Иван Федоров
Шрифт:
— Истинно молвил, государь! — льстиво сказал Григорий Захарьин.
Его поддержал старый боярин Басманов, враг Адашева:
— Прав ты, государь!
— Прав, прав! — поддакнул друг Басманова князь Вяземский.
Адашев презрительно покосился на них.
— Дозволь еще слово молвить, государь!
Широкое лицо Адашева от волнения пошло пятнами.
— Лесть — дурной советчик. Не внимай голосу ее! Еще раз молю: рассуди, государь! У поляков и немцев — одна вера. Им заступаться за рыцарей не зазорно. А в поддержку хана Сигизмунд-Август открыто не выступит. Как ему оправдаться перед миром в заступничестве
— Истинно, — сказал Сильвестр.
— То ложь, государь! — воскликнул Басманов. — Украинные казаки все воруют против тебя. А смерды украинные не воины. И недостойно царю у холопов заискивать!
— Дурак ты, боярин Федор! — застучал посохом Сильвестр. — Пошто судишь о том, чего не ведаешь?!
— Заступись, государь! — возопил Басманов. — Не позволяй попу меня поносить!
Вспыхнула перебранка.
— Молчите! — закричал царь, и от напряжения на висках его вздулись жилы. — Молчите, велю!
Он ждал упорных возражений и теперь, когда возражения последовали, лишним раз убедился, что и Сильвестр, и Адашев, и другие ближние не оставили намерения навязывать ему свою волю.
Не хотят, не хотят, проклятые, чтобы царь сам правил!
Хотят, чтобы подчинялся им!
Все на старый лад повернуть!
Только оттого и против войны с Ливонией восстали.
Так не будет по-ихнему! Не будет!
От ненависти к поперечникам Ивану Васильевичу даже дышать стало трудно.
— С гермейстером и епископом миру не быть! — хрипло сказал в наступившей тишине царь. — От своего не отступлюсь. Не позволю рыцарям смеяться надо мной… Не позволю! Слышите?! Послов не приму! Пусть едут обратно! А вам, бояре, мое слово — готовьте рать!
— Государь… — заикнулся было Адашев.
— Молчи! Будя! — стискивая кулаки, крикнул Иван Васильевич. — Больно смел стал! Сам послов отправишь! Ну?!
Сильвестр, Адашев и Курбский переглянулись.
Адашев и Курбский поклонились без готовности. Старик Басманов с трудом скрывал ликование.
Но нахохлившийся Сильвестр наставительно промолвил все же:
— Помни, государь! Сам решил…
— И ты помни, поп, что самодержец я, чтоб самому решать.
— Самодержец ты, государь, поелику от прочих государей не зависишь. Царь, советами пренебрегающий, слаб есть. Царь Давид не послушал свой сиглит, и чуть не погиб народ израильский.
— Ты грозишь? Грозишь? — зловеще и тихо спросил Иван. — Мне грозишь?
— Не грожу, а к разуму твоему взываю.
— Мой разум тверд. Тверже твоего, поп! Ты вот о Давиде молвил, а я другое скажу: горе граду тому, коим мнози обладают! Я же обладать буду один! Вот мой сказ! Уходи! Не потребен ты здесь!
Сильвестр поднялся с места, поклонился царю и в молчании пошел прочь из палат.
Иван Васильевич обвел лихорадочным взором оставшихся.
— Поняли вы, бояре, волю мою?
— Поняли, поняли, батюшка царь! — первым ответил Басманов.
Из всех надежд ливонских послов сбылась только надежда Генриха Винтера: в вине им не отказали. Но на следующий же день известили, что царь их не примет, и велели покинуть Москву.
— Это невозможно, господа! — быстро расхаживая по отведенным послам покоям,
волновался Гергард Флемминг. — Мы не можем вернуться с таким ответом! Надо хотя бы повидаться с нашими людьми! Попытаться воздействовать на бояр!— У ворот стоит стража, — кивнув на окно, меланхолически возразил Мельхиор. — И мне сообщили, что совет с боярами уже состоялся. Царь заявил, что слушать их не намерен.
Флемминг круто повернулся к нему.
— Вы убеждены, что сведения верны?
— Абсолютно.
Флемминг ударил кулаком по столешнице и грубо выругался.
Вскоре после отъезда послов бирючи, громыхая в бубны, объявили на московских площадях и перекрестках государев запрет торговцам ездить в Ливонию.
Московские гости оторопели и растерялись. Слухи о войне слухами, а сама война — иное дело.
У иных в Ливонию ушли обозы. Другие были связаны с ливонцами кредитами. Третьи уже вложили многие деньги в закупки кожи, шерсти, соли для ливонских городов. Куда теперь девать товар?
С весны в Москву начали сгонять ратников. Проследовали мимо города, правясь на Новгород, татары бывшего казанского царя Шиг-Алея — несколько десятков тысяч всадников в собачьих малахаях, на низкорослых мохнатых лошадках. Прошла луговая черемиса, мордва, чуваши. Иные конные, большинство пешие, все с луками и копьями.
В июле двинулись к западным границам стрелецкие полки. На телегах везли за стрельцами пищали, волокли пушки, свинец и порох.
Ратники из крестьян вздыхали:
— Эх-ма! Без нас хлебушек посеяли, не нам его убирать!
Стрелецкие женки голосили.
Враз выросли цены на хлеб и на мясо, на мед и на крупу, на холсты и на рухлядь. К иноземным товарам и вовсе хоть не подступайся! Вдесятеро против прежнего пошли, а потом и вовсе исчезли.
И в ноябре притихший московский люд, боясь пропустить хоть слово, слушал, как кричат с крыльца Земского приказа дьяки, читая православным грамоту царя и государя всея Руси, Белые и Малыя, Ивана Васильевича ливонскому гермейстеру, дерптскому епископу и архиепископу рижскому и всей Ливонии.
В стылом воздухе медленно парили первые снежинки. Воронье над Кремлем каркало по-зимнему печально и настырно. Изо ртов у дьяков валил пар.
Руки, державшие листы, краснели, как обваренные.
Вытянув шею, Иван Федоров, замешавшийся в толпу москвичей, слышал:
«…И так как вы божий закон и всякую истину оставили, не помышляете о крестном целовании и презираете нашу милость и милосердие, то мы рассудили при помощи божией правды и вашей неправды, оказанной великому кресту, мстить вам и наказать за ваши беззакония. И если по воле божьей с обеих сторон кровь прольется, то не по нашей вине, а по вашей неправде то станется!
Мы, христианский государь, не радуемся пролитию невинной крови: ни христианской, ни неверной. Познайте вашу неправду. Мы извещаем вас о нашей великой и могущественной силе сею грамотою нашею, которою объявляем вам войну!..»
В толпе крестились, вздыхали, плакали.
А кремлевские колокола звонили празднично, звонко, не умолкая.
Уже отъехали из Москвы царские воеводы князь Курбский, князья Куракин и Бутурлин, боярин Алексей Басманов и Данила Адашев, когда из Ливонии опять прибыло спешное посольство.