История всемирной литературы Т.5

Пролагая в каждой из областей русской науки и культуры новые пути, Ломоносов в своей литературно-реформаторской деятельности также опирался на широкое знание исторических судеб и путей развития античной, новоевропейской и древней русской литературы. Это позволило ему верно почувствовать, что первым ключевым условием для дальнейшего успешного развития русской национальной литературы были в его время реформа литературного языка и коренное преобразование системы стихосложения. Ломоносов не только дал решение этих насущных для русской культуры его времени вопросов, надолго определившее последующие пути развития русского литературного языка и русской литературы.

В 1739 г. двадцативосьмилетний Ломоносов прислал на родину из Фрейберга, где он в это время обучался в Горной академии, «Письмо о правилах российского стихотворства» с приложенной к нему одой «На взятие Хотина» как практическим подтверждением провозглашенных и обоснованных в «Письме» принципов нового русского стихосложения. Ломоносов — реформатор стиха, в отличие от Тредиаковского, смело и последовательно утверждает силлабо-тоническую систему стихосложения как «природную» для русского языка. Он признает право на существование как двусложных, так и трехсложных стоп и отстаивает равноправие женских и мужских и дактилических рифм. В качестве размера, наиболее соответствующего «благородству, великолепию и высоте» жанра оды, Ломоносов выдвигает на первое место четырехстопный ямб, который он широко разрабатывает в своих одах, оказавших огромное влияние на развитие русской поэзии вплоть до Пушкина.

Ломоносов вышел из спора с Тредиаковским победителем не только как теоретик. Преимущество своей позиции он доказал своими одами. Сжатый и энергичный ямбический стих Ломоносова не только открыл широкие возможности для превращения русской оды в трибуну общественного мнения, в своеобразный, полный высокого гражданско-патриотического пафоса «урок царям» (каким она фактически оставалась на всем протяжении ее развития под пером ее крупнейших представителей), но и положил основу завоеваниям всей позднейшей русской ямбической поэзии до Пушкина.

Ломоносов горячо любил русский язык, он верил, что этот язык открывает для развития поэзии широчайшие исторические перспективы. «Красота, великолепие, сила и богатство российского языка явствует довольно из книг, в прошлые веки писанных, когда еще не токмо никаких правил для сочинений наши предки не знали, но и о том едва ли думали, что оные есть или могут быть», — писал он, а в «Российской грамматике» (1754—1755) добавлял — «в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка... Сильное красноречие Цицероново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи».

Позднее, на протяжении всей своей деятельности, Ломоносов продолжает уделять широкое внимание теоретическим проблемам, связанным с развитием русской литературы и русского языка. Его «Риторика» (1748), вытеснившая схоластические учебники и семь раз переизданная на протяжении XVIII в., служила в течение долгого времени основным руководством по теории литературы. Особенно важное значение приобрело «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке», напечатанное в качестве введения к собранию сочинений Ломоносова 1757 г.

В Петровскую эпоху были поколеблены традиции как языка старой, церковнославянской книжности, так и языка древнерусских рукописных книг, но в то же время не существовало никакой устойчивой и прочной языковой нормы. Живая разговорная речь была засорена различными заимствованиями из пестрых и разнородных иностранных источников. Это побудило Ломоносова в «Предисловии о пользе книг церковных» заложить основы того нового русского литературного языка, который соответствовал бы потребностям времени. Он отвергал «дикие и странные слова, нелепости, входящие к нам из чужих языков» и признавал основой нового литературного языка исторически сложившийся русский язык. Русский и славянский языки исторически взаимосвязаны, а потому те лексические запасы церковнославянской книжности, которые полностью сохранили свою живую силу и без труда понятны современному человеку, не могут быть отторгнуты от русского литературного языка без его обеднения и упрощения. Очистившись от обветшалых, умерших слов и оборотов церковнославянского языка, русский язык должен ориентироваться в борьбе за свое обогащение не на хаотические, беспорядочные заимствования из других языков, а на собственные свои живые ресурсы, в том числе ресурсы славянской книжности. Лишь мобилизовав все свои — прошлые и настоящие — исторические богатства, способные служить целям новой культуры и литературы, он станет достаточно гибким, отвечающим потребностям развития этой культуры и литературы инструментом.

М. В. Ломоносов

Портрет неизвестного художника XVIII в.

Ломоносов, опираясь на опыт поэтики и риторики античности и Нового времени, в русском литературном языке разграничил три рода «речений» и соответственно им три языковых «штиля»: высокий, посредственный (средний) и низкий.

К первому роду относятся слова, одинаково принятые как в церковнославянском, так и в русском языке; ко второму — малоупотребительные в живой речи, но «грамотным людям» понятные церковнославянские слова; к третьему — слова, присущие только русскому языку. Для высокого стиля равно приемлемы «речения» как первого, так и второго рода; посредственный стиль черпает свой словарный запас из «речений» первого и третьего рода; низкий стиль ограничивается преимущественно «речениями» третьего рода, с примесью среднего и строгим отбором «простонародных низких слов». Учение о трех «штилях» легло в основу ломоносовской системы литературных жанров. Высоким стилем, учил он, пишутся героические поэмы, оды и речи в прозе «о важных материях», средним — «театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия», стихотворные дружеские письма, эклоги, элегии, сатиры, прозаические сочинения исторического и научного содержания; низким — комедии, шуточные эпиграммы, песни, прозаические дружеские письма и «описания обыкновенных дел». В обстановке послепетровской России, где нормы языка старой средневековой книжности отжили свое время и необходимой предпосылкой развития национальной культуры стала выработка новой, гибкой, свободной и в то же время целостной системы литературного языка, теоретические труды Ломоносова способствовали объединению всех ресурсов книжной и живой речи. Благодаря этому они стали надолго важнейшим орудием борьбы за упорядочение литературного языка. Проведенная им регламентация речевого строя каждого из главных литературных жанров сыграла важную роль в утверждении эстетики и поэтики русского классицизма. Ломоносов призывал следовать правилам и произведениям образцовых авторов. «Риторика» включала отрывки из сочинений классиков мировой литературы, переведенные им для иллюстрации отдельных правил. В то же время еще в «Письме о правилах российского стихотворства» он предостерегал: «...понеже наше стихотворство только лишь начинается, того ради, чтобы ничего неугодного не ввести, а хорошего не оставить, надобно смотреть, кому и в чем лучше последовать», т. е. требовал строго сознательного, избирательного подхода к заимствованиям из других литератур с учетом потребностей национальной культуры.

Хотя Ломоносов рассматривал поэтическую деятельность как второстепенную для него по сравнению с другими сферами своего огромного, напряженного труда ученого и просветителя, он был одним из гениальнейших лирических поэтов XVIII в. не только в масштабах русской, но и всей мировой поэзии.

Поэтическое наследие Ломоносова разнообразно.

Оно включает торжественные, похвальные оды, философские оды-размышления («Утреннее размышление о божием величестве» и «Вечернее размышление о божием величестве», 1743), стихотворные переложения псалмов, к которым примыкает «Ода, выбранная из “Иова“» (1751), дидактическое «Письмо о пользе стекла» (1752), две песни незаконченной героической поэмы «Петр Великий» (1756—1761), резкие сатирические стихотворения, обращенные против невежд и церковников («Гимн бороде», 1756—1757, «К Пахомию», 1759, и др.), программный для Ломоносова в идейно-эстетическом отношении полемический «Разговор с Анакреоном» (1757—1761), героическую идиллию «Полидор» (1750), две трагедии, многочисленные «надписи к иллюминациям» и другие стихи по случаю различных придворных празднеств, эпиграммы, притчи, переводные стихотворения. Но подлинная вершина творчества Ломоносова — его оды.

Оды, как и многие другие стихи Ломоносова, создавались «на случай». Они писались обычно в связи с различными знаменательными событиями в жизни русского государства, приурочивались к дням восшествия на престол Елизаветы, Екатерины II и к другим официальным придворным торжествам. Но празднество или официальная дата, к которой приурочено создание оды (или «надписи»), были для него всего лишь поводом для вдохновенного, свободного полета творческой фантазии и воображения. По силе чувства, впечатляющей яркости картин оды Ломоносова не уступают западноевропейским образцам похвальной оды XVII—XVIII вв. (Малерб во Франции, И. К. Гюнтер в Германии и др.). Задаче поразить воображение читателя, вызвать в нем «высокое парение» мыслей и чувств соответствует эмоциональная напряженность стиля ломоносовской оды. Обилие метафор, гипербол, аллегорий, перифраз, риторических вопросов, обращений и восклицаний, насыщенность внутренней динамикой, смена ярких впечатляющих картин и философских обобщений, звуковое богатство стиха, местами переходящего в звукопись, — характерные черты стиля его од, восходящие к барочной традиции (в частности, И. К. Гюнтера). Многие метафорические эпитеты («бурные ночи»; «жаждущее лето»; «пламенные звуки») и олицетворения («Брега Невы руками плещут»; «Воздвиг Петрополь к небу руки»; «Там холмы и древа взывают»; «Руками, реки, восплещите») свидетельствуют о синтетическом характере его художественного стиля. Стремясь придать русской поэзии силу и масштабность, которая отвечала бы задачам и пафосу строительства преобразованной Петром новой России, Ломоносов стремился творчески использовать для решения этой задачи известные ему элементы наследия древнерусской литературы, поэзии европейского Ренессанса и барокко, он смело вводил их в рамки создававшейся им системы русского классицизма. Все это сделало поэзию Ломоносова особым, крупным и неповторимым явлением в истории всемирной литературы XVIII в. Ломоносов-поэт, одаренный мощным воображением, и Ломоносов-ученый, преобразователь науки своего времени, счастливо дополняли друг друга.

Похвальные оды и торжественные слова Ломоносова проникнуты высоким патриотическим пафосом.

Громовая машина, установленная М. В. Ломоносовым в июне 1753 г.

Гравюра по рисунку Ломоносова. 1753 г.

Непосредственные адресаты его од — царственные покровители поэта — отступали в них в тень перед величественным образом России, размышлениями о перспективах ее исторического развития. Ломоносов был ее вдохновенным певцом в пору становления русской нации, закладывания основ русской национальной культуры, к настоящему и будущему которой он относился с горячим воодушевлением.

Свою программу поэта-патриота и гражданина Ломоносов обосновал в «Разговоре с Анакреоном», состоящем из переводов ряда жизнерадостных анакреонтических од и частью шутливых, частью мужественно-суровых «ответов» Ломоносова. В противоположность древнему певцу наслаждений русский поэт защищает идею служения поэзии идеалам гражданственности и просвещения и рисует образ своей великой вдохновительницы — Матери-России.

Ломоносов предугадывает в одах грандиозные успехи русского кораблестроения, соединение морей искусственными каналами, осушение болот, точные расчеты метеорологии, посредством которых человек научится верно предсказывать погоду. Он твердо уверен в том, что русская земля щедро откроет свои недра пытливому взору изыскателей, а труд народа извлечет из ее глубин еще неизведанные сокровища. Гимном во славу отечественной науки звучат знаменитые строки: «Науки юношей питают, // Отраду старым подают, // В счастливой жизни украшают, // В несчастной случай берегут...» («Ода на день восшествия на всероссийский престол... Елизаветы Петровны», 1747). В поэзии Ломоносов вел ту же борьбу за научное миросозерцание и за просвещение народа (который способен выдвинуть «собственных Платонов» и «быстрых разумом Невтонов»), что и в своих трактатах, посвященных вопросам науки, просвещения, освоения природных богатств России. Ломоносов-поэт воспевал и «великое северное сияние», и «пользу стекла», и «превосходство новоизобретенной артиллерии пред старою». Поэт-ученый отнюдь не превращал свои стихи в рифмованное изложение философских проблем или научных истин. Гений великого ученого сочетался в нем с талантом и вдохновением художника. Свои наблюдения он умел облекать во впечатляющие, точные и величественные поэтические образы. Ибо только художник, пораженный величием природы, мог, как Ломоносов, сказать о солнце: «Горящий вечно Океан». Или, созерцая ночное небо, выражал свой восторг в словах: «Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна». «...Сила восторга превратила натуралиста в поэта», — писал о философских размышлениях Ломоносова Гоголь. Силой художественного воображения поражают и созданные поэтом картины войны, природных катаклизмов. Он полон удивления перед ратными подвигами русских воинов, воодушевленных любовью к Родине, и их преданностью своему долгу: «Крепит отечества любовь // Сынов российских дух и руку; // Желает всяк пролить всю кровь, // От грозного бодрится звуку» («Ода... на взятие Хотина», 1739). Поэтичен, дорог для Ломоносова постоянно возникающий в его поэзии образ «возлюбленной тишины» — сменяющего бури и страдания войны мира, надежного оплота трудовых подвигов.