История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3

Назавтра я с утра надел маску и отправился провожать «Буцентавр», который, поскольку погода была хорошая, наверняка должен был отправиться на Лидо. Эта процедура, не то, чтобы редкая, а уникальная, зависела от смелости адмирала Арсенала, потому что он отвечал головой за то, что погода будет хорошей все это время. Малейший противный ветер мог перевернуть судно и потопить дожа со всей светлейшей сеньорией, послами и папским нунцием, учредителем и гарантом правильности этой странной сакраментальной церемонии, которая в умах венецианцев имеет силу суеверия. В довершение всех бед, этот трагический инцидент заставил бы смеяться всю Европу, которая сказала бы, что дож Венеции, наконец, вкусил сладостей брака.

Я пил кофе с открытым лицом перед Прокурациями на площади Сан-Марко, когда красивая женская маска, проходя мимо, галантно ударила меня веером по плечу. Не узнав маску, я не обратил на это внимания. Выпив кофе, я надел свою маску и направился на набережную Сепулькре (близ набережной Скьявоне), где меня ожидала гондола г-на де Брагадин. Возле моста де ла Палья я увидел ту же маску, что дала мне удар веером, внимательно разглядывающую портрет чудовища в клетке, выставленного для обозрения любопытным, которые, заплатив десять су, могли войти внутрь. Я подхожу к даме в маске и спрашиваю, по какому праву она меня побила.

— Чтобы посетовать вам за то, что вы меня не узнали, после того, как спасли мне жизнь вчера на Бренте.

Я делаю ей комплимент и спрашиваю, будет ли она сопровождать «Буцентавр», и она отвечает, что конечно отправилась бы, если бы имела надежную гондолу; я предлагаю ей свою, из самых больших; она советуется с офицером, которого, хотя и в маске, я узнаю по униформе, и соглашается. Мы садимся в гондолу, я предлагаю снять маски, но они возражают, что у них есть причины не показывать лица. Я спрашиваю, не принадлежат ли они к какому-то посольству, потому что в этом случае я вынужден просить их сойти, но они отвечают, что они венецианцы. Поскольку гондола имеет цвета патриция, я могу причалить рядом с государственными Инквизиторами. Мы следуем за «Буцентавром». Сидя на скамейке рядом с дамой, я позволяю себе, под прикрытием манто, некоторые вольности, но она останавливает меня, сменив позу. По окончании действа мы возвращаемся в Венецию, сходим у Колонн и офицер говорит, что если бы я смог пойти с ними пообедать у Сальватико, я доставил бы им большое удовольствие; я соглашаюсь. Я был очень заинтересован этой женщиной, которая была красива, и у которой я видел еще кое-что, помимо физиономии. Офицер оставил меня наедине с ней, пойдя вперед распорядиться насчет обеда на троих.

Я сразу сказал, что люблю ее, что у меня есть ложа в Опере, что я ее ей предоставляю и готов ей служить во все время ярмарки, если она заверит меня, что я не потеряю времени даром.

— Если вы намерены, — сказал я, — быть ко мне жестокой, прошу вас сказать мне об этом чистосердечно.

— С кажите мне, пожалуйста, с кем вы, по-вашему, общаетесь.

— С женщиной очаровательной по любому, будь она хоть принцесса, хоть женщина самого низкого происхождения. Вы подадите мне сегодня добрый знак, либо после обеда я откланяюсь.

— Делайте что хотите, но я надеюсь, что после обеда вы измените свой язык, потому что принятый вами тон вынуждает вас ненавидеть. Мне кажется, что подобное объяснение может происходить, по меньшей мере, только после близкого знакомства. Вы понимаете это?

— Да, но я боюсь быть отвергнутым.

— Бедный человек! И из-за этого вы начинаете с того, чем надо кончать.

— Я прошу сегодня только добрых задатков; затем вы найдете меня скромным, послушным и сдержанным.

— Я нахожу вас очень занятным; я советую вам быть более сдержанным.

У дверей Сальватико мы встречаем офицера и заходим. Когда она снимает маску, я нахожу ее еще более красивой, чем накануне. Мне остается выяснить, по манерам и по форме обращения, является ли офицер ее мужем, любовником, родственником или сопровождающим. Пускаясь в авантюру, я желаю знать, что за особа та, к которой я хочу подступиться.

Мы едим, болтаем, и она, как и он, ведет себя таким образом, что я предпочитаю держаться с осторожностью. Я считаю себя обязанным предложить ей свою ложу, и она соглашается, но поскольку у меня ее нет, я оставляю вопрос открытым, поскольку должен пойти и выкупить ее. Я снимаю ложу на оперу-буффо, в театре Сен-Мозес, где блистают Ласки и Петричи. После оперы я даю им ужин в локанде (кабачке), затем отвожу их домой на своей гондоле, где, благодаря ночи, красавица предоставляет мне все прелести, которые позволяют приличия в присутствии третьего лица. При нашем расставании офицер мне говорит, что утром я получу от него новости.

— Что именно? Каким образом?

— Не беспокойтесь.

На следующее утро мне объявляют об офицере. Это он. Поблагодарив за честь, что он мне оказывает, я прошу его назвать мне свое имя и свои титулы и сказать, чему я обязан чести познакомиться с ним. Вот что он мне отвечает, разговаривая легко, но не глядя на меня.

— Меня зовут П. С. Мой отец довольно богат и очень известен на бирже, но мы не общаемся. Мой дом находится на набережной С. М.; дама, что вы видели, урожденная О., жена маклера К. Ее сестра — жена патриция П. М. М-м К. поссорилась со своим мужем из-за меня, так же как я поссорился со своим отцом из-за нее. Я ношу эту форму в силу патента капитана австрийской службы, но я никогда не служил. Я ведаю поставками мяса в государство Венецию из Штирии и Венгрии. Это ныне ликвидированное предприятие обеспечивало мне доход в десять тысяч флоринов в год, но неожиданная приостановка операций, которую я пытался предотвратить, ложное банкротство и непредвиденные затраты ввергли меня в беду. Уже четыре года, как я слышал рассказы о вас, хотел с вами познакомиться, и видите, само небо помогло мне в этом позавчера. Я не смею просить вас о тесной дружбе. Окажите мне поддержку, не подвергаясь никакому риску. Акцептуйте эти три векселя и не опасайтесь, что их необходимо выкупить по истечении срока, потому что я передаю вам эти три других, срок погашения которых наступает до истечения срока ваших. Кроме того, я передаю вам в залог поставку мяса на весь этот год, так что, если я вас подведу, вы сможете наложить в Триесте секвестр на всю мою говядину, а она может поступать в Венецию только оттуда.

Удивленный этой речью и этим проектом, который показался мне химерическим и источником сотни затруднений, которых я терпеть не мог, и странной мыслю этого человека, что я смог бы выдать все, будучи избранным из сотни других его знакомых, я без колебаний ответил ему, что никогда не акцептую эти три векселя. Его красноречие удвоилось, чтобы убедить меня, но его кураж сник, когда я сказал, что удивлен тем, что он отдал мне предпочтение перед многими другими. Он ответил, что, зная о моем глубоком уме, он находит странным, что я не соглашаюсь.

— Вы разочарованы тем, — сказал я, — что я настолько глуп, что никогда не пойму, как это, поступая таким образом, я не рискую быть обманутым.

Он ушел, попросив у меня прощения и говоря, что надеется увидеть меня вечером на набережной площади Сан-Марко, где он будет с м-м К. Он оставил мне свой адрес, сказав, что вопреки своему отцу он занимает еще свои апартаменты. Это следовало понимать, что я должен отдать ему визит. Я вполне сообразил, что могу освободить себя от этого долга.

Мне не понравилась обязанность, которую этот человек возложил на меня, и не понравилось мое обязательство по отношению к м-м К. Я решил, что здесь налицо сговор; очевидно, они приняли меня за дурака, и я решил не быть таковым и не пошел на набережную, но на другое утро отправился к нему. Я счел, что визит вежливости не влечет за собой никаких обязательств.

Слуга отвел меня в его комнату. Он обнял меня и высказал вежливые упреки за то, что я заставил его напрасно ждать на набережной. Снова заговорив со мной о своем деле, он показал мне ворох бумаг, которые меня ввергли в скуку. Если я захочу акцептовать три векселя, — сказал он, — он сделает меня партнером в предприятии по поставкам говядины. Этим необычайным актом дружбы он сделает меня обладателем пяти тысяч флоринов в год. На все его предложения я попросил его не говорить больше об этом деле. Я хотел уже откланяться, когда он сказал, что хочет представить меня своим матери и сестре.

Он выходит и минуту спустя возвращается с ними. Я вижу женщину простодушного и респектабельного вида и очень юную девицу, которая мне кажется чудом. Четверть часа спустя слишком добрая мать просит у меня позволения удалиться, а дочь остается. Не проходит и получаса, как она очаровала меня своим поведением, своим лицом и всем тем, что я вижу зарождающегося в ней. Больше всего меня поразил ее живой и ум и своеобразный подход ко всему, ясное чистосердечие и простодушие, простые и возвышенные чувства, веселая и невинная живость; наконец, все вместе явило моей душе истинный портрет добродетели, который навсегда воцарился в моей душе и сделал меня навеки ее рабом.