Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

– Не волнуйся, – сжал посох Звездочет. – Если ты говоришь, что он никого не должен трогать – значит, не тронет. Мы уж об этом позаботимся.

Провожаемые пинками, проклятьями и угрозами повара, поварята и иже с ними бегом покинули кухню и помчались в свои комнатушки, чтобы, как приказал им шеф-повар Резак, запереться там до утра и носа наружу не показывать, а то мигом оттяпаю.

Сжимая в одной руке топор для рубки туш, а в другой – лучину, угрюмый старик обошел все громадное пустое гулкое помещение в поисках светильников, свечей и

факелов, которые когда-либо попадали на кухню и терпеливо, один за другим, зажег их.

Произведенный эффект разочаровал его: редкие, нервно дрожащие островки света не освещали бывшую казарму, а лишь подчеркивали глубину и враждебность затаившихся по углам и чуланам теней, делали их более непроницаемыми и зловещими.

Резак подкинул несколько поленьев в камин, подвинул низенькую трехногую табуретку и, кряхтя и опираясь на топор, опустился на нее, спиной к огню.

Тени! Враждебные! Зловещие! Ну и слова. Ха. Откуда они только взялись в МОЕЙ голове? Это слова трусов. Которые верят во все эти россказни о летающих мечах, гаснущих факелах и демонах с холодными пальцами. Какие демоны! Чушь собачья! Кто-кто, а уж я-то знаю. Это всё заговор моих подлецов, которых я обогрел и которым дал работу, чтобы они не сдохли с голодухи на улице в городе, который уже несколько лет тоже медленно подыхает. После того, как господин забрал из него всех здоровых молодых мужиков и баб, чтобы они работали на него и служили ему. Кто ему не нужен – тот может хоть заживо сгнить, и никто их не хватится, и слезы не уронит. Если ты не нужен господину – ты не нужен на этом свете никому, и тебе одна дорога, как и этому грязному мерзкому городишку. И после всего того добра, что я сделал для них, собственноручно вылавливая их на улицах, на помойках, на свалках, где они рылись в отходах, чтобы не загнуться от голода, после того, как я обучал их, одевал, обувал, воспитывал, эти неблагодарные скоты решили наплевать на меня, стали думать, что я – ничто, пустое место, что со мной можно делать, что хочешь, захотели моего изгнания из замка и из милости господина!.. Ну, уж нет. Завтра утром я отведу в подвалы к моему преемнику Шилу половину из них, самых наглых и крикливых, я уже точно знаю, кого, а потом, когда покончу с ними, поеду в город со стражей и наловлю еще. Не знаю, откуда, но они есть всегда. Как крысы. Как тараканы. Как вши. Ты их бьешь, травишь, давишь, а они все размножаются, размножаются и… Хм… Или у меня с глазами хуже, чем я всегда думал, или те свечи что-то слишком уж быстро догорели. Нескольких минут ведь еще не прошло. Или я ненароком задремал? Надо пойти, собрать огарки, и… Огарков не было. Были те же самые, новые свечи с едва обгоревшими фитильками. «Сквозняк задул,» – торопливо сказал себе старик, подозрительно озираясь по сторонам. Но было тихо. Только бесцеремонные тени, почуяв слабину света, зашевелились оживленно и стали исподволь подползать поближе. Резак снова зажег погасшие свечи от лучины, убедился, что огонек принялся весело пожирать бечевку фитиля, и пошел осматривать окна – возможный источник сквозняка. Не забыли ли закрыть какое, не треснуло, не разбилось ли где часом стекло… Все было закрыто и цело. Когда он дошел до конца зала и повернулся, чтобы идти обратно к притягательному в промозглую октябрьскую ночь теплу и потрескивающему полешками камину, то сразу понял, что те же самые свечи, будь они неладны, погасли опять. А с ними и все остальные, кроме одной, совсем рядом с ним, которая, как стойкий оловянный солдатик, упрямо противостояла натиску невидимого ветра… Но недолго. Прямо на его глазах огонек последней свечи дернулся, взлетел и растаял во мраке, как ее невесомая душа, оставив после себя белесый дымок и красную, быстро уменьшающуюся точку на невидимом уже во тьме обугленном фитильке. Упрямо не желая признавать реальность увиденного, Резак протянул было лучину, чтобы снова зажечь своевольную свечку, но и огонек на щепке вдруг съежился и исчез, словно испугался чего-то и спрятался в дерево. И это будто оказалось заразным: теперь уже и все факелы кухни, угасая и чернея наперебой, пропали в темноте. Замигали тревожно светильники, ведя неравный бой с мраком и проигрывая ему один за другим…

– Нет!!! Я не боюсь вас!!! Не боюсь!!! Сдохните вы все!!! – заорал отставной палач и, сшибая стулья и переворачивая столы, бросился к единственному пока надежному источнику света – камину.

Взять новую лучину. Зажечь все свечи, светильники и факелы. Это ветер. Это ветер.

Это всего лишь ветер. Это не демоны. Я не боюсь их. Я их не боюсь. Я их ненавижу…

Стоп.

Точно.

Это не демоны.

Это кто-то их поварят или посудомоек ослушался моего приказа, проник на кухню, пока я зажигал свет и теперь прячется где-нибудь в темном углу, пакостит исподтишка и смеется надо мной. Побегай, старый дурак. Подрожи. Это не мы – это демоны!..

Ха. Я найду их и убью. Здесь и сейчас. Своими руками. Изрублю тварей. Я их ненавижу. Всех! Всех! Всех!!!..

– Где вы?!.. – яростно оглядываясь по сторонам близорукими, слезящимися от дыма

глазами, взревел Резак и взмахнул топором. – Выходите!!! Я все равно вас найду!!! И вы пожалеете, что родились на свет!!! Выходите!!! Ну, же! Трусы!!!..

Когда его вопль, отражаясь испуганной белкой от пустых котлов и голых стен,

замер, завязнув в тягучей темноте, снова воцарилась тишина, нарушить которую был не в силах даже одинокий камин.

Надо бы пойти, бросить в него еще несколько поленьев, но за это время эти подонки смогут улизнуть или спрятаться получше!..

Ну, уж нет. Пусть на это и не рассчитывают.

Он их достанет.

Они отсюда живыми не выйдут.

– Не хотите показаться?.. – прохрипел Резак и сжал топор до боли в ладонях. – Тогда я сам вас найду!!! Ублюдки! Скоты! Отбросы!..

Слева звякнул о камень пола упавший с разделочного стола нож.

Резак резко крутанулся в ту сторону, и успел заметить, как из полумрака в темноту метнулась сутулая фигура в плаще и широкополой шляпе, какие носили фуражиры, отправляясь из замка за продуктами.

– Стой!!! – ненависть ослепила старика, и он, не разбирая дороги, бросился туда, где только что видел своего мучителя. – Стой, я тебе говорю!!!..

И, не дожидаясь, пока нарушитель его приказа остановится или скроется вовсе, он размахнулся и метнул топор ему в спину, пригвоздив его к двери чулана.

– Ага!!! – радостно завопил он, подбегая к поверженному неприятелю…

И увидел, что к двери его топором прибит только плащ.

Сперва недоверчиво, потом все более и более лихорадочно, истерично, а потом и просто панически зашарил он руками по обвисшему тряпкой плащу, по треснувшим доскам двери, надеясь раскусить, понять хитрость врага – как тому удалось

исчезнуть из-под лезвия, которое одним ударом разрубало берцовую кость быка, или хотя бы постараться нащупать следы крови, ведь не может же не остаться кровь от удара разделочным топором в спину, пригвоздившим… пригвоздившим… пригвоздившим…

Следов не было. Крови не было. Тела не было. И тут на его голову мягко и беззвучно, как безумие, опустилась шляпа. Холодный ветерок поцеловал его в щеку и издевательски пробежал по лицу. Если бы давно оставшиеся в меньшинстве волосы экс-палача смогли, они бы встали в полный рост и сбросили незваный головной убор. А потом бы совершили попытку к бегству.

– Кто… здесь?.. – непослушными, как будто занемевшими от холода губами прошептал он и вцепился трясущимися, враз обессилевшими руками в топорище, силясь извлечь его из десятисантиметровой дубовой доски.

Но тщетно.

Из темноты, почти рядом с ним, сантиметр за сантиметром, не спеша извлекла себя еще одна сутулая фигура, закутанная в плащ и в шляпе, надвинутой на глаза, и медленным шагом стала удаляться от него.

– Стой!.. – хриплым шепотом выкрикнул Резак и, оставив попытки освободить топор, на негнущихся ногах, скорее по инерции, что всё удаляющееся надо догнать, чем здраво осмыслив свои действия, спотыкаясь о мебель и утварь, поковылял за

незнакомцем, который даже не ускорил шаги и ни разу не обернулся на одинокий шум преследования. – Стой!.. Стой!.. Стой…

Рука его яростно сомкнулась на плече ночного визитера, но в кулаке снова оказался один только плащ.

Под одеждой была пустота.

– Стой… стой… стой… стой… – уже не понимая собственных слов, Резак принялся судорожно комкать плащ в руках, как будто надеялся выжать из него пропавшего, растаявшего в воздухе человека, и тут к нему повернулась невидимая голова, все еще покрытая шляпой.

В пустоте под полями горели и злобно сверлили его взглядом горящие как угли глаза.

Резак захрипел, заверещал было, но тут же заткнул себе рот руками, когда из тьмы, одна за другой, стали появляться и наступать на него подгоняемые ледяным ветром такие же сутулые фигуры в колышущихся плащах, с горящими угольями глаз в объемной пустоте под шляпами.

Бывший палач застонал, завыл тонко сквозь прикушенную до крови руку, и бросился напролом вон из кухни, прочь от невидимых холодных пальцев, хватающих его за одежду и руки…

Лишенный половины своих углей, лениво догорал огонь в камине.

Как и предполагала Серафима, полноценно поспать этой ночью ей снова не удалось.

Но на это раз по причине несколько отличной от прошлых дней.

– Пожар!.. Пожар!.. Пожар!.. – донеслись сквозь узкие окна-бойницы панические вопли со всех сторон – снизу, справа, слева…