Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– …Орёт чего-то не по-нашему… Проклинает, верно… Ну, я и отмахнулся мечом - неча, мол, каркать.
– …Он уж наконь прыгнул - уйти хотел. А я его стрелкой промеж лопаток достал - ишшо к своим жаловаться прибежит… Трус, а туда же!
Иван слушал нарочито громкие речи, поворачивая голову то к одному, то к другому. Несколько деревень прошли они - в каждой было почти одно и то же. Только в одной стоял постоем небольшой отряд греческих солдат. Здесь был бой, но берладники положили всех до единого, хотя и сами недосчитались кое-кого. Потом был грабёж, когда в одну кучу волокли всё подряд - и скотину, и рухлядь. Людей чаще всего рубили на месте, полон не брали. Это хорошо и плохо. Плохо потому, что недорубленный лес скоро вырастает, а хорошо потому, что лишняя кровь обозлит Византию. И та пойдёт походом
Гоня от себя чёрные думы, Иван поднимал чару за чарой, но лишь мрачнее становился. Стало невмочь ему видеть весёлые лица, искажённые хмельным восторгом. Посреди пира встал он, упёрся кулаками в столешницу - залитый сумерками двор, столы, огни смоляных факелов качнулись перед глазами.
– Княже! Княже, куда ты?
– послышались далёкие невнятные голоса. Но, оттолкнув протянутые руки, Иван, пошатываясь, выбрался из-за стола и побрёл в темноту.
Прячась от людей, вышел на задний двор. Слепо наткнулся на плетень, да так и замер, опершись о него и глядя в небо. Крупные частые звёзды сверкали в разрывах облаков. Задувал ветер. Запрокинув голову, Иван долго смотрел вверх. В детстве мамка сказывала ему, что каждая звёздочка - это окошечко, через которое ангел глядит за доверенным ему человеком. Рождается человек - загорается звёздочка. А как покатилась звезда с неба - знать, кто-то помер.
Мало было звёзд сейчас видно среди облаков. Летом, отдыхая в походе и лежа без сна на кошме, Иван диву давался - сколько же их в вышине! И за пять жизней не счесть. Сейчас же впервые задумался, какая звезда чья. По всему выходило, что у князей и митрополитов звёзды побольше, у бояр, тиунов и богатых купцов - помене, а у простого люда вовсе крошечные. Пошарив глазами по небу, нашёл несколько крупных звёзд. Интересно, какая из них его?
– Господи, - прошептал Иван, вскинув руки к небу, - ежели это правда и слышишь Ты мои слова - вразуми! Подскажи, что делать? Я князь, но нет у меня княжьей силы! Вразуми, Господи! Чего делать-то?
Звёзды расплывались перед глазами, мигали равнодушно и таинственно. Потом одна вспыхнула ярко и, сорвавшись с места, канула куда-то за облака. Кто-то умер.
Вознёс греческий выход Ивана - не только свои берладники, но и горожане, и даже кое-кто из воевод стали кликать его князем. Всем миром выстроили ему новый терем у самой вечевой площади, но на том дело я кончилось. Ни даней не везли в княжеский терем, ни с поклонами не шли. Воеводы, как и прежде, заседали в большой избе, и Иван ездил к ним на совет. Там шестопёр старшого держал по-прежнему Держикрай Владиславич, всегда разговаривавший с Иваном с высоты прожитых лет.
Как-то в первые дни после новоселья спросил Иван у Держикрая про кормление княжеское. Чтоб поговорить с воеводой, пришлось князю самому ехать в терем. Держикрай хоть и принял его с честью, в передней горнице, держался на беседе уверенно, как хозяин с гостем. Выслушав Ивана, поиграл перстами, сложенными на животе.
– Мы не князевы холопы, а вольные люди, - молвил он наконец.
– Берлад тебя принял - вот и благодари. А в ноги тебе кланяться, хоть ты и княжьего рода, никто не станет. Мы все живём тем, что сами добудем. И ты, коли хошь сытно есть - так садись на коня и поезжай на охоту. Я вот третьего дня вместе с воеводой Косторубом и воеводой Петрилой иду к Олешью - пощипем перья ромейским купчишкам. Спустимся в насадах вниз по Серету, там по Дунаю и выйдем в открытое море. Десяток лодей добыли мы этим летом. Три благодаря тебе захвачены. Так что на любой найдётся тебе и твоим людям место. Жаждешь добычи - поезжай с нами. А не любо - отправляйся сызнова к грекам пешим путём. А то галичан пощипи - воевода Нечай до самого Василёва ходил. Боярскую вотчину зорил с молодцами. Жита вывез - не токмо самому хватит, но и вдовам и сиротам Роздал.
Иван молча кивал, слушая и дивясь. Василёв - русский город, а Держикрай так спокойно говорит о том, что угодья вокруг него пограблены! И не утешишь совести, что в ватагу Нечая подобрались те, кто сам был из тех краёв, кто шёл к Василёву,
чтобы посчитаться с обидчиками.Простившись наконец с Держикраем, торкнулся было Иван к одному-другому воеводе, и везде слышал один ответ: охота сытно есть, сам себе добудь пропитание. Иные воеводы, не чинясь, говорили так:
– Тебя Берлад принимал, чтоб ты его от ворога защищал. За то тебе кров. А кормить тебя мы не нанимались.
В терему таяли захваченные в греческих крепостях запасы жита. Перерезали почти весь скот - ещё седьмица-другая и опустеют хлева окончательно.
В раздумьях воротился Иван на свой двор. У ворот случился Тимоха-попович. Бросив ему поводья, князь распорядился:
– Зови сей же час мою дружину. Говорить буду.
Терзали его сомнения. Долго молчал он, остановившись на крыльце, словно не замечая собравшихся, после того, как пришли они и заполнили собою двор.
– Други, - наконец сказал Иван, - ходили вы подо мной на половцев и греков, грабили купцов и воевали валахов. Ныне всему этому поворот. Невмоготу мне стало такое житьё. Я князь, а удела своего не имею - живу тем, что сам урву, аки дикий зверь. Мою вотчину занял Владимирко Володаревич Галицкий. Я её кинул, а ныне порешил идти ворочать отцом завещанное наследство. Вам за службу ратную спасибо. Кто похочет, тех с собой зову. А кому любо в Берладе - что ж, никого не держу, ни на кого зла не таю. А коли сам кого обидел - не обессудьте!
И, не дожидаясь первых слов онемевших от удивления ватажников, стянул с головы шапку и поклонился.
Глава 3
Несколько дней гудел удивлённый Берлад, по Добруджу ходили слухи один чуднее другого. Только-только принятой князь покидал город!
На княжье подворье зачастили прочие воеводы - всем хотелось знать, почто их бросает князь. Иван выслушивал речи, но всем отвечал одно - идёт он искать себе волости, чтоб князем быть не по слову, а на деле. И не желает более сам себе пропитание доставать, а хочет жить, как раньше. Наконец от него отступились - привык Берлад быть вольным и никого выбора не лишать. Покачали головами, посудачили и решили - значит, так тому и быть. Так на роду написано и с судьбой спорить нечего.
Из ватажников только треть решила остаться в Берладе - эти сразу поспешили присоединиться к ватагам, уходившим вниз по реке наперерез купцам. Свои купцы плыли торговать, а остальные жаждали пограбить греков и ромеев. Надеялись встретить немцев, мечтали наскочить на ляхов. Ещё одна ватага сбивалась повторить осенний выход Ивана Ростиславича по византийскому приграничью.
Из троих ближников только Рядило остался в Берладе - он-то и повёл ватагу к грекам. Бессону, как бывшему купцу, хотелось посмотреть мир.
Еле дождавшись, пока слегка подморозит и встанут дороги, Иван собрал оставшихся при нём берладников и повернул к северу. Перейдя Прут и Днестр, миновав Колодяжен, вступил он в Киевскую Русь.
По берегам Роси - первой речки, встретившейся на пути, много было небольших городков. Сидели здесь торки вперемешку с русскими людьми, стерегли Киев от половцев. Когда проезжали берладники по улицам, удивлённо спрашивали:
– Вы откудова будете, молодцы?
– С Серета да Прута. С города Добруджи, - отвечали те свысока.
– Это где ж такое?
– чесали в затылке люди.
– В Берлади.
– А… Так вы берладники! Ну и каково там, в Берлади? Говорят, вольное житьё?
– Не жалимся.
– А чего к нам подались?
– А мы за князем, - всадники кивали на едущего впереди Ивана.
– Так у вас и князья там есть? И бояре с тиунами?
– Не, бояр и тиунов мы в три шеи гоним. А князь всего один. Вот энтот…
– Эх-ма, - люди качали головами и разводили руками. Видать, жизнь, и правда, везде одинаковая. И в Киеве, и в Чернигове, и в Переяславле, и даже в далёком Суздале слышали о Берлади. Сказывали, будто житьё там трудное, но вольное и каждый сам себе господин. А поди ж ты - и там князья завелись. Ну некуда русскому человеку податься! Обязательно найдётся нахлебник на шею!