История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
К народному творчеству близки имевшие широкое хождение в тогдашней Греции пророчества. В них выражалась народная вера в освобождение от турецкого ига при поддержке «белокурого племени» — русских. Надежды подкреплялись определенными акциями русского правительства. Еще в начале века Петр I уверял порабощенных христиан, что они избавятся от турецкого владычества при помощи русского оружия. По свидетельству современников, портреты Петра I, которого называли «монархом россиян и греков», можно было видеть среди икон почти в любом греческом доме. В 1750 г. монах Феоклит Полиид выпустил книгу известных ранее и новых, его собственных, пророчеств — «Агафангел», где говорилось об освободительной миссии России. Эти пророчества перекликались и с народной песней: «Этой весной, райя, райя, // придет московит, райя, райя, // пойдет на турок войной...».
Православная церковь Греции не ограничивалась пророчествами. В начале века она еще сохраняла значение
Из Афона вышел и самый значительный поэт середины века — Кесарий Дапонте (1714—1784), автор многочисленных гимнов, назидательных книг, путевых заметок в стихах, шутовских исповедей, напоминающих Птохо-продрома византийских времен. Любознательный и трезвый наблюдатель, он оставил множество стихотворений на злободневные темы в стиле народных анекдотов. В большей части его произведений продолжается низовое направление книжной литературы поздневизантийской эпохи, питаемое фольклором. Но по большей части церковь продолжала византийские традиции другой линии развития в греческой литературе — учено-филологической. Монахи — выходцы из обеспеченных семейств — часто получали европейское образование. Они в числе первых в Греции подхватили идеи французского Просвещения и распространяли его на родине. Монах-вольтерьянец — весьма характерное явление в Греции XVIII в. Один из монахов, по словам французского путешественника Гуфье, назвал Вольтера величайшим благодетелем человечества. Но патриархия в Константинополе научилась приспосабливаться к Порте, получила право собирать дань с христиан и скоро стала рьяной противницей прогресса. И блестящий представитель Просвещения в Греции Евгений Вулгарис (1716—1806), преподававший в Высших школах на Афоне и в Константинополе логику и математику (когда непременными считались лишь грамматика, риторика и богословие), был вынужден эмигрировать. Его ученику, Никифору Теотокису (1731—1800), пришлось последовать за ним. Пристанище и признание оба нашли в России.
Патриархия преследовала идеи Коперника даже в конце XVIII в. Поэтому естественно появление прозаического памфлета против грубого, невежественного, продажного духовенства «Аноним 1789». В нем заметны некоторые точки соприкосновения с Вольтером и Лесажем. В ответ по личному распоряжению патриарха Григория V (1749—1821) была написана «Христианская апология» (1798), а в 1802 г. в Венеции издана книга «Против Вольтера». На трактат учителя Акарнана «О философии, физике, метафизике, разуме и божестве» (1786) синод ответил преданием его анафеме. Акарнан немедленно подчеркнул в «Ответе безымянного», что его книга направлена против «монахов, священников, архиереев и аскетов». Отлучен от церкви был и певец греческой свободы Ригас. В «Отеческом увещании» (1798) патриархия объявила, что просвещение и призывы к национальному освобождению идут против воли бога. В то же время распространялись песнопения в честь султана, призывавшие верующих к смирению и повиновению турецким властям.
Кроме полемики с Константинопольской патриархией, в XVIII в. известны и литературные сочинения светского характера. Примечательно, что почти все они издавались (и создавались) за рубежом. Первое из них — это вышедший в Венеции сборник стихотворных упражнений учащихся Флангинианского коллегиума «Цветы благочестия» (1708). Его можно рассматривать как последний отблеск литературной жизни незадолго перед тем (в 1669 г.) захваченного Турцией Крита. В сборнике ощутимо влияние итальянской литературы и знакомство с «Палатинской антологией». Во многих сонетах звучит живая скорбь об униженной родине и преклонение перед ее древним величием. Но в целом, по словам позднейшего греческого автора, это «оранжерейные цветы». Их авторы более не выступали в литературе, а литература следовала вкусам купеческой публики, которая предпочитала путевые заметки в стихах, пространное описание чужих земель и народов с их обычаями, климатом и т. п.
В 1746 г. в той же Венеции опубликована поэма «Стихиомахия» И. Р. Мане, трактующая библейский миф о потопе. Художественные достоинства ее невысоки, но и она была явлением на скудном литературном фоне того времени. Ее автору посвящена вышедшая в Лейпциге еще более многословная поэма «Боспоромахия» (1752), написанная французом из Константинополя Момарсом. В поэме «спорили» Восток и Запад, Азия и Европа, Прошлое и Будущее. Автор доказывал настоятельную необходимость для современников осмыслить противоречия между феодальной Турцией и Европой Нового времени, найти пути их разрешения.
Прибежищем ученой литературы в порабощенной Греции был почти исключительно Константинополь, точнее, один его квартал — Фанари, населенный греческими
купцами. По имени квартала греческие историки называют XVIII век веком фанариотов, имея в виду прежде всего особенности греческого просветительства. Фанари поставлял купцов в греческие торговые колонии России и Западной Европы. Эти купцы были достаточно богаты, чтобы дать своим детям европейское образование. Из их среды выходили переводчики, члены дипломатического корпуса, даже министры иностранных дел Высокой Порты. Фанари поставлял также господарей, т. е. наместников Молдо-Валахии, которые содержали настоящий царский двор в Бухаресте, заботясь о его культурном процветании. Они и сами на досуге охотно занимались сочинительством. Например, основатель династии Маврокордато Александр оставил сыну «Наставления» по образцу Макиавелли, где запечатлел заповедь фанариотов: «Делай не то, что хочешь, и не то, что можешь, а что выгодно».Литературные вкусы фанариотов обусловлены веяниями из Франции. По замечанию одного путешественника, французский язык знали в Фанари во второй половине XVIII в. не хуже греческого. Основное место в фанариотской поэзии занимали анакреонтические мотивы. Самый яркий их выразитель, Атанасиос Христопулос (1772—1847), прозванный «Новым Анакреонтом», писал, например: «Не дожить бы, боже милый, мне до трезвости постылой...». Но идейная позиция фанариотов определялась их служебным статусом. Они приспособились к Порте. С ее соизволения они неограниченно обирали подопечных, создавая себе огромные состояния. Поэтому к революционному и национально-освободительному движению в Греции они относились с откровенной враждебностью.
Эта идейно-литературная двойственность — заигрывание с вольномыслием, вольтерьянством при сотрудничестве с Портой — выражалась во временном перевесе то одной, то другой линии. Но к концу XVIII — началу XIX в., когда общенародная борьба за освобождение стала реально грозить их благосостоянию, фанариоты заняли откровенно реакционную позицию. Прежде они снисходительней относились к просветительским кружкам в своей среде (например, Димитриос Катардзис), хотя такой кружок при участии в нем легендарного Ригаса легко мог перерасти в тайное национально-освободительное общество.
Сам Ригас из Фер (1757—1798) поначалу пользовался поддержкой фанариотов. Биография Ригаса известна недостаточно. Нет даже уверенности, что мы точно знаем его имя. По преданию, он убил издевавшегося над ним турка и бежал в отряд клефтов, который переправил его в Константинополь. Там Ригас служил секретарем у Александра Ипсиланти (1726—1806) и вместе с ним приехал в Бухарест, где познакомился с произведениями французских просветителей и вошел в кружок Д. Катардзиса. В 1790 г. Ригас переехал в Вену, где с этого года стала выходить первая греческая газета — «Эфимерис», и занялся литературой. Для начала он считал необходимой умеренно просветительную деятельность. В 1790 г. вышла его «Школа чувствительных влюбленных», в которой греческие историки литературы не без труда угадали шесть рассказов Ретифа де ла Бретона. Греческого революционера и просветителя, очевидно, привлекло в рассказах утверждение свободы личности, неотъемлемого права распоряжаться собственной судьбой. Ригас развил отдельные моменты повествования, вставил в текст стихотворения сентиментального характера, считая, что такой тип изложения «более соответствует духу греческого языка».
Книга имела успех. Под ее влиянием в Вене через два года вышел анонимный сборник из трех рассказов — «Завершение любви». В 1790 г. Ригас издал также «Антологию естественных наук» под девизом: «Правильно мыслит тот, кто мыслит свободно». Эта книга возникла в результате изучения современных ему работ по естествознанию. Рассчитанная на неискушенного читателя, она обнаруживает не только знакомство с идеями Руссо, но и преданность им, а также идеям энциклопедистов и направлена на «сокрушение предрассудков». «Школа» пропагандировала свободу чувства и идею естественного равенства людей, «Антология» — свободу мысли.
К тому же начальному периоду деятельности Ригаса относится трехчастный «Моральный треножник» (ему принадлежат две части). Первая часть — «Олимпия» (перевод пьесы Метастазио) — ставит целью пробуждение гордости греков, напоминая об олимпийских играх Древности. Вторая — «Альпийская пастушка» (стихотворный перевод повести Мармонтеля) — в общем следует духу «Школы». В 1791—1796 гг. Ригас, готовясь к восстанию, занимался географией Греции. В этой связи он участвовал в переводе книги «Новый Анахарсис» Бартелеми (главы 35—39, о Фессалии), изданном в Вене в 1797 г. Как приложение к этой главе Ригас издал карту Греции на 12 листах с планами Константинополя и размещения турецких военных объектов. В том же 1797 г. вышло основное произведение Ригаса «Революционный манифест, или Новое политическое устройство» в 4-х частях: «Воззвание», «Права человека», «Конституция» и «Военный гимн» («Фурио»). Эпиграфом к нему взяты лозунги французской революции: «Свобода! Братство! Равенство!» — а основные положения прямо или косвенно выводятся из документов якобинской диктатуры.