История с продолжением

– Вам чего-нибудь нужно?

– Горячую воду, мыло, полотенце, ножницы… чего ещё? А, вот! Клеёнку. Мне его помыть надо, а то тут под гноем и сукровицей ничего не видно. Я потом список напишу, какие лекарства нужны. А ещё мне надо домой позвонить. Телефон у вас тут где?

– В каптёрке, – старший вознамерился было пошевелить тело носком ботинка, но, заметив укоризненный Валентинин взгляд, передумал. – Когда за списком зайти?

– Через часок, а то и позже. И не шатайтесь тут, не мешайте работать.

Надсмотрщики ушли. Валентина присела на корточки рядом с телом и, брезгливо морщась от запаха разлагающейся плоти, перевернула его на спину. Зрелище было пренеприятное, что говорить. Самым удивительным было то, что человек, лежащий на полу перед Валентиной, всё ещё жил. Он находился в крайней степени истощения и был жестоко изуродован. Худое, тщедушное тело его прикрывали остатки зеленого балахона из бракованной ткани, предназначенной для армейской формы, одежду из этой ткани носили все рабочие. Левая половина лица представляла собой одну огромную гематому, но, судя по отсутствию отёка, лицо ему разбили довольно давно. Спутанные, свалявшиеся волосы пропитались кровью и слиплись, непонятно было даже, какого они цвета. Правая рука судорожно прижата к груди, похоже сломана. Тело сплошняком покрывали ссадины, следы от плетки, ожоги, порезы, нарывы, их было так много, что они, казалось, сливались в одну сплошную рану. Валентина споро принялась за дело. Прежде всего, необходимо было как-то снять с этого странного рабочего одежду (Валентина решила пока считать, что это всё же рабочий, хотя глаза говорили ей совсем другое), но присохшая ткань отрывалась только вместе с кусками кожи. Пришлось пожертвовать несколькими пузырьками перекиси водорода. Через некоторое время пришел молодой надсмотрщик, принес электрический чайник с кипятком, поставил его на стол и дисциплинированно удалился. Валентина промыла раны (на это ушло не меньше получаса), немного вымыла пациенту волосы, которые оказались черными с сильной сединой, и только после этого смогла, наконец, приступить к осмотру. Результаты были неутешительными. У человека, лежащего на полу, кроме сломанной руки, оказалось ещё несколько переломов – левая нога в двух местах, четыре ребра справа, два слева… Реакции нулевые, даже зрачки почти не реагировали на свет – настолько он был слаб. От того, как эти зрачки выглядели, Валентине стало немного не по себе – она никогда в своей жизни не видела ни людей, ни “рабочих” с вертикальными кошачьими зрачками. Пациент был совсем плох и Валентине оставалось лишь сокрушенно качать головой и надеяться на чудо – она не могла себе представить, что после такого можно выжить. Тем не менее, она позвала надсмотрщиков, с их помощью устроила человека на кушетке и, немного подумав, укрыла его своей курткой. Ей не нравилось, что больной находится в холодном помещение в чём мать родила. Она отдала старшему список лекарств и села ждать. Ей всё равно пока было нечего делать.

Через два часа привезли заказанные лекарства и работа закипела с новой силой. Валентина провозилась в общей сложности четыре часа и результаты не заставили себя ждать. После трёх капельниц, кислорода, нескольких доз сердечного и антибиотиков человеку стало легче – поднялось давление, он стал лучше дышать. Валентина приободрилась. Вместе с лекарствами привезли ещё много всего – обогреватель, бельё на койку, подушки, одеяла, посуду, продукты. Валентина не удивилась – надо, значит надо. Она с удобствами устроила пациента, сначала проветрила, а затем хорошенько прогрела комнату, тщательно вымыла ему голову, снова поставила капельницу. Пора было идти звонить начальству, делать доклад, но Валентина не торопилась. Ей хотелось удостовериться, что всё идёт хорошо. Поэтому она просидела с больным лишний час, убедилась, что показатели стабильны и лишь после этого пошла звонить. Её непосредственный начальник подошел к телефону на удивление быстро, раньше Валентина томилась у аппарата не меньше десяти минут, ожидая, когда он освободится.

– Докладывайте, – в голосе Эдуарда Григорьевича звучало плохо скрываемое беспокойство. Валентина обстоятельно, по пунктам рассказала, что сделала и какие были результаты.

– Валентина Николаевна, если без бюрократии, просто, по человечески, скажите, есть шанс, что выживет? – спросил он, когда Валентина закончила говорить.

– Не знаю, – честно сказала Валентина, – время покажет. Я хотела попросить у вас позволения вызвать Алексея Лукича, он, насколько я знаю, в своё время был травматологом. Боюсь, что я сама не справлюсь, а тут два серьёзных перелома. Разрешите?

– Вызывайте. Я сегодня подъеду, примерно к семи вечера, посмотрю сам, как у вас дела. Постарайтесь привести его в себя, если это возможно. И ещё. Он может начать говорить, бредить… ну, не важно. Так вот. Всё, что он скажет, вы запишите. Слово в слово. Ясно?

– Так точно, – задание удивило Валентину, но вида не подала, ей не впервой было изображать покорного служащего, – всё запишу. Что ещё?

– Остальное – при встрече. До свидания.

– Всего хорошего, – Валентина нажала на рычажок, секунду подумала и быстренько набрала телефон предприятия номер один.

– Алексея Лукича позовите, – сказала она, – алё, Лукич? Это Валя. Вы на третье можете через пару часов подъехать?… шеф дал добро, ага… да тут вообще всё очень странно, сама не пойму… раньше? Ой, это было бы чудесно… через час? Хорошо, жду… Нет, тут переломы у человека… два… да, со смещением… как он? А вы что – его знаете?… Да ладно, шуток я не понимаю, видите ли… поняла, всё поняла – натрий не ставить, только глюкозу, никаких препаратов на спиртовых растворах не давать… Счастливо, Лукич, жду – не дождусь.

Приехавший Лукич прошел в медпункт, поздоровался с Валентиной, скинул с плеч видавшую виды куртку, и подсел к больному. Валентина с удивлением заметила на его лице огорчение. Огорчение и боль.

– Я им объяснял, а они, как любая молодежь, конечно, не послушали старика. Я говорил – этот парень – чистый кремень, вы об него сломаете зубы, но ничего не добьётесь. – Лукич тяжело вздохнул. – И вот, пожалуйста. Результат – на лицо. Подонки… бедный мальчик…

– Так вы его знаете? – у Валентины всё внутри сжалось от нехорошего предчувствия. Лукич был для неё мало что авторитетом – он был единственным человеком на её “работе”, которому она безоговорочно доверяла.

– Да, примерно лет десять, – Алексей Лукич осторожно сдвинул в сторону одеяло и принялся осматривать больного, – на этот раз повезло. Он выберется, Валя. Он крепче, чем ты можешь себе представить. Что ещё сломано, кроме руки?

– Нога… А я думала, что он уже… того. По-моему, ему совсем плохо, – Валентина пожала плечами, – но вам лучше знать. Вот только…

– Что?

– Начальство велело его в себя привести. А он – ни в какую.

– Не жаль его тебе? – Лукич нахмурился. – Подождала бы пару дней, поухаживала. Он и сам в себя придет, когда сможет… ладно. Я сейчас переломы зафиксирую, а ты пока согрей его получше. Грелки привезли?

– Да, не поскупились.

После получаса трудов человек наконец открыл глаза.

– Пятый, – тихонько позвал его Лукич, – ты здесь? Проснись.

Глаза того были совершенно пустыми, как окна дома, из которого давным-давно ушли люди. Неестественно широко открытые, они ровным счётом ничего не выражали. В них не было ни боли, ни страха, ни тени страдания, ни удивления. Алексей Лукич поводил у Пятого перед лицом рукой. Никакой реакции. Веки медленно опустились.

– Ступор, – констатировал Лукич, – боюсь, это надолго. Держи его пока на внутривенных, в комнате чтобы было тепло, никаких сквозняков. Посторонних не пускай. Верхний свет включать не надо, настольной лампы хватит. Шторы днём не открывай, пусть темновато, не страшно. В общем, полный покой. Если через неделю не выйдет из этого состояния, придется везти на базу или в больницу. Хотя я думаю, справиться сам, и не из такого вылезал, – Лукич аккуратно наложил на сломанную руку лубок и уже осматривал второй перелом. – Гипс я накладывать не буду. Если ему станет лучше и он начнёт есть, переломы срастутся дней за десять, самое большее.

– А как его кормить? – Валентина не на шутку разволновалась – такая ответственность. – Он даже пить не сможет, наверное…

– Да не волнуйся ты так, Валюша, не переживай. Я так и вижу у тебя в глазах вопрос: как быть ночью? Сейчас мы вытащим из тима второго такого же, он и посидит. Пойди, дай запрос на номера седьмого, восьмой тим. Его приведут, а ты уж по обстоятельствам решай, нужен ли тебе помощник. Его, кстати, зовут Лин, запомни. Пригодится, – Лукич тяжело поднялся. – Ну, с этим всё. Если какие сложности возникнут – позвони, я подскажу, что и как… Проводи меня до ворот, Валечка. Совсем устал старик…

Вместе они вышли из здания и направились к стоянке машин персонала. Уже на улице, когда они отошли от дверей, Лукич тихо сказал:

– Будь осторожна, Валя. Пятого вытащи любой ценой, поняла? Любой. Иначе ты можешь погибнуть сама. Раз уж тебя к ним допустили – дело нешуточное…

– Кто они такие? – удивление, не покидавшее Валентину, но тщательно скрываемое, наконец прорвалось наружу. – Неужели рабочие? Прямо как люди.

– Это не рабочие, Валя. Это пленники нашей организации. Насколько я знаю, там, откуда они родом, они были учеными, кажется биологами, точно не скажу. Их хотели склонить к сотрудничеству, а они отказались. Это было довольно давно. Что происходит с ними сейчас – ты видишь сама. Предприятие номер три – их личный концлагерь, вот только их смерть пока что не входит в планы руководства, поэтому ты уж постарайся. Хорошо?