Иван Берладник. Изгой

На широком подворье вовсю горели костры - там варили, жарили и пекли для княжеского пира угощение. Хозяин Москова подворья, старый сивогривый боярин по имени Кучка, ходил, распоряжаясь. Две его невестки, жены сыновей и незамужняя дочь помогали отцу.

Юрий Владимирич заранее узнал о приезде гостя. Он вышел на красное крыльцо в обитом мехом опашене нараспашку, открывая широкую заплывающую жиром грудь. Чуть косматая борода спускалась на грудь, на красном мясистом лице выделялись большой прыщеватый нос и презрительно выпяченная нижняя губа, вокруг которой всё заросло колючим волосом. Князь весело, полупьяно подмигнул меньшой Кучковне, Улите, и та быстро отвернулась, смущаясь и краснея. Отец цыкнул на неё, и девушка - на вид ей не было и пятнадцати - быстро скрылась в переходах терема. Сам Юрий Долгорукий, овдовев пять лет назад, уже успел жениться снова, взяв после половецкой княжны византийскую царевну, но, по слухам, не пропускал мимо ни одной девки или молодухи.

–  Брат мой!
– зычно крикнул он, распахивая ручищи. По сравнению с коротким толстым туловом они казались непомерно длинны, это ещё прежде, чем начал Суздальский князь из своего Залесья тянуться к Киеву, приклеило к нему прозвание «Долгие Руки».

Святослав спешился. Долгорукий облапил его, полез целоваться, слюнявя толстыми губами. Князья облобызались троекратно, после чего Юрий Владимирич от души хлопнул Ольжича по плечу:

–  Рад и счастлив я зреть тебя подле себя, Святослав! Позади мои труды, позади и твои дороги. Ныне у нас пир да веселье… Эй, Олег! Поди с отцом поздоровкайся!

С крыльца сошёл Олег Святославич. Он ступал степенно, словно зная, что Улита Кучковна исподтишка глядит на него синим глазом. Подошёл к отцу, принял его по-взрослому сдержанную ласку.

Юрий Долгорукий потрепал Олега по щеке.

–  А каков сын у тебя!
– громко воскликнул он.
– Умён, почтителен, начитан… И подарок мне знатный сделал - люблю таких!
– князь кивнул в сторонку, где слуга держал на цепи пардуса. За дни посольства зверя откормили, его шкура лоснилась, и глаза горели злостью и задором.
– Красавец! Заутра же на луга пойдём - зайца травить… Кучка, а зайцев у тебя в этом году много аль как?

–  Всего у меня вдосталь, княже, - степенно ответил боярин, вставая перед ними.
– Земля родит…

–  Вели баньку гостям истопить, - распорядился Юрий, таща Святослава в терем.
– А после и пировать сядем!

Он вёл с собою и Олега, поддерживая юношу за плечи. На крыльце, уже почти поравнявшись со ждущими его там старшими сынами - Ростиславом и Андреем, - толкнул Олега к ним. И прибавил, глядя на троих юношей:

–  По нраву мне пришёлся твой сын, Святослав… Есть у меня дочерь. А что, коль отдам её за твоего молодца?

Новгород-Северский князь чуть не онемел от такого неслыханного предложения. Вот счастье-то привалило! А Берладник не верил…

Полторы сотни всадников скакали по весеннему лесу. Хотя -дружина была немалой, шли впотай, как тати, шутить с князьями не след - ещё опомнится, вышлет ограбленный Ольжич погоню. Остановились на ночлег, лишь когда ничего не стало видно.

Утром на месте не задержались. Только сготовили поесть из захваченных в Городце припасов и пустились в путь. Золотые и серебряные гривны приятно оттягивали торока [14] Иванова коня, но гривнами в лесу сыт не будешь. Он оделил серебром своих людей, ощутив в ладонях эдакое богатство, берладники пожелали добыть ещё.

14

Трока - ремни у задней луки седла для привязывания чего-либо.

Земля вокруг была пустынной. Кругом леса и болота, да речки вьются меж берегов. Раза два набредали на небольшие хуторки - два-три вросших в землю домика, крытых пропревшей соломой и дранкой, клетушка, где ждёт весны тощая лошадёнка и иногда коровка, куча чумазых ребят и полудикие взрослые. У таких брать было нечего. Одинокому путнику, может, и найдётся ломоть хлеба да кусок пареной репы, а то бывало, что и того нет - подъедают последний хлебушек, берегут горсточки зёрен для новой пашни и мечтают о тепле.

Проезжая мимо таких мест, берладники ворчали:

–  Который день уже горячего не хлебали! Мясца бы…

–  Ни поохотиться, ни порыбачить… Скитаемся, как волки голодные.

–  Княже, добыть бы чего, а? Хоть какую ни есть богатую деревеньку встренуть! Иль усадьбу боярскую…

–  А чо! Неплохо бы боярам перья пощипать. У них, чай, и пиво в медушах, и хлеба, и добра вдоволь! Веди в набег, княже!

–  Никшни!
– осадил в конце концов крикунов Иван.
– Откуль знать, на чьей мы земле? Ещё не того пограбим!… Тут с оглядкой надо!

–  А чо оглядываться, - рассудительно говорил Мошка.
– Сам молвил, рассорились Давидичи с Ольжичами. Вот и можно нам грабить Давидичей… Да и Ольжичей тоже неплохо, раз мы от Святослава ушли.

Резон в его словах был. Иван лишь возразил:

–  Ольжичей пограбить бы можно, да как узнать, чья земля? Чай, скажут тебе правду? Да и век шатучими татями не проживём. Вот урядятся князья, мир заключат, всяк сядет на свой стол, тогда и за нас примутся… Нет, братья, пока не поздно, надо нам к другому князю прибиваться - побогаче Святослава.

–  Чтоб сытно кормил да поил допьяна, - подхватили берладники.
– Чтоб мягко стелил, а спать было не жёстко…

–  Да чтобы бабу под бок, - размечтался рыжий Ермил.

–  Тебе, Ермилка, лишь бы о бабах!
– осадили его товарищи.
– Ни об чем больше думать не хошь!

–  А это, мужики, слаще всего, - стоял на своём Ермил.
– За иную и злата-серебра не жаль!

–  Кому и кобыла невеста… - ворчали берладники. Весна меж тем шла своим чередом. Дружина ехала прочь от вятичских болотистых лесов, спеша с севера обойти и владения Черниговских князей. Хотя сейчас было самое время поклониться Давидичам, но Иван чуял - ежели прознают в Чернигове, что он служил Ольжичу, небось по голове не погладят. А посему надо было отсидеться в сторонке, пока не станет ясно, чей верх.

Шли вдоль Оки, пока она не свернула к югу. Далее двинулись к закату. Не утерпев, раза два натыкались на боярские усадьбы, пощипывали караваны торговцев. Но весной, да ещё в распутицу мало кто рисковал выходить за порог, и добычи было мало. Такой большой ватагой прокормиться трудно.

Они не спеша ехали берегом реки, любуясь на зеленеющие леса. Деревья стали реже, откуда-то сбоку вынырнула тропа, повела мимо опушки туда, где радовали глаз пажити. Дорога вилась через поле к видневшейся на крутом берегу реки деревушке. Острые глаза Бессона первыми углядели там церковку - знать, село большое.

Тропинка нежданно-негаданно вывела прямо под копыта коней старушку в кожухе, из-под которого виднелась понёва с белыми вдовьими оборками. Оказавшись перед всадниками, старая не испугалась, а встала, опираясь на гладкую палку.

–  Что встала?
– резко осадил коня Мирон.
– Аль не боишься, что конём замнут?

–  А чего мне бояться, касатик?
– старушка собрала в улыбку морщинистое личико под тёмным платом.

–  Ишь, смелая, - фыркнул Мирон и вопросительно взглянул на Ивана - как поведёт себя князь.