Иван Берладник. Изгой

–  С заставы я, - гонец встрепенулся.
– Когда уходил, воевода наказывал непременно сюда добраться. А наши там остались.

–  В Галич весть послали?
– Держикрай задумался.

–  С нашей заставы - нет. С других, может…

–  Ну, да и нам недосуг с верхними городами пересылаться, - заключил старшой воевода.
– И много поганых идёт?

–  Полчища. А какая орда двинулась - того я не ведаю. Не углядел я ихних бунчуков.

–  Ниче, - бросил Домажир.
– Встренемся - поглядим, чего за птиц к нам занесло.

Иван следил за беседой. О половцах в далёком Звенигороде он только слышал - далече был город от степи. Да и после победоносных выходов Мономашичей поутихли неверные. Всё больше ханов принимало православие. Отдав в залог мира дочерей, внучек и племянниц за русских князей, не ходили больше войной на земли родичей, а если и поднимались в поход, то по призыву зятьев. Но были среди них и «дикие» половцы, которым все прошлые войны, победы и поражения были не указом. Небольшие орды, ведомые младшими ханами, голодными волками кружили по берегам Днепра, Днестра, Дона и Буга, искали себе доживы. Обильный Берлад и стоявшие за его спиной болгарские города сулили богатую добычу. Вот и налаживались они почти ежегодно на Берладскую волость.

–  Чего зря разговаривать!
– пристукнул шестопёром Держикрай Владиславич.
– По коням и ударим по поганым!

–  Подымай Берлад! Ударим на половцев!
– загалдели воеводы, толпой вываливаясь из избы.

Несколько дней прошло - и навстречу половецкой орде выступили соединённые рати. Берладники жили в сёдлах, почти как половцы, кочевали по своей земле, ища прибытка и удачи. Всего и делов-то - собрать ватаги в единый полк.

Шли по половецки ходко - у каждого сменная лошадь, на которую навьючен припас. Когда перешли Прут, навстречу стали попадаться беглые - прослышав о выходе половцев, мужики-хуторяне отправляли семьи в леса, а сами спешили в Берлад.

Половцы катились за ними по пятам. Хорошо задержали их днестровские станичники - на второй день только и показались впереди облака пыли, поднятой чужими конями. Застлало серое марево небеса.

–  Вот силища-то, - шёпотом переговаривались Ивановы дружинники, вытягивая шеи, чтоб лучше было видно.

–  Силища-то силища, а и не таких бивали, - усмехались им в ответ бывалые берладники.

Готовиться путём времени не было - мужики-хуторяне и те, у кого кони были поплоше, спешивались и вставали плотными рядами, выставив копья. Подле них держались лучники - половина берладников охотники, стреляют далеко и метко. Иван уже ведал, как бьют местные луки, и тихо завидовал: иным молодцам место в княжеской дружине. Сам он держался Домажира. Их дружины давно перемешались и стояли вместе на правом крыле.

–  Ты сперва не гоношись, - наставлял коваль молодого князя.
– Как увязнут поганые в пешем полку, так и наш черёд.

Головной полк взял сам Держикрай Владиславич - его стяг видел Иван чуть дальше слева. С Домажиром был ещё один воевода - беглый из Теребовля со смешным прозваньем Гребешок.

–  Ты, княжич, небось впервой на половцев идёшь?
– недовольно поварчивал он на Ивана.
– Так не боись. Боле однова раза не убьют. Хуже, когда в полон сволокут. Бежать из полона - дело гиблое.

–  Не пугай! Пуганые, - оборвал Домажир, не глядя на Гребешка.

Иван ответить не успел - половецкая лава накатила волной, осыпая пешцев стрелами. В ответ начали стрелять лучники. Кого-то с той и другой стороны стрелы вынесли из седел, заметались перепуганные кони. Но половцы не стали лезть на пеший полк - кое-чему научились они в Задонских степях, сходясь в битвах с русскими, попятились, уходя.

–  Чего стоим?
– взвился Иван.
– Утекут ведь поганые!

Обидно было: не будет боя, сейчас уйдут половцы и ищи ветра в поле. И, не думая о том, что будет далее и лишь желая боя, пришпорил коня, вырываясь вперёд и увлекая за собой дружину.

–  Куда?
– догнал крик Домажира, но было поздно. Лавина берладников стронулась с места, помчалась за отступающими половцами.

Те хорошо знали, что делать - проскакав всего ничего, стремительно развернулись и бросились на настигавших берладников. Но Иван, увидев мчащихся на него поганых, не дрогнул, а только выше поднял меч для первого удара.

Сеча была лютой. Куда там ночному бою под стенали Галича. Бились насмерть, отступать и спасаться бегством было некуда. Стиснув зубы, вертясь в седле, как на угольях, рубился Иван. Дважды падал ему на плечи волосяной аркан, но в толчее сечи не больно-то размахнёшься, и петли летали кое-как. Сорвать их движением плеч, перерубить верёвку - и дело с концом.

Крепко встало правое крыло. Не видя Домажира, зная лишь, что кругом свои, берладники сражались, падали на вытоптанную до пыли траву, но сдерживали половцев. И это дало время остальному войску обойти поганых и ударить с боков. Стиснули конями и стенами щитов, сдавили с трёх сторон, и остался им только один путь - назад.

Отступавших гнать было легко. Половцы больше не оборачивались для новой атаки - отчаянные одиночки осмеливались вставать на пути берладников, но гибли. Прочих на скаку били стрелами, не хуже самих поганых арканами сбивали с седел, метали и сулицы. Гнали, пока могли скакать кони, да и потом ещё не вдруг остановились, а лишь когда поняли, что умчались слишком далеко.

Безымянное поле - ибо не было рядом ни деревушки, ни речушки, чтобы дать ему прозванье, - было покрыто мёртвыми телами. Бродили потерявшие всадников кони. Стонали раненые. Те, кто не мог скакать в погоню, собирали раненых и убитых, обдирали трупы.

Победители ворочались не спеша. Гнали захваченный скот и кибитки с добром. Нашлись пленники - сидели на кибитках, они помогали гнать скотину и ворошить добычу.

Уцелевшие собирались по привычке - сотнями. В них многие были друг другу родичами или побратимами, и ежели один пропадал, другой спешил отыскать его живого или мёртвого.

Среди Ивановых дружинников сабли и стрелы поганых убили едва ли не треть, да ещё нескольких раненых отправили в обоз. Мирон был ранен, а Степан Хотяныч цел и невредим. Он-то и привёл к Ивану остатки сотни Домажира.

–  Воеводы Домажира нету, - вздохнул Бессон, бывший коломыйский купец.

–  Искать. Всем!
– приказал Иван.

И часа не прошло, как над полем брани раздался крик Тимохи-поповича.

Они лежали вместе - коваль Домажир и старый половчин в дорогом халате и украшенной бляхами броне. Копье половчина вошло в широкую грудь воеводы, но тот успел опустить меч, отсекая поганую голову. Жёсткая рука так крепко сжимала рукоять, что пальцы не смогли разжать. Так с мечом и хоронили.

Ворочались усталые, но довольные. Освобождённые пленники радовались свободе, победители - победе, раненые - что остались живы. Была и горечь - о погибших друзьях, родичах и побратимах.

Были тяжкие думы и у самого Ивана Ростиславича. Всё думал он, как переступит порог большого дома Домажира, как скажет его вдовой невестке и дочери, что нет у них больше родимого. Думал, где будет жить, если не хватит сил оставаться в этом доме.

Весь Добрудж встречал берладников. Высыпали из домов жены, матери и сёстры. Где-то слышались радостные крики, где-то голосили вдовы и осиротевшие родители. Раненых с причитаниями развозили по избам. А здоровые толпой, толкаясь и мешая друг другу, собирались к вечевой ступени.