Иван Берладник. Изгой

Он хлопнул в ладоши, справа и слева выдвинулись молчаливые отроки. Ещё двое шагнули сзади, от дверей, и Пётр Борисович понял, что оказался в кольце. Он был один против всех - собственный слуга, что принёс с послом крестные грамоты, не в счёт. Молча взяв у побледневшего от волнения парня грамоты, старый боярин медленно наклонился, положил их на пол и, повернувшись, не прибавив более ни слова, вышел вон.

Владимирко Володаревич шумно перевёл дух.

–  А, каков!
– фыркнул он в усы.
– Задиристый! Одно слово - киянин!… Эй, там! Проследите, чтоб недолго сей посол в Галиче задержался. А грамоты сии - в печь!

–  Почто, батюшка?
– не выдержал Ярослав.

–  Пото, что я так велю!
– крикнул старый князь. Вскочил и заторопился в свои покои.

Ярослав, не отставая, пошёл за ним.

–  Разве можно такое творить, батюшка?
– попробовал урезонить он отца.
– Ведь крестное целование…

–  И ты с Иудой меня сравнить готов?
– князь резко остановился. Лицо его пошло красными пятнами.
– Молод ещё меня учить! Сперва сам князем стань, а после уж думай, как землёю вертеть!… Бужск да Шумск, Тихомль, Выгошев и Гнойница от веку галицкими землями были. Спервоначалу владел ими Давид Игоревич, а после того, как изгнали его в Дорогобуж, отданы они были отцу моему Володарю в выкуп за брата его Василька. Меньшой братец мой Ростислав не сумел их удержать, отошли они Киевской земле. Я своё воротил, кровное! А ты, чай, готов всё отдать? Ну так давай, зови и братана своего, Иванку Ростиславича. Руби нашу Галичину пополам, оделяй беглого изгоя, коий на мой Галич замахнулся!

Ярослав замолк. Память об Иване, двухродном брате, изгнанном восемь лет назад, всё ещё жила в его сердце. Шесть лет назад он приходил с войском тогдашнего великого князя, Всеволода Ольжича, пытался воротить себе Звенигород. Потом пропал и вот недавно объявился - и у кого же?
– у Юрия Суздальского в полку. Перебежавший от него боярич Степан Хотянич рассказал, где укрывался все эти годы Иванка Берладник и что он до сей поры не отказался от замысла воротить себе удел.

–  Ты погляди, - увещевал Владимирко сына, - как грызутся промеж собой князья за Русскую землю. А всё потому, что много их. Юрий, сват мой - сыновей у него пруд пруди, вот и тщится всю землю занять, чтоб было куда детей посадить. А иных князей с земли готов согнать. Вот сейчас он воюет с Изяславом, а после за Давидичей и Ольжичей примется. Нас он не тронет, ты на его дочери женат. А всё же оборониться не мешает. Здесь же, в Галичине, я - один князь. Ты у меня - один сын. И земля цела и не надо ссориться и делить её, а остаётся только умножать и от врагов стеречь. Я ради тебя, дурня, стараюсь. А ты что? Меня укорять?

Подумав ещё раз об Иване, Ярослав покивал головой:

–  Прости, батюшка. Не подумавши молвил.

–  То-то и оно, что не подумавши, - расплылся в улыбке Владимирко.
– Ну да ладно, прощаю…

3

…Так было накануне, а на другой день, когда доложили, что уехал Пётр Борисович восвояси, не получив на дорогу ни припасов, ни даров, вздохнул Владимирко с облегчением и повелел заказать в храме молебен. Шествовал он торжественно во главе своих бояр, гордо нёс седую голову.

Позади него шёл Ярослав. Душа княжича была не на месте. Всю ночь он маялся, не спал, меряя шагами просторные прохладные сени. Выскользнувшей на шорох шагов старой няньке только и доверил свои тревоги. Нянька молча покивала головой, прошептала что-то утешительное и исчезла. Никто не видел, что творила она в своей каморке, запёршись от света и людей. Никто не видел, как пробиралась она сонным теремом и трясла за плечо князева постельничего. Никто не знал, что свершилось промеж них. Только Ярославу наутро старуха шепнула: «Жди, мол, княжич! Не сегодня, так завтра…»

Идя к храму следом за отцом, Ярослав не отрывал взгляда от его затылка. Рядом шла нелюбимая жена - ещё одна причина быть недовольным. Она ступала, запрокинув голову и вся мыслями и чувствами была уже на паперти. Ольга Юрьевна часто молилась - истово, отдаваясь вся молитве. Ярослав подозревал, что молилась жена не за него, а за оставленного в далёком Суздале ладу. Это ещё больше раздражало.

Задумавшись, он не заметил, как споткнулся на ступенях храма Владимирко Володаревич, как вскинул руку к левому плечу и покачнулся, начав заваливаться набок. Опомнился княжич, только когда всплеснула руками и вскрикнула Ольга Юрьевна и перепуганные отроки поспешили подхватить падающего князя. Процессия сбилась. В толпе послышались шепотки. Бояре столпились возле князя. Тот побледнел, хватаясь за грудь и широко распахнутыми глазами глядя куда-то в небо.

–  Как ты, батюшка?
– Ярослав склонился к отцу.

–  Ох, - слабым голосом отозвался Владимирко, - будто кто-то в грудь толкнул и…

–  Несите его в покои!
– распорядился Ярослав. Торжественный молебен был забыт - весь город погрузился в тоску и тревогу. Старый князь умирал.

Над Галичем спускался вечер. Солнце закатывалось медленно, словно нехотя, и также медленно угасала жизнь Владимирки Володаревича. Он лежал пластом, и в полутьме при огне свечей остро торчал и казался ещё длиннее его заострившийся нос.

Ярослав некоторое время был подле умирающего, потом, когда пришёл священник на исповедь, тихо вышел. На пороге попалась на глаза старая мамка - она смотрела на него так, словно знала, что на самом деле случилось со старым князем. Ярослав хотел было крикнуть людей, чтоб схватили старую ведьму за то, что погубила его отца, но опамятовал - для всех смерть Владимирки была наказанием за грех клятвопреступления. И, как знать, не явился ли он орудием Божественного провидения, покаравшего грешника? Что из того, что он - его отец? Ибо сказано в Писании: «Если соблазняет тебя твой правый глаз - вырви его!»

–  Господи, - бегом бросился он в горенку и упал на колени перед иконами, - Господи, прости, ибо грешен аз есмь. Животом клянусь - отмолю грех невольный. Но не за себя, а для-ради спокойствия Галичины свершилось сие! Малой кровью откупился я от крови большой. Прости мя, Господи!

На рассвете Владимирки Володаревича не стало. Ярослав, узнав об этом, спешно велел воротить с полдороги великокняжеского посла. Ложные клятвы прежнего князя следовало отринуть с его смертью. Новый князь Галицкой земли хотел жить по-новому…

На всей Руси наступали новые времена. В Киеве сызнова сидел Мономашич - последний из сыновей Владимира Мономаха, Юрий Суздальский. Но такое пришлось по душе не всем - уже званый киевлянами, уже привыкший к мысли, что великий князь - он!
– победил же в битве самого Ростислава Мстиславича!
– поднял голову Изяслав Давидич Черниговский. И, только-только утвердившись на великокняжеском столе, Юрий Долгорукий вновь поспешил собрать войска.

Война закончилась быстро - союзники Изяслава Давидича, Мстислав Изяславич и брат его Ярослав - были разбиты, Ольжичи отказались вообще обнажать меч против войск Долгорукого. К нему же неожиданно примкнул из Смоленска Ростислав Мстиславич, старший из оставшихся братьев-Мстиславичей.

Зажатый врагами со всех сторон, нигде не находя поддержки, Изяслав Давидич запросил мира.

Осенью все князья съехались в Каневе на снем. Юрий прискакал с сыном Андреем, которого посадил подле себя в Вышгороде. Ростислав Мстиславич прибыл со старшим сыном Романом, женатым и уже имевшим маленького сына. Подрастал второй сын, Рюрик - парню уже шёл девятнадцатый год, пора искать невесту, и Ростислав придирчиво оглядывал остальных князей, ища, с кем породниться. Святослав Ольжич прислал вместо себя боярина. Изяслав Давидич прибыл один, оставив малолетнего сыновца в Березове под Черниговом.