватили его и осторожно уложили на пол. Лин был бледен, как смерть, нервное истощение основательно подточило его и без того невеликие силы.

– Где мы его устроим? – спросила Валентина. – Может, ещё одно одеяло найдётся?

– Поищем… Как там?

– Это что-то невероятное, – откликнулся другой врач, который осматривал Пятого, – он был при смерти, точно, а теперь… словно подменили. И дышит сам, вполне уверенно. И зрение…

– Он видит? – спросила Валентина, подходя к кровати.

– За рукой следит… Пятый, покажи ещё раз… Видали?

– … Лину укол сегодня сделают? – поинтересовался кто-то из персонала.

– Я могу, – вызвалась Валентина, – что колоть?

– Сердечное, он еле дышит… И снимите с него рубашку, надо же хоть послушать. А то… кто знает, от голода ли эта чертовщина… Как бы нам ещё одного клиента жизнь не подкинула…