История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Добейтесь же, чтобы чувства дружбы возобладали над чувствами любви, встречайтесь с нею в приемной и откажитесь приглашать ее в казен, потому что лодочники вас предадут. Наша уверенность, что ни одна ни вторая не беременны, уменьшила бы мое беспокойство, но согласитесь, что вы были неосторожны! Вы пренебрегали ужасной опасностью! Подумайте над тем крайним случаем, когда вы вынуждены будете принять меры, потому что я уверен, что вы не сможете ее покинуть. Она полагала, что можно легко вызвать выкидыш, приняв некие снадобья, но я ее разубедил. Во имя бога, будьте благоразумны в будущем и пишите мне обо всем. Мой долг быть в курсе ее дел.

Он проводил меня в Венецию и вернулся к себе. Я провел беспокойную ночь и назавтра вернулся в казен, чтобы написать огорченной утешительное письмо и внушить ей, что нам следует разработать систему предосторожностей.

В своем ответе, который я получил на следующий день, я увидел яркую картину отчаяния, охватившего ее душу. Природа одарила ее темпераментом, делавшим для нее невыносимым монастырское содержание, и я предвидел яростные битвы с ней и с самим собой, которые должен буду выдерживать.

Мы увиделись в понедельник после Пасхи. Я предупредил ее, что прибуду в полночь. Она провела четыре часа со своим другом в грустных жалобах на свою жестокую судьбу. После ужина он ушел, попросив меня остаться с ней, что я и сделал, не помышляя, разумеется, о развлечениях, которых и не могло быть, так как ее сердце было охвачено страданием. Она похудела и возбуждала во мне сочувствие, исключающее совсем иные чувства. Я продержал ее час в своих объятиях, запечатлев на ее красивом лице сотню поцелуев, будучи рад, что моя душа целиком была сосредоточена на том, чтобы утешить ее боль. Я был уверен, что оскорблю ее, если предложу ей развеяться другими способами, к которым ее душа, как и моя, не была способна. Она сказала мне, когда я покидал ее, что никогда не была так уверена в том, что я люблю ее, как в эту ночь, и просила помнить, что я остаюсь ее единственным другом.

На следующей неделе, перед ужином, посол призвал консьержа и написал в его присутствии мне письмо, которое велел ему подписать, в котором передавал мне все свои права на все, что есть в казене, и приказывал ему служить мне во всем так, как ему самому.

Мы должны были ужинать в последний раз вместе послезавтра, но я застал М. М. одну, видом похожую на статую из белого каррарского мрамора.

— Он уехал, — сказала она, — и рекомендовал тебе М. М. Завтра вечером он покидает Венецию. Роковой мужчина, которого я, может быть, больше не увижу, и которого я не сумела полюбить! Теперь, когда я его теряю, я почувствовала это. Я не была счастлива до того, как его узнала, но и не могла назвать себя несчастной. Сейчас я себя чувствую такой.

Я провел с ней всю ночь, стараясь успокоить ее страдание. Я узнал характер ее души, так же расположенный к наслаждениям, когда она чувствовала себя счастливой, как и к горю, когда ее обуревали страдания. Она назначила мне час, когда я должен был прийти в приемную монастыря, и я порадовался, видя ее менее грустной. Она показала мне письмецо, которое друг написал ей из Тревизо. Затем она сказала мне, что я должен видеться с ней дважды в неделю, и что часто она будет выходить к решетке в сопровождении одной из монахинь, а другой раз — другой, потому что предвидит, что мои визиты станут предметом обсуждения, когда узнают, что я тот же самый, что приходил все время к мессе в их церкви; соответственно, она велела мне называться каждый раз другим именем, чтобы не заронить подозрений в голове у тети К. К. Она сказала мне, однако, что это не помешает ей приходить к решетке одной, когда ей надо будет поговорить со мной без свидетелей. Она просила меня также о другом одолжении, которое я обещал ей исполнить. Она захотела, чтобы я обещал ей приходить ужинать и спать в казене по крайней мере раз в неделю и писать ей после ужина письмецо, которое консьержка будет передавать ей, как обычно. Мы прожили таким образом две недели, достаточно спокойно, пока к ней не вернулся ее веселый нрав и восстановились ее любовные склонности. Новость, которую она мне сообщила, и которая явилась бальзамом для моей души, была та, что К. К. была, наконец, вне опасности.

Влюбленные, вынужденные встречаться только при тягостном наличии решетки, мы были раздосадованы. Мы напрягали головы в поисках средства, позволившего бы нам встречаться свободно. М. М. заверила меня, что всегда была уверена в преданности садовницы, с тем, чтобы можно было выйти и войти, без опасности быть замеченной, потому что маленькая дверь, выходящая в сад и доступная для нее, не видна ни из какого окна, и, тем более, никто не может ее увидеть, когда она проходит через сад и выходит к дворницкой, у которой есть маленькая пристань, доступная для мирян. Нам нужна была только гондола с одним гребцом, и казалось невероятным, чтобы мы не смогли, с помощью золота, найти лодочника, на которого сможем положиться. Я понял с нежностью, что она полагает во мне капельку любви.

Я предложил ей, что приплыву сам в лодке, буду ее единственным гребцом, выйду оттуда в сад, затем в ее комнату, провожаемый ею самой или ее прислужницей, проведу с ней там всю ночь и даже следующий день, если она уверена, что сможет меня спрятать; но этот проект внушил ей страх: она дрожала, представив риск, которому я подвергаюсь.

Но, — сказала она, — если ты умеешь грести, приплывай в лодке в обговоренное время и, если возможно, точно в назначенный час, верная женщина будет начеку, и ты можешь быть уверен, что ждать тебе придется не более четырех минут; я сяду в лодку, мы направимся в казен и проведем там счастливые часы.

Я обещал ей подумать над этим, и она была рада.

Я купил маленькую лодку и, не предупреждая ее, отправился ночью вокруг острова, чтобы осмотреть все стены монастыря со стороны лагуны. Я нашел маленькую дверь, выходящую на берег, которая должна была быть именно той, через которую она собиралась выйти. Однако для того, чтобы проехать оттуда в казен, следовало проделать путь через половину острова, что было непросто, потому что отмель вынуждала принимать в сторону моря. Идя на одном весле, я должен был потратить на путь по меньшей мере четверть часа.

Убедившись, что все это возможно, я сообщил проект М. М., которая пришла от него в восторг. Мы назначили день пятницы, следующий после праздника Вознесения, и в тот же день я пришел в маске в приемную, где мы сверили часы; затем я направился в казен, где распорядился об ужине на двоих.

Через час после захода солнца я отправился к церкви Св. Франциска в Виноградниках, где держал свою лодку в «каване» [25] , который нанял для этой цели. Осушив лодку и приведя ее в порядок, я быстро переоделся в костюм лодочников, встал на корму и направился прямой дорогой к монастырскому берегу; дверь открылась сразу же по моем прибытии, мне не нужно было ждать и четырех минут. Едва дверь открылась, М. М. вышла, дверь снова закрылась, и она спустилась в лодку, закутанная в плащ с капюшоном. В четверть часа, не слишком напрягаясь, я подплыл к казену, где она сошла, а я вслед за ней две минуты спустя, потому что надо было привязать лодку на цепь и закрепить замок, чтобы обезопасить ее от воров, которые развлекались обычно ночью, воруя все, что не было надежно привязано. Я был весь в поту, но это не помешало моему ангелу прыгнуть мне на шею; узнавание усилило любовь, гордый своим подвигом, я смеялся порывам ее души. Я забыл ночную рубашку, она дала мне одну из своих, предварительно обтерев меня и осушив с помощью пудры мой пот. Мы сели ужинать лишь после двух часов, проведенных во власти пламени, сжигавшего нас еще сильнее, чем в начале нашего знакомства; однако я поговорил с ней, я не скрыл от нее моменты опасности, вспоминая советы, которые дал мне друг и которые врезались в мой разум. М. М., веселая и игривая, нашла меня забавным в одежде лодочника, оживляя нашу беседу самыми вольными выражениями, но ей не нужно было ничего добавлять к моему пылу, потому что я любил ее самозабвенно.

25

маленький бокс — прим. перев.

Ночи были короткие. Она должна была возвращаться в монастырь к шести часам, и прозвонило четыре, когда мы сели за стол. Но то, что не только загасило нашу радость, но и привело в ужас, была гроза, которая разразилась под конец. Мы могли только надеяться на природу этих гроз, которые обычно длятся не более часа, мы надеялись, что все будет как обычно, и гроза не оставит после себя ветра, слишком сильного для меня, хотя и достаточно смелого, но не имеющего ни практики, ни умения гондольера.

По меньшей мере полчаса гроза перемежалась разрядами молнии и грома, раздавались непрерывные раскаты, и наконец, после сильного ливня, небо снова прояснилось, но без лунного света, которого и не могло появиться в праздник Вознесения. Прозвонило пять часов, но случилось то, чего я опасался. После грозы задул ветер гарбин [26] , противный мне, и дул сильно — ma tiranno del mar Libecchio resta [27] . Этот Либекко , которого Ариосто справедливо назвал тираном моря, зюйд-вест, беспокоил меня, хотя я ничего не говорил М. М. Я сказал ей, что мы должны пожертвовать часом удовольствия ради осторожности. Надо было уходить, потому что, если ветер усилится, будет невозможно выйти из-за укрытия. Она вняла разуму и направилась к кофру, от которого у нее тоже был ключ, чтобы достать оттуда сорок-пятьдесят цехинов. Она была приятно удивлена, увидев раза в четыре больше золота, чем там было в конце поста. Она поблагодарила меня, что я ничего ей не говорил, и сказала, что ей ничего не нужно, кроме моего сердца, спустилась в лодку и ожидала меня. Я поднялся на корму, полный одновременно храбрости и страха, и через пять минут вышел из-за укрытия берега. Но там я встретил сопротивление, превосходящее мои силы. Без этого сопротивления я мог бы догрести за десять минут. Без носового гребца мне показалось невозможным преодолеть силу ветра и течения; я греб изо всех сил, но все, чего я добивался, было лишь помешать лодке отступить назад. После получаса такого отчаянного положения я почувствовал, что выдыхаюсь и не смею ничего сказать; я не мог и подумать, чтобы отдохнуть, потому что малейший отдых сейчас же отбрасывал нас назад. М. М. хранила молчание, боясь что-либо сказать, потому что понимала, что у меня нет сил ей ответить. Я чувствовал, что мы погибаем. Вдали я увидел быстро подплывающую барку; будучи уверен, что нам помогут, я ожидал, пока она нас догонит, потому что без этого из-за ветра они меня бы не услышали. Как только я увидел их слева от меня, на расстоянии лишь двух туазов, я закричал:

26

зюйд-вест — прим. перев.

27

И ты, тиран моря , Либекко — из «Неистового Роланда» Ариосто